Наташа работала финансовым аналитиком. Кроме того, что она редактировала финансовый альманах на немецком языке, она была ответственным редактором такого же альманаха, который направляли в филиалы компании в Польшу, Украину и Россию.

«Спасибо», – сказала я. Мне вдруг захотелось броситься в воду, но вместо этого я молча сошла на берег.

Позвонила Агата. «Ну что, девчонка? Затянула Дерека в постель?» Я вздохнула, Агата есть Агата. «Ты собираешься к нам, или нет? Мы по тебе соскучились». Я ужаснулась. По мне соскучились люди, которые празднуют день рождения Карлсона. Мне кажется, это не совсем адекватная среда и я не совсем адекватная. «Сейчас переоденусь и отправлюсь к вам», – ответила я.

Вдруг мне пришло в голову, что я не слишком надежно спрятала вещи деда. Я представила себе, как Тролль добрался до них и уже съел шляпу с пейсами. И превратился в черепаху, потому что шляпа не захотела принимать форму желудка Тролля, а захотела, чтобы сам Тролль принял форму шляпы. Несчастный Тролль, превратившийся в черепаху, чувствует, как его щекочут пейсы, но не может почесаться, так как черепахи чесаться не умеют. «Ты ненормальная», – сказала я себе вслух.

Тролль спал в кресле. Судя по его худосочному тельцу, а вернее по тому, что он не старался спрятаться от меня под диван, пес ничего не съел. Хотя его худосочность – вещь обманчивая, она не мешает Троллю быть прожорливым. Большинство подруг матери завидуют способности Тролля сметать все съедобное, что ему дают или до чего он может дотянуться сам, и при этом не толстеть.

Он не очень мне обрадовался. Потому что знал, сейчас я не буду с ним гулять и не дам ничего вкусненького. Был прав. «Я иду на вечеринку. День рождения Карлсона, представь себе», – сообщила я Троллю. Он попробовал представить, вывернул свои уши. «Это ведь нужно надеть какой-нибудь костюм», – подумала я. «Господи, этого мне еще не хватало», – произнесла вслух. Тролль робко тявкнул.

Может, одеться Малышом? С моим ростом это будет выглядеть комично. Или его собакой? Надену шапку-ушанку, накроюсь мохнатым пледом и буду лаять для убедительности образа. Или мумией Мамочкой? Ей просто подражать – для этого нужно несколько полотенец и салфеток, и Мамуля будет то, что надо. Нет, для этого у меня кишка тонка.

«Оденусь-ка я Бетан, это меня не обременит, и вполне в моих силах», – решила я. В конце концов надела на себя юбку-плиссе, бежевый джемпер, светло-карамельные балетки; завязала лошадиный хвост, кажется, именно так выглядела Бетан, по мнению Астрид.

Я ожидала, что в клубе будет полно людей, если не с пропеллерами за спиной, то хотя бы в клетчатых комбинезонах и с двухлитровыми банками варенья в руках. И, мягко говоря, была очень удивлена, оглядывая гламурно одетую публику, некоторых представителей которой я шокировала своим прилизанным видом. «Я вижу, ты пока не в трауре. Но выглядит это печально», – высказалась в адрес моего наряда незнакомая мне костлявая дама в коричневой комбинации. Судя по тому, что она знала о трауре, она знала и меня.

Кто-то повис на моей руке. Я думала, что это Агата, но ошиблась. На меня смотрела девушка с такими круглыми чертами лица, будто кто-то создал их с помощью циркуля. На ней было роскошное кожаное платье. Я немного подождала, не захочет ли она мне что-то сказать, например, поздороваться, но не дождалась. Ей это явно не было нужно.

«Агата-ааа», – жалобно позвала я. Я не способна стряхивать с себя незнакомых людей, которые нахально вешаются мне на шею. Я конфетти с себя собираю только тогда, когда меня не может видеть тот, кто их на меня насыпал. Лучше – в женском туалете. В отдельной кабинке.

«Привет, а что на тебе было до того, когда ты решила переодеться перед тем, как сюда прийти?» Агата уделяла одежде слишком много внимания. На ней было коктейльное платье в сложных васильково-пурпурных волнах. Короткое, пикантное и модное. Агата сунула мне бокал, там притаился явно безумный напиток, потому что не может быть ничего нормального с таким малиновым цветом. Тем временем Агата шикнула на круглолицую девушку, которая в конце концов отвалилась от меня и упала на пол, как клещ, вволю насосавшийся крови.

