Каждые семь лет бывшие выпускники Баллиола получают приглашение встретиться со своим выпуском. Я окончил колледж в 1967 году, но ни в 1974, ни в 1981 на приглашения не откликнулся. В 1988 году я передумал и полетел из Пальмы в Лондон. Джулиан Пето встретил меня в Хитроу и отвез в Оксфорд на машине.

Было странно снова гулять по внутреннему двору Баллиола. Мои сокурсники за двадцать лет мало изменились, и старые связи быстро возрождались. Моих подвигов по части контрабанды гашиша никто не осуждал, ощущался лишь интерес и вежливое любопытство. Мы обменивались телефонами и адресами, строили планы, как встретимся снова. К сожалению, Мак не приехал, но дал о себе знать. Он обретался в Лондоне и на меня, казалось, зла не держал.

Один из сокурсников, уэльсец Питер Гиббинс, стал состоятельным профессором. Во время каникул он проводил семинары по информационным технологиям для менеджеров со всего мира. Мы поговорили о Тайване, о том, интересна ли тайваньцам европейская бизнес-практика. Питер спросил, не подберу ли я желающих поучаствовать в семинарах, которые он организует и на которые пригласит ведущих академических лекторов. Гостей с Тайваня можно поселить в студенческом общежитии Баллиола. Я согласился помочь чем смогу.

В Пальме меня ожидало несколько бредовых сообщений от Роджера Ривза. Мы встретились в кафе в Санта-Понсе, маленьком курортном городке на побережье, на полпути между Ла-Вилетой и домом Роджера в Андрайтксе.

— Говард, мальчик мой, паспорт, который ты мне дал, оказался лажей.

— Что значит лажей? Его выписали прямо в паспортном столе.

— Мне наплевать, где выписали эту лажу. На прошлой неделе я отправился в Амстердам. На иммиграционном контроле взглянули в паспорт и потащили допрашивать.

— Но, Роджер, могли быть другие причины. Вдруг полиция села тебе на хвост, пока ты летел?

— Черта с два! Я только и собирался, что купить лодку-другую. Копы не делают стойку на такие вещи.

— Почему нет, Роджер? Чем интересовалась голландская полиция?

— Я не остался, чтобы выяснить. Ну уж нет! С божьей помощью дернул оттуда.

— В смысле?! Тебя преследовали?

— Преследовали? Еще как! Я чесанул через взлетную полосу, перелез через две высоченные изгороди из колючки вокруг аэропорта. Меня на кусочки изрезало. Слушай, может, дело и не в паспорте, но ты гарантируешь, что он чист?

— Не могу.

— Хорошо. Достань другой.

Спустя несколько часов Роджер позвонил мне домой:

— Говард, либо они охотятся за тобой, либо ты коп.

— Что?!

— Как только ты отъехал от кафе в Санта-Понсе, четверо в штатском вышли из машины и попытались меня арестовать. Наговорили какого-то дерьма про машину, про то, что должны посмотреть мои документы. Я распихал их и удрал через пекарню. Если бы не господня помощь, меня бы засадили в клетку. Они за тобой охотятся, приятель.

— Тогда почему же они меня не арестовали, Роджер?

— То-то и оно, Говард. Думаю, нам не стоит разговаривать какое-то время.

— Роджер, ты же не считаешь, что я полицейский, правда?

— Нет, не считаю. Конечно, нет. Но чую опасность. Большую опасность.

В тот же день со мной связался Том Сунде и потребовал денег на мою защиту. Я сказал, что живу в ладах с законом, а потому денег не имею. И добавил, что если бы агенты DEA собирались меня арестовать, давно бы уже так и сделали. Он ответил, что большое жюри79 собирается предъявить мне обвинение. За четверть миллиона долларов я получу все материалы. Я ему не поверил. Он объявил, что дружбы ради заниматься этим не будет, но предупредит, если арест станет неминуем.

На следующий день к нам пришла жена Роджера, Мари. Сразу после нашего с Роджером разговора Ривзы поехали забрать сына из школы на другом конце Пальмы. Несколько вооруженных полицейских окружили машину и арестовали Роджера. Ночь он провел в полицейском участке, а утром его повезли во Дворец правосудия на встречу с судьей, кабинет которого находился на втором этаже. Роджер, хоть и был в наручниках, перемахнул через стол судьи, выпрыгнул из окна и упал на крышу припаркованной машины. Он мчался по главной улице, преследуемый ордой полицейских, пока его не схватили. Теперь он находился в тюрьме, в Пальме. Его выдачи добивались немцы, а не американцы.

