Он на эту тему говорил с Чугунковым часа два назад, когда они сбавили темп и пошли средним шагом. И говорить можно было не задыхаясь.

Выслушав, Чугунков засмеялся, по дурной привычке произнес нехорошее слово. Потом опять засмеялся. И, наконец, заключил:

— Счастье, что ты не философ, а только завбазой. От твоей философии весь мир бы со смеху подох… Ну хорошо… Допустим, душа бессмертна. Хотя это, конечно, мракобесие. Но почему ты думаешь, что непременно родишься в обличье другого человека? А вдруг ты крокодилом на белый свет появишься или гадом?..

Не нашелся что возразить тогда Иван. Засопел только. А вот сейчас его будто бы осенило…

Из-за поворота, прикрытого высоким дубом, на котором облетели еще не все листья, появилась фигура человека. Иноземцев скатился с камня, выбросил вперед руку с автоматом. Хорошо, что, присмотревшись, опознал Чугункова. Чертов сын! Лез на гору, а появляется со стороны дороги.

— Ты предупреждай, — недовольно сказал Иван.

— Топаем. — Чугунков словно не замечал хмурого взгляда товарища. — Берлогу я вместительную отыскал. Взвод запихнуть можно.

Они пошли к дубу. Свернули вправо. И метров пятнадцать поднимались вверх по белой, словно из кости, расщелине. Минуты через две они оказались на площадке, вокруг которой стеной мрачнел кустарник. Вход в штольню был наполовину засыпан землей, обвалившейся, видимо, очень давно. И на земле на этой тоже вырос кустарник, закрывая остаток входа почти полностью.

Опустившись на колени, Чугунков раздвинул ветки и вполз в штольню. Иноземцев огляделся по сторонам, убедился, что все спокойно, ничего подозрительного нет, и только тогда последовал за Чугунковым. Штольня была сухой и достаточно высокой. Во всяком случае, Иноземцев, который был пониже Чугункова, мог стоять во весь рост, не сгибаясь.

Чугунков сказал:

— Задача наша в данный момент такая: поесть и хорошо отдохнуть. Восстановить силы. Дальше не пойдем. Действовать будем в этом районе. И в основном вечером. Днем светло. Сразу влипнем. Ночью фриц бдителен. Вечер — наше время. Задача ясна? Отвечай. Или ты забыл, что я старший?

— Ясна.

Они открыли банку мясных консервов, выпили водки из алюминиевой фляжки. Постелили плащ-палатки. Легли на них. И накрылись шинелями.

— Слушай, — сказал Иноземцев. — Если душа не умирает, то, может, действительно она из одного облика в другой переходит. Может, вчера тигр был, но прикончили его охотники, и душа в человека народившегося переселилась. Тогда многое понятным становится. Ведь бывает человек не человек, а собака. Или слон. Или женщина — чистая кошка. А может, душа ее до этого в кошке сидела… Как ты думаешь, правильно я рассуждаю?

— Ты не баптист? — спросил Чугунков.

— Я русский, — обиделся Иноземцев. Помолчал немного, потом сказал: — А что?

— Ничего… Замашки у тебя сектантские. Давай спать…

Но Иноземцев еще долго не мог уснуть. И все думал, думал… И жалел, что не имеет высшего образования. Впервые в жизни жалел. Вот, может, пришло ему в голову гениальное открытие, может, угадал он, Иноземцев, самую суть бытия. Да только кто ему поверит, бывшему заведующему базой продовольственных и промышленных товаров.

Сон взбодрил их, вернул силы. И, проснувшись, они почувствовали себя крепкими и свежими, способными идти дальше долго и неутомимо.

— Маленько выпьем на дорожку, — предложил Чугунков.

Иван согласился. Приложились к фляжке. Потом закурили. Когда погасли самокрутки, Чугунков осторожно раздвинул кусты, посмотрел. Он увидел мокрые безлистные ветки, серое небо. Было десять минут пятого.

— Через час совсем стемнеет, — шепнул он Иноземцеву. — Двинем. Самое время.

Они пошли. И хворост и ветки предательски трещали под сапогами. Чугунков поклялся:

— Вернусь, обязательно сошью чуни из конской кожи. Чуни для такого дела — лучшая что ни на есть обувь. Шагаешь, как кот, и никто не услышит.

— Несолидно, — возразил Иноземцев.

— Что несолидно?

