Двустворчатая спина деревянной телки раскрылась.

Драгоценное, вытканное серебряными нитями покрывало взметнулось в воздух, плавно и волнисто низринулось, распласталось по траве.

— Обнажись и ляг, — молвила Ариадна, — дабы тебя приуготовили.

Мелита, избранная в наложницы Аписа благодаря своей действительно чудесной красоте, облаченная в короткую, намного не достигавшую коленей эксомиду, вздрогнула и слегка попятилась.

Бык переступил с ноги на ногу, звякнул цепью, всхрапнул.

— Нет, Ариадна, — выдавила Мелита. — Я не могу... Боюсь...

— Раздевайся, — строго повторила жрица. — Время дорого.

Девственницей Мелита, разумеется, не была: священный бык обладал исключительно замужними женщинами. Их супруги получали почетнейшее звание рогоносцев, огромные денежные вознаграждения, всевозможные милости, отличия, привилегии.

Ни о какой измене или ревности не шло и речи: обряд есть обряд, а коль скоро ему сопутствует великая слава, то следует радоваться, а не огорчаться.

Но придворную просто-напросто объял страх.

Еще издали заслышав трубный глас — могучий, раскатистый рев Аписа, — женщина ощутила изрядное смятение. Теперь же, созерцая глыбу жаркой звериной плоти, она содрогнулась по-настоящему.

Лежать беспомощной, прикованной, неотвратимо доступной дикому натиску... Разделять с бешеным исполином скотскую похоть...

— Нет! — выкрикнула Мелита и сделала два быстрых шага назад. — Выбирайте другую! Не хочу!

«Эге, — подумал Эпей. — Милая затея, ничего не скажешь. Ну и ну...»

На прогалине воцарилось долгое безмолвие. Даже бык притих и стоял, точно вкопанный.

— Немедленно раздевайся, — приказала Ариадна, — и веди себя достойно. Ты не девочка и не дурочка, ты опытная взрослая женщина, отмеченная милостью Великого Совета.

— Нет.

— Не укротить ли избранницу хилой? — осведомилась жрица помоложе, явно раздраженная происходящим.

Ариадна пристально смотрела в глаза Мелите.

— Отказ от заслуженной чести обдуман и бесповоротен? — произнесла она ровно и беззлобно. — Размысли хорошенько. Многие смущаются в последнюю минуту, и смущение сие отнюдь не зазорно. Успокойся, подумай.

— Отказываюсь. Отказываюсь! Отказываюсь!!

— Жаль, — ответила Ариадна со вздохом. — И весьма досадно.

Эпей подметил, как жрицы незаметно окружают перепуганную женщину.

— Тем не менее, — сказала предводительница, — обряд начался и подлежит завершению. Укрощайте.

Мелита и охнуть не успела, схваченная добрым десятком рук. Ее проворно поволокли, повергли на покрывало. В роще раздался пронзительный вопль. Взлетела и упорхнула сорванная эксомида.

Женщине раскрыли нога, начали вливать в рот возбуждающее питье. Ариадна спокойно извлекла из складок одежды небольшой фиал, запустила в него палец, приблизилась, наклонилась.

— Держите крепко, — провозгласила она, — втираю мазь. Опомниться не успеете, как девочка станет шелковой...

Извиваясь и визжа, придворная пыталась ускользнуть от покрытых густым, светлым снадобьем пальцев.

— Так не годится, — молвила Ариадна, — так я могу нечаянно повредить упрямой дурочке. Аэла, сядь-ка на нее вер...

— Фиу-лиу! — послышался негромкий свист. Ариадна вскрикнула и опрокинулась, получив жестокий удар по лбу увесистой рукоятью брошенного кинжала.

Ошеломленные жрицы разом обернулись.

— Второй пошлю острием, — любезно сообщил Эпей, стоявший локтях в девяти от застывшего сборища. — А потом, ежели потребуется, третий, четвертый и так далее. Хватит на всех.

Здесь умелец немного прилгнул, ибо клинков было только шесть.

— Встать! — скомандовал Эпей, вознося руку. — Отпустить малютку, отойти. И не рассчитывайте схитрить, поплатитесь немедля.

Как видит читатель, брачная ночь Арсинои в некоторых отношениях протекала не вполне сообразно замыслам устроителей. Для Крита — явление и впрямь необычайное и неслыханное.

