Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Он еще спрашивает! Не забывайте, что она уже… уже подрастающая барышня.

— Бутон, который вот-вот расцветет! — вставил Густав с увлечением.

— Да, вот-вот, а компаньонки у меня все нет как нет.

— Да на что это нужно?

— А вот и нужно! Девочка должна приобрести манеры.

— То есть, другими словами, окарикатурить это обаяние наивности…

— Ах, что там наивность! Нужна — и баста!..

— Сударь! Если дружба…

— Приличная женщина известного возраста…

— Если совет чистейшей, бескорыстнейшей дружбы…

— Приличная, честная, образованная…

— Которая своим педантством испортит прекраснейшее создание божье!..

— Обед на столе, — доложил Янек.

— Обед на столе! — воскликнул Пёлунович. — Обед, а после обеда душ и компаньонка!..

— После обеда, сударь, прогулка в Лазенки… Ведь мы так уговорились? — напоминал Густав.

Обед прошел очень весело. Вконец обессилевший дедушка ел за троих и острил за десятерых. Вольский пикировался с Вандзей.

За черным кофе сотрапезники услышали на улице грохот колес, который умолк под самыми окнами.

— Лошади! — сказал Густав.

Пёлунович подбежал к окну.

— Фью! Какие лошади, какие ливреи, какой шарабан! Да ты настоящий вельможа, дорогой Гуцек! Этот пустячок тебе, должно быть, обошелся рублей в тысячу!

— Это подарок моего дядюшки, — ответил Вольский.

— Золотой человек твой дядюшка! Познакомь же нас, дорогой мой!..

Между тем Вандзя оделась, и все вышли на улицу.

Осмотрев со всех сторон выезд, пан Клеменс усадил в шарабан внучку и сам сел рядом. Вольский поместился на козлах и взял в руки вожжи.

— Поезжайте сперва медленно, сударь, — сказала Вандзя, — мне надо покрепче приколоть шляпку.

Они двинулись шагом.

Как раз в этот момент Гофф направлялся из своего домишка к особняку. Он увидел едущих, узнал их и прибавил шагу, чтобы перерезать им дорогу.

Лошади двинулись быстрей, и Гофф побежал. Он даже сорвал с головы шапку и подавал какие-то знаки…

Увы, его никто не заметил. Вандзя была занята своей шляпкой, пан Клеменс внучкой, Густав лошадьми, а его кучер тем, чтобы достойно выглядеть на козлах.

Кони тронулись рысью, и не успел Гофф достигнуть перекрестка, как коляска обогнала его.

— Дорогие мои господа! Господа!.. закричал в отчаянии старик, размахивая шапкой.

Никто его не слышал.

— Спасите! — простонал он. — Спасите моих детей… — Потом, выбившись из сил, он упал на колени и протянул руки к небу.

Но и небо молчало.

Почти в это самое мгновение пан Клеменс заметил Густаву, что им придется вернуться пораньше, так как сегодня должно состояться заседание, на котором он и пан Антоний сделают сообщение об изобретении Гоффа.

Глава девятая,

в которой пан Зенон вызвал на поединок нотариуса, а пан предводитель шляхты Файташко крепко уснул

В Лазенковском парке наши друзья провели время очень весело. Они обошли или объехали все главные аллеи, накормили пряниками лебедей, купили по пути букет роз и, наконец, около восьми часов вечера вернулись к шарабану.

Перед тем как усесться, Вандзя вынула из букета три самые лучшие розы и одну из них прикрепила к сюртуку дедушки, другую приколола Вольскому, а третью к своему платью. Украшенный таким образом Пёлунович полез на козлы.

— Это же мое место, сударь, — заметил Густав.

— Ага, твое! Тебе хочется опять самому править… Дай и мне показать себя…

Молодежь уселась, и шарабан двинулся. Однако не прошло и двадцати секунд, как кучер подсказал:

— Нужно направо, ясновельможный пан!..

— Ага! Направо! — ответил дедушка и повернул лошадей так, что они едва не налетели на барьер… по левую сторону.

— Что это за вожжи! — вознегодовал Пёлунович, после чего отдал их кучеру, сам же удовлетворился тем, что старался держать бич в перпендикулярном положении.

С этой минуты путешественникам ничто не угрожало, и они без приключений доехали до квартиры, где в окнах горел свет.