— Разведчику Красной Армии обуваться, как бродяге.

Чугунков выругался, но спорить не стал. Они опять вышли к дубу, на ту старую, заброшенную дорогу. Прильнули к дереву. Оглянулись. Все было спокойно. Тогда Чугунков показал рукой направление. И они пошли по дороге вниз, ступая ближе к склону горы. Тонкие деревья на противоположной стороне дороги, окутанные кустами ежевики, надежно прикрывали разведчиков с запада. Но появись кто-нибудь спереди — и получилась бы отличная ловушка. И оба это понимали. И торопились.

Через десять минут они убедились, что заброшенная дорога выходила к другой, которой кто-то пользовался. Дороги разделял ручей. Когда-то над ним пролегал мосток. Во всяком случае, спуск с противоположной стороны ручья был крутой, и ничего похожего на съезд они не увидели.

— Наблюдай здесь, — сказал Чугунков. — Если что… прикроешь.

Ручей был узок, и Чугунков легко перепрыгнул через него. Потом, сутулясь, полез вверх, к дороге. И глина оседала у него под ногами, и он вполголоса бормотал ругательства.

В ту и в другую сторону дорога просматривалась недалеко. И, тускло мерцая, напоминала короткие крылья самолета. Чугунков прислушался. Шумел ручей. Никаких других звуков не было.

Он сделал знак рукой Иноземцеву, а сам поднялся на дорогу и, не таясь, пошел, как предполагал, на восток. По правой стороне был обрыв, на дне которого пенился ручей, по левой стороне возвышалась гора. Но между горой и дорогой в полосе пяти-шести метров торчали кустарники и невысокие деревья. В случае внезапной опасности здесь-то, в кустах, и можно было спрятаться.

Оглянувшись, Чугунков увидел, что Иноземцев догоняет его.

— Слышишь! Ты что, оглох? Машина, — задыхаясь от быстрой ходьбы, прохрипел Иноземцев.

Чугунков не стал прислушиваться. Ястребом мотнулся в сторону и замер в кустах. Иван же лез, как медведь.

— Тебе тоже сошьем чуни, — зло процедил Чугунков.

Теперь и он услышал урчание мотора. Машина была большая, черная. «Опель-капитан», кажется. А может, «опель-майор»: у них там все машины, словно офицеры, со званиями.

Она шла им навстречу, одна, без прикрытия. Чугунков вскинул автомат. Иноземцев покосился назад. Гора уходила вверх почти отвесно. «Если прикрытие на другой машине сзади, — подумал Иноземцев, — тогда все! Не уйдешь».

— Стреляю один, — предупредил Чугунков.

Он дал короткую очередь по ветровому стеклу. И оно, как волна, разлетелось мелкими брызгами. Машина накренилась и повернула прямо на них. Взвизгнув, проскрежетало о камни железо. Машина застряла в кустах в двух шагах от Иноземцева. И теплый запах бензина ударил ему в лицо. Машина казалась пустой. Чугунков вновь прошил ее очередью. И только потом они с Иноземцевым распахнули дверки. Шофер лежал лицом вниз, и кровь сочилась из головы, стекала на пол по гладкой коже сиденья яичного цвета.

На другом сиденье оказался офицер. Он, видимо, упирался ногами в дверцу. Потому что, как только Чугунков распахнул ее, офицер вывалился, точно мешок, набитый трухой.

Небольшой чемодан черного цвета, лежащий на коленях у офицера, выкатился под ноги Чугункову.

— Обыщи офицера. Документы заберем. И сигареты тоже.

Минут через пять они быстро уходили по дороге. А увидев пологий спуск, свернули в гору и полезли, продираясь сквозь кустарник.

— Документы спрячь подальше. А содержимое чемодана мы осмотрим сейчас. Если бы, Иван, мне с тобой повезло так, как повезло без тебя, когда в задрипанном «опель-кадете» мы уложили троих офицеров и нашли нераспечатанную литровую бутылку французского коньяка в плетеном чехле!

Очень было заметно, как наступает темнота, как густеет, наливаясь чернотой, небо.

Чугунков положил чемодан на влажные листья, поддел замок финкой. Открылась крышка. Из чемодана донесся запах спирта. Сверху лежал большой журнал, на обложке которого девица в длинных чулках и узком набедренном поясе, яркого синего цвета, высоко задрав левую ногу и нагловато улыбаясь, посылала кому-то воздушный поцелуй.