Пожалуй, Ариадну спасла только охватывающая чело золотая диадема, принявшая удар. Ибо даже рукоятью кинжала, умело запущенного ярдов с пяти, можно если не уложить навеки, то весьма ощутимо покалечить.

Оглушенная жрица понемногу приходила в себя.

— Святотатец! Дерзкий бродяга! Наглец! — раздался нестройный, возмущенный хор пронзительных голосов. — Ты поплатишься за это!

Воспользовавшись общим замешательством, придворная дама вскочила и, даже не трудясь подобрать валявшуюся неподалеку эксомиду, ринулась наутек, сверкая белым обнаженным телом в лунном свете. Мелита удирала тою самой тропой, по которой шла сюда четверть часа назад.

Продержав галдящее, возмущенное общество на месте, покуда дробный перестук босых пяток не стих в отдалении, Эпей спокойно спрятал клинок, обвел негодующих жриц прощальным взором, дружелюбно подмигнул быку и бросился бежать в сторону гор. Следовало позаботиться и о собственном спасении.

— Это царский умелец, — визгливо крикнула Ариадна. — Пускай уносит ноги, никуда не денется. Поутру доложим Элеане и разберемся по-свойски.

— Мелиту перехватят? — осведомилась одна из младших служительниц.

— Нет, слуги покинули пределы рощи. Но ритуалу надлежит свершиться в любом случае...

Ариадна осторожно растерла пострадавший лоб, надвинула золотой обруч на место, приосанилась.

— Аэла, готовься к соитию...

* * *

Покружив и поплутав по диким окрестностям, выбравшись на полосу возделанных полей, миновав пространные виноградники, Эпей достиг, наконец, городской черты.

Солнце не только поднялось, но и успело пригреть огромный остров, зажечь синие морские воды слепящим пламенем.

Умелец небрежно приветствовал стражу при входе во дворец, поднялся на длинную наружную галерею, ступил в прохладный коридор и двинулся к себе — чуток почиститься, помыться и переодеться перед грядущим пиршеством, на коем полагалось присутствовать всем без исключения — правда, за различными столами, в разных уголках громадной трапезной залы. Праздновать на острове любили и умели.

Четыре стражника возникли из-за темно-бордовых колонн.

Четыре копья уперлись в Эпея — два спереди, два сзади.

— Замри, чужестранец.

Эпей повиновался мгновенно. Судя по физиономиям воинов, малейшее движение стоило бы мастеру немалой крови, а то и самой жизни.

«Уже пронюхали, — подумал он с тоской, — И что же теперь, а?»

— Подними руки.

Эпея обыскали проворно и тщательно, отобрали пять метательных клинков. Командир охраны заткнул их себе за пояс, нахмурился, надавил острием пики:

— Иди за нами.

Глядя в две широченные спины, ощущая под лопатками постоянное касание бронзовых жал, походивших на большие листья ивы, умелец шагал по коридорам, послушно сворачивая. При малейшем промедлении воины работали копьями, точно погонщики стрекалами.

Эпей ощутил себя затравленным, гонимым на убой животным.

«Кажется, все... — мысленно сказал мастер. — Дернуло же напиться, угораздило забрести в рощу, догадали гарпии вмешаться в чужое и дурацкое дело!»

Распахнулась широкая резная дверь.

Эпея втолкнули в просторный покой, расписанный резвящимися дельфинами. Посередине стояло глубокое мягкое кресло с причудливо изогнутой спинкой. В кресле восседала верховная жрица Элеана, утомленная предшествовавшей ночью, глядевшая рассеянным, довольно странным взором.

Женщину, стоявшую слева от нее (это была уже известная читателю Алькандра), мастер не встречал ни разу, но жрицу, которая расположилась одесную, признал тотчас.

Ариадна вперила в него взгляд, не суливший, говоря мягко, ничего хорошего.

— Да, — сказала она после краткого безмолвия. — Безусловно и несомненно, свидетельствую и присягаю. Сей негодяй нагло и предерзостно вмешался в обряд, нарушил положенный обычаем порядок вещей, вознес руку на особу, облеченную правом распоряжаться, способствовал побегу взбунтовавшейся, неразумной строптивицы и тем кощунственно оскорбил Аписа.