— Поймешь. Постараюсь пояснить. Но сперва позавтракаем...
Истинной правды этруск, безусловно, не открыл.
— Та, которая послала корабль, — критская повелительница Арсиноя, — сумеет оказать желанной гостье приличествующий прием.
— Арсиноя?! Знаменитая красотой и славная несметными богатствами? Но зачем я потребо...
— Терпение! — Ладонь Расенны мягко вознеслась, призывая Неэру смолкнуть. — Царица желает втайне побеседовать с тобою о чрезвычайно важном для нее деле.
— Какое дело может быть у великой царицы к скромной, безвестной царевне? Ты обманываешь, незнакомец!
— Напротив, говорю чистейшую правду. Рассуди здраво: если бы я намеревался продать тебя, неужто пустился бы на бесцельные ухищрения, липшие хлопоты? Чего проще — связать, доставить по назначению, потом отмыть хорошенько, и с рук долой. А монету — в кошелек. Верно или нет?
Неэра кивнула.
— Посему будь умницей и спокойно жди прибытия. Остальное пояснит владычица острова...
* * *
Царь Идоменей сам не ведал, как ему повезло.
Во-первых, на миопароне плыл соглядатай Гирр.
Во-вторых, корабль Арсинои повстречал царскую пентеконтеру в непосредственной близости от критского побережья.
Вот и осталась тройная медная труба, тщательно установленная Эпеем подле самой мачты, без употребления.
Расенна беспрекословно дозволил взять себя на абордаж и предоставил переговоры усмотрению Гирра. Спасая собственную шкуру, здраво рассудил этруск, этот наглец должен явить чудеса изобретательности. Сукин сын хорошо известен во дворце — пускай работает языком, покуда не вывернется из тяжкого затруднения сам и не вытянет презираемых им товарищей.
Так и получилось.
* * *
Подробно пересказывать бойкое вранье критянина вряд ли имеет смысл, да читатель, вероятно, и догадаться успел, какого свойства легенду выслушал Идоменей от верного царицына охранника. Лавагет и верил, и не верил потокам изрыгаемой чуши. Велел миопароне идти впереди, встать на якорь посреди гавани, ждать распоряжений.
Остальное уже известно.
* * *
Далеко за полночь Расенна вновь бросил якорь — на сей раз в узкой бухте к западу от Кидонии. Неэру почтительно свели по сходням, препроводили до дворцовой стены, служившей гранью городской черты, через потайную дверь проникли в заповедную отныне часть гинекея.
Рефий принимал добычу и добытчиков самолично.
— Следуйте за мной, — бросил он отрывисто и, развернувшись кругом, возглавил небольшое шествие.
— Где мы? — шепнула Неэра.
— У повелительницы, — коротко отвечал Расенна.
Ошеломленная исполинскими размерами здания, девушка примолкла и непроизвольно жалась поближе к этруску, выказавшему себя столь же заботливым, сколь и любезным спутником.
Чуть ли не полчаса шагала странная компания по несчетным коридорам, залам, переходам, то подымаясь этажом выше, то спускаясь на три-четыре ступеньки, сворачивая, петляя, безнадежно запутывая направление. Неэру невольно поражали фрески, впечатлявшие даже на ходу, при беглом взгляде, в неверном свете факелов; изумляло множество изваянных из камня бычьих голов.
Бордовые колонны — деревянные и каменные — расширялись кверху, подпирая плоские потолки, прорезанные световыми колодцами, которые, при необходимости, затягивали водонепроницаемой тканью. Однако ночка выдалась погожая, и мохнатые звезды юга весело глядели в прямоугольные проемы.
Наконец, Рефий остановился и осторожно постучал в резную кедровую дверь.
— Войдите, — раздался приятный, мелодический голос.
Неэра почтительно склонилась перед великой царицей, сидевшей в глубоком кресле, подле светильника, с папирусным свитком в руках.