Мне пришлось долго расспрашивать Мари, прежде чем в тумане забрезжила истина. Мак-Канн поставил Роджеру кучу марокканского гашиша, а тот нанял немецкое грузовое судно с немецкой же командой, чтобы отвезти дурь в Англию. Немцев арестовали в Германии, когда судно пришвартовалось в порту уже без груза. Они сразу выложили властям все, что знали. Немецкий закон запрещает использовать корабли для перевозки наркотиков. Роджеру было предъявлено обвинение в Любеке, и он не сомневался, что немцы и ко мне имеют претензии.

Я покинул Пальму на первом же самолете. Оставаться там стало опасно. Со мной был чемодан бумаг, относящихся к иммиграции тайваньцев на Пальму, семинарам по информационным технологиям и строительству заводов в Южном Уэльсе. Я прилетел в Тайбэй и поселился в гостинице «Фортуна». Хоть я и прихватил паспорт на имя Уильяма Тетли (спрятанный в картонной сторонке книжного переплета), но пользовался настоящим удостоверением личности. Я не прятался. Не считал, что нахожусь в бегах. Просто на Тайване я чувствовал себя в безопасности. Там даже не существовало американского посольства.

Пока я находился в Европе, Рой Ричарде на пару недель слетал в Новую Зеландию и побеседовал обо мне с друзьями в Уэллингтоне. Один из них читал «Счастливые времена» Дэвида Лея. Рой привез книжку и попросил у меня автограф.

Ричарде помог мне заключить с «Чайна метал» предварительное соглашение о строительстве завода в Южном Уэльсе и вручил длинный список тайваньских миллионеров, желающих жить на Мальорке и вкладывать там деньги. Кроме того, некоторые менеджеры промышленных предприятий заинтересовались семинарами в Оксфорде. Чтобы поддержать отношения с Маликом, я договорился о закупке тюбиков для зубной пасты. Дела шли просто великолепно.

Джерри Уилле нашел меня через Балендо. Мы почти год не разговаривали. Джерри сказал, что от знакомого адвоката, имеющего связи в DEA, услышал, будто в Майами большое жюри приняло обвинительный акт против него, меня и других. По всей видимости, меня считали главарем преступного клана. Американцы собирались потребовать моей экстрадиции.

Была ночь. Я пошел прогуляться по кампусу Тайваньского университета. Должен ли я снова исчезнуть и жить по паспорту Тетли? Тайком, урывками встречаться с женой, детьми и родителями? Осесть на Тайване? Ведь это одна из немногих территорий, не заключивших с США договор об экстрадиции. И похоже, я тут приживусь. По крайней мере, семья сможет проводить со мной много времени.

Я отправился к Нести, мы пропустили по стаканчику. В баре было против обыкновения пусто.

— Где Мария? — спросил я, не увидев его жены.

— Пошла в Храм Собаки со своим дядей.

— Что это, черт возьми, за собачий храм?

— Есть только один Храм Собаки, Говард. Он стоит на берегу рядом с Таншуй, в часе-двух езды отсюда. Тридцать лет назад рыбацкий сампан разбился во время шторма, и погибли все тридцать три человека, которые были на борту. Их всех похоронили в общей могиле. Собака одного из рыбаков прыгнула в могилу, да так и не вылезла. Ее тоже похоронили. Теперь эту собаку почитают воплощением верности, и она покоится в храме на берегу. Верность — очень важная вещь для преступника. Поэтому многие из тех, кто преступил закон, приходят туда молиться.

Я расспросил Нести, как найти Храм Собаки, и добрался туда на такси. Приехал на рассвете. На парковке возле храма теснились всевозможные средства передвижения, от мотороллеров до «мерседесов». Тысячи нищих, гангстеров и проституток сновали между автостоянкой и святилищем. Внутри храма перед двухметровой статуей из черного камня люди стояли на коленях и молились собаке. Кто-то лепил на изваяние крохотные листочки сусального золота. Моя молитва была простой: «Сделай, чтобы я остался с женой и детьми!» При одной мысли о детях на глазах выступили слезы. Мифэнви собиралась провести с нами лето, а мне редко выпадала возможность побыть сразу со всеми своими четырьмя детьми. Всего несколько дней отделяло меня от годовщины свадьбы. Я хотел быть с женщиной, которую люблю.