«Ну, как ты?» – спросила Агата, мы с ней расположились на низеньком диванчике среди удобных подушек с восточными узорами. Мне, как всем высоким людям с длинными ногами, неудобно на таких диванах. Такое впечатление, что собственные колени сейчас заедут в твои собственные уши. У Агаты тоже длинные ноги, хотя она невысокая – у нее короткая спина, намек на талию, узкие бедра и очень длинные ноги для ее роста.

«Думаю о деде и о том, что отец осмелился мне врать». «Олаф сказал, что ты собираешься потащиться на кремацию, зачем это тебе?» «С ним должен проститься кто-то из родных, а больше никого нет». «У тебя сейчас такое выражение лица, будто тебе удалили матку. А это не матка, а – дед. О котором ты и понятия не имела. Деды, девочка моя, не влияют на репродуктивную функцию женщины и на половую жизнь. Особенно – мертвые, – заметила Агата. Она никогда не строила из себя деликатного чело века. – Почему ты позволяешь себе так на это реагировать? Умер старый и больной человек. Аллилуйя. Мне кажется, что лучше умереть от пули на войне, чем от рака позвоночника. Это естественно – умирать на войне, где же еще умирать? Тебе так не кажется?»

«Агата, я в трауре. И не хочу шутить на эту тему». «Хорошо, давай вернемся к теме траура. У тебя есть подходящее черное платье? Ты же не любишь черный цвет». Как хорошо людям, которые сводят состояние траура к вопросу выбора соответствующих платьев, правда? «У меня есть платье-футляр, Манфред когда-то подарил, я его ни разу не надела». «Дед будет польщен. Это ж надо. Новое платье ради него! Наконец-то я поняла, для каких мужчин ты готова иметь относительно привлекательный и сексуальный вид. Для мертвых», – хохотнула неугомонная Агата.

«Слушай, давай сменим тему. Я не хочу обсуждать мою сексуальность. Вернемся от смерти к жизни».

«Хорошо, – быстро согласилась Агата. – Как у тебя с сексом?» Я поперхнулась малиновой гадостью, это был неизвестно чем закрашенный, слегка разбавленный водой спирт. «Какая ты впечатлительная, – хмыкнула Агата. – Ну? Отвечай. Я жду».

«Никак. С сексом у меня никак. Ты же знаешь, что Дерек меня бросил». «Дерек? Это тот, о ком я знаю, или другой Дерек, о котором я не знаю?» «А-га-та-аааа». «Если это тот, о котором я знаю, то он тебя давненько бросил. Ты же не хочешь мне сказать, что с тех пор у тебя не было ни одного сексуального контакта?» Я вздыхаю. «Хватит вздыхать. Меня просто бесит твой инфантильный идеализм. Ищешь идеального мужчину?» Я говорю, что с удовольствием бы с таким познакомилась, но не уверена в том, что такой мужчина существует. «Кроме Дерека», – мысленно добавляю я.

«Девочка, послушай меня. Слушай внимательно, глупышка. Не бывает идеальных мужчин, их физически быть не может! Это иллюзия. Никакой мужчина не может понять женщину, кроме разве что гомосексуалистов и онкобольных». «Что ты несешь?» «Нас способны понимать только те из них, кто сознает, что ты ощущаешь, когда кто-то поселяется в тебе, то есть понимают состояние беременности, слабое представление об этом имеют больные раком. Конечно, у них не такое эмоциональное состояние, как у беременных. Не думаю, что они радуются из-за появления опухоли, хотя, согласись, появлению детей они тоже не очень радуются.

Ну, а еще те, кто понимает, каково это, когда кто-то в тебя вторгается, поняла? Такое понимают только геи. Тут важно, что они хорошо знакомы с процессом, место вторжения в данном случае не столь важно. Ты понимаешь, о чем я?» Я закатила глаза. «Долго ты протянешь с геем? Не думаю. А онкобольной вообще не может долго протянуть. С тобой или без тебя».

Агата смутит кого угодно. Уж не говоря обо мне. «Слушай, я пойду домой. Завтра кремация, надо готовиться». «К чему готовиться, девочка? Это ведь не свадьба, а кремация! Кроме того, это же не тебя кремируют!» – возмущенно выкрикивает мне в спину Агата. Я успела поцеловать ее и сбежала домой.