О красоте Арсинои рассказывали везде и всюду. Однако, подумалось девушке, и впрямь лучше один раз увидеть, нежели сто раз услышать. Повелительница Крита — ослепительно белокожая, неожиданно синеглазая, — повернула к вошедшим точеную голову, ласково улыбнулась и кивнула Неэре:
— Очень рада приветствовать желанную гостью. Но время позднее, а вы, наверняка, с ног валитесь от усталости. Посему разговаривать будем завтра, а сейчас — отдыхать, отсыпаться... Тебя, о Неэра, проводит в опочивальню ждущая за дверью служанка. Она же поможет расположиться со всеми удобствами. И ты, мой доблестный искатель... приключений, отправляйся спать.
Прелестные черты осветились новой улыбкой, и Неэра внезапно ощутила полное доверие к царице, приказавшей доставить ее сюда столь необычным образом.
Еще раз поклонившись, девушка выскользнула в коридор и уже спокойно двинулась вослед приветливой молодой служанке.
Рефий незаметно крался сзади, удостоверяясь, что все в порядке.
Расенна ухмыльнулся, вешая на шею довольно массивную золотую цепь с изумрудным медальоном — награду за успех.
— Стоило бы, конечно, выругать, а не пожаловать, — сказала Арсиноя. — С твоим-то опытом попасться второй раз подряд!
— Не сочти за дерзость, госпожа, но царя спас только изображенный на парусе венец. Да еще присутствие этого смуглого молодчика, от которого проку ни на драхму, а вреда — на десять египетских дебенов. Я мог бы уничтожить пентеконтеру в считанные минуты. Царю посчастливилось.
— И мне тоже, — вздохнула Арсиноя. — Видишь ли, в итоге все повернулось к лучшему. Честность, как говорится, — наилучшая политика. Ступай, друг мой...
* * *
— Что ж, госпожа, — загадочно и немного печально улыбнулась Неэра, — деваться, похоже, некуда...
Их разговор наедине оказался удивительно краток. Настолько, что Арсиноя насторожилась.
— А не слишком ли ты легко уступаешь, девочка? — полюбопытствовала царица, еле заметно прищурившись. — Ведь я отнюдь не обещаю отпустить тебя на родину в обозримом будущем!
— Могло повернуться гораздо хуже, — сказала Неэра. — Я могла очутиться в лапах у настоящих работорговцев — брр-р!.. Обитать в грязном финикийском или, того страшнее, вавилонском блудилище. Ты же сулишь роскошную, беззаботную жизнь и свою любовь. Разреши только отправить отцу весточку, дабы он знал, что дочь — в довольстве и полной безопасности. О Крите, — торопливо прибавила Неэра, — не будет, разумеется, упомянуто ни единым словом.
— Вне всякого сомнения, разрешу. Но чересчур быстро и охотно, повторяю, ты сдаешься, телочка. С чего бы?...
— Я не дура, — промолвила девушка, и Арсиноя рассмеялась, припомнив не столь давнюю беседу с этруском.
— Это, действительно, так! — с обидой воскликнула Неэра.
— Верю, верю! Я смеюсь не над тобою, а над собственными раздумьями! Продолжай, пожалуйста.
— Предлагается выбор: беспечальное житье и... благосклонность великой и прекрасной государыни, или... насколько понимаю...
— Или, — подхватила Арсиноя. — Ибо дело сие должно храниться в тайне.
— Как видишь, госпожа, колебаться в подобном положении пристало бы лишь отпетой и набитой дуре. Тем паче, — прибавила Неэра, взмахивая длинными ресницами, — что ты поистине великолепна телом и обильна разумом...
Собеседницы поднялись и шагнули навстречу друг другу одновременно.
Когда сладостный, долгий поцелуй прервался и объятия разжались, молодая царевна тихо сказала, не подымая век:
— Есть лишь одно препятствие к близости, госпожа.
— Сини. Теперь — Сини. Конечно, когда мы вдвоем; на людях положено обращаться в соответствии с этикетом. Какое же?..
— Я — девственница, — улыбнулась Неэра.
Арсиноя даже рот приоткрыла от изумления.
— И, — произнесла, опомнившись, — и... Будучи невинна, ты рассуждаешь о предстоящем столь спокойно и здраво?
— Я родилась не вчера, — ответила Неэра. — Не единожды и не дважды ходила купаться в море вместе с подругами, знаю, как волнуют и радуют прикосновения девичьих рук, ведаю трепет объятий. И болтала с женщинами не только о пряже и домашнем хозяйстве...