— Гости уже тут! — воскликнул пан Клеменс, соскакивая с козел.

Поднявшись наверх, они лицом к лицу встретились с выходящим из кухни мрачным паном Антонием.

— Дорогой председатель! — воскликнул знаменитый пессимист. — Я надеюсь, вы не обидитесь, что вместо жаркого я приказал зажарить для себя пару цыплят. Мне слегка нездоровится.

— Да распоряжайтесь, как у себя дома, любезный мой пан Антоний! — ответил хозяин.

— С чем подавать цыплят, ваша милость? — спросила кухарка.

— С… огурцами!.. А огурцы со сметаной. Молочник живет неподалеку, и я уверен, что у него есть сметана!..

Около девяти часов вечера гостиная Пёлуновича была полна. Благодаря разумной и настойчивой агитации пана Дамазия гостей собралось больше, чем когда бы то ни было.

Рядом с капиталистами, нотариусами, судьями и людьми неопределенных профессий здесь можно было увидеть и вольнопрактикующих врачей, инженеров, литераторов.

Пан Клеменс встречал самыми сердечными поцелуями всех, хотя был вполне уверен, что большинства этих господ никогда и в глаза не видал.

Вскоре началось и заседание: на столе поставили колокольчик, и среди проникновенного молчания взял слово пан Дамазий.

— Милостивые государи! Благодаря стародавнему и бескорыстному гостеприимству нашего уважаемого пана Клеменса Пёлуновича, здесь присутствующего, наши собрания с каждым днем развиваются и, так сказать, созревают как в качественном, так и в количественном отношении.

В этот момент судья, который считал своей священнейшей обязанностью принимать и на свой счет часть ораторских триумфов пана Дамазия, оглянул собравшихся с видом человека, располагающего ключом, которым можно завести любой музыкальный ящик.

— Милостивые государи! — продолжал пан Дамазий. — Говоря, что наши заседания развиваются в качественном отношении, я имел в виду, что круг вопросов, которые мы обсуждаем, значительно расширился. Но, милостивые государи! Когда я говорил о количественном развитии, то можете быть уверены, что я имел в виду группу новых уважаемых сотрудников, которые сегодня сделали нам честь своим присутствием…

Эти заключительные слова были заглушены шарканьем ног, означавшим, что новая когорта сотрудников одобряет эту не заслуженную еще похвалу, а вместе с тем, что старые борцы от всего сердца ее приветствуют и принимают в свои ряды.

— Милостивые государи! — продолжал выдающийся оратор. — Я не вижу надобности вкратце излагать все сделанное нами до сих пор…

Дамазий вдруг замолчал, видя, что при этих словах его верный поклонник судья стремительно поднялся со стула. Судья же поднялся, так как был уверен, что нотариус, услышав слова «сделанное нами до сих пор», пожелает назвать пана Дамазия «наглым лжецом». К счастью, нотариус молчал, и пан судья снова сел.

— Что случилось, дорогой судья? — спросил великий оратор, повысив голос.

— Валяйте дальше, сударь! — ответил запрошенный, дружески махнув рукой.

— Но, сударь!.. Я не люблю, чтобы мне мешали.

— Э, что там, пан Дамазий… Бросьте эти глупости! — отвечал судья, всей душой стремившийся услышать продолжение речи.

В Дамазий вся кровь вскипела.

— Милостивые государи! — воскликнул он. — Разрешите мне вернуть по адресу уважаемого судьи это… это, я позволю себе сказать, вульгарное и грубое слово, которое он адресовал мне.

Прошло добрые полчаса, пока перепуганный судья смог объяснить запальчивому оратору, что является преданнейшим его поклонником и, кроме того, человеком вообще чрезвычайно деликатным и что лишь его опасение, как бы не совершил бестактности нотариус, вызвало столь плачевное для общества недоразумение.

Великодушный Дамазий наконец позволил убедить себя, но речи своей все же кончать не стал. Поэтому присутствующим пришлось без особой торжественности приступить к выборам председателя, которым вторично был избран пан Пёлунович.

Дабы придать дебатам еще более организованный характер, вице-председателем был выбран пан Дамазий, а секретарем Вольский. Были принесены перья и бумага, и обсуждение началось вторично.

15
{"b":"22596","o":1}