– Допускает, что Тер-Погосян мог зайти к нему и в его отсутствие напечатать.

– Надобно, пожалуй, осмотреть секретарскую.

– Извольте. Надеюсь, это поможет вам развеять последние сомнения.

Соседнее помещение особенной меблировкой не отличалось: американская конторка, дешевый письменный стол и фикус в кадке. На окнах висели легкие, почти домашние тюлевые занавески.

Окинув взглядом обстановку, адвокат заправил бумагу в печатную машинку и, усевшись на стул, быстро набрал уже известные тексты двух прощальных писем.

– А вот теперь, пожалуй, все.

– Ну и слава Всевышнему! Пора и к домашним делам возвращаться. А я сегодня яблочки замочить собираюсь. Люблю зимой, когда вьюга за окном свирепствует, спуститься в погреб, набрать пепинки – этих ароматных красавцев – и за стол. А там и водочка, и картошечка, и сальце с прослоечкой, а?

Поляничко слегка прикрыл глаза и принялся раскатывать между пальцами табак. Снабдив себя солидной порцией ароматного крошева, он тотчас же разразился чередой нескончаемых чихов.

Дождавшись, когда начальник Сыскного отделения прослезится от удовольствия, Клим Пантелеевич осведомился:

– А где, позвольте узнать, проживает жена Тер-Погосяна?

– Вера Игнатьевна? Так на Барятинской. Она соседствует с домом покойного Толобухина, который застрелился в восьмом году. Помните?

– Еще бы! Дневниковые записи, «Свидание с ангелом»… Душещипательная история.

– Вот тоже пример… Эх, Клим Пантелеевич! А во всем виноваты дамы – cherchez, как говорится, la femme. Не удивлюсь, если выяснится, что форменной причиной самоубийства Тер-Погосяна было не оправдание Маевского, а прелюбодеяние его ненаглядной Милады. Заурядный адюльтеришко! А что удивительного? Да тут только в одно имя влюбиться можно – я уже не говорю о фамилии!.. Вы встречали где-нибудь такие метрики? Милада Яновна Заоблачная! Да это ж как журчание весеннего ручья, как соловьиная трель, как радуга зимой! А уж если с ней встретиться – упаси боже!.. Видел однажды. Даже я, старый хрыч, и то чуть было вздыхать не начал. Второй такой красавицы в Ставрополе не найти. Зефир с изюмом! Да-с… Вот и ухнулся купчишка в омут с головой, да и сгинул. Страсти-то, страсти, а? Это вам не Бальзак какой-нибудь французский. Это самая настоящая жизнь. – Он заметно расстроился и задвигал тараканьими усами. – Уж больно громко я раскудахтался сегодня. Вам, как я понимаю, в другую сторону?

– Да. Премного благодарен, Ефим Андреевич, что откликнулись.

– Да бросьте, – полицейский махнул рукой. – Уж сколько раз вы меня выручали – не сосчитать. Не будь вас – давно бы в отставку отправили. Валялся бы я сейчас на печи да басни внучке читал. Начальство и сегодня косо поглядывает в мою сторону. Ну, будет… Засим, как говорится, откланиваюсь.

– Честь имею.

Распрощавшись с Поляничко, Ардашев достал коробочку «Георг Ландрин» и удостоил себя прозрачной конфеткой. Выйдя на Николаевский проспект, он зашагал вниз. «Вроде бы все ясно, а меня отчего-то гложет сомнение. Ну с чего бы это успешному коммерсанту руки на себя накладывать? Можно было бы, конечно, представить, что Давид решил испытать судьбу и поиграть в Ласточку: зарядить один патрон, несколько раз прокрутить барабан, приставить ствол к виску и нажать на спусковой крючок. Повезет – осечка, а нет – прогремит выстрел. К такому рискованному развлечению прибегали некоторые офицеры во время русско-японской кампании, да и то, как потом оказывалось, все неудачники были в изрядном подпитии. Но тогда в каморах не осталось бы патронов. А тут еще шесть штук в барабане. Непонятно».

Поглощенный размышлениями, Клим Пантелеевич незаметно поравнялся с домом. Он еще не успел войти в переднюю, как раздался телефонный звонок.

На другом конце провода ждал Нижегородцев.

– Здравствуйте, Клим Пантелеевич!

– День добрый, Николай Петрович.

– А как вы смотрите на то, чтобы завтра, этак часиков в шесть, оказаться у нас вместе с Вероникой Альбертовной? Я попытаюсь хотя бы на один вечер позаимствовать у вас славу знатока кавказской кухни. Попробую предложить шашлык по-карски. Сегодня один из пациентов поделился со мной замечательным рецептом.

– Хм, интересно, – улыбнулся адвокат. – И в самом деле, такого блюда мне еще не доводилось пробовать. Непременно придем. Кстати, насколько я помню, вы недавно приобрели наган, так?

– Да, еще летом, после того как в городе участились кражи.

– А не могли бы вы одолжить мне его на пару дней, с полным, так сказать, боекомплектом?

– Могу, конечно. Однако, насколько я помню, у вас есть собственный браунинг. Но если ваши расследования зашли так далеко, что одного пистолета уже мало, то я готов помочь.

– Вот спасибо!

– Значит, договорились. Тогда мы вас ждем.

– До завтра.

Адвокат положил трубку на рычаг и прошел в кабинет. Он вынул из кармана несколько свернутых листков и разложил их на столе. Выдвинув нижний ящик, достал три склянки. Открыв первую, с надписью «3 %-ная щавелевая кислота», опустил в нее стеклянную палочку и перенес каплю на последнюю букву слова «самоубийство». Затем повторил такую же процедуру с другим пузырьком, на котором был приклеен ярлык: «10 %-ная соляная кислота». И синяя буква моментально обесцветилась. Однако стоило ему капнуть на нее из третьего пузырька, где был нашатырь, как буква вновь обрела синий цвет. Точно такую же процедуру присяжный поверенный проделал и со вторым словом, написанным черными чернилами. И все повторилось: при взаимодействии со щавелевой и соляной кислотами чернила обесцвечивались, а стоило добавить нашатырь – вновь чернели.

Следующим предметом изучения присяжного поверенного стал печатный текст, набранный им на «Ундервуде». Внимательно разглядывая каждую букву под цейсовской лупой, он указывал внизу листа характерные особенности шрифта.

Когда работа была закончена, Клим Пантелеевич поднял телефонную трубку и попросил соединить его с судебно-следственным департаментом. В конце концов к телефону пригласили Леечкина.

– Здравствуйте, Цезарь Аполлинарьевич. Это Ардашев. У меня есть некоторые соображения относительно так называемого самоубийства господина Тер-Погосяна. Но для того чтобы подтвердить мои подозрения либо опровергнуть, нужна ваша помощь. Не изволите ли дать мне аудиенцию?

– С удовольствием, Клим Пантелеевич. Тем более что у меня для вас имеется несколько безобидных вопросов – чистая формальность. Если устроит, подходите к десяти.

– Прекрасно. Стало быть, договорились.

– Честь имею кланяться.

Большие напольные часы пробили шесть раз. «Ну вот, – подумал Ардашев, – сегодняшний день оказался на редкость удачным. Однако и он почти закончился. Посмотрим, что принесет завтрашний».

Утро Ардашев встречал не торопясь. После пятнадцатиминутной зарядки и неторопливого бритья (во время которого в голову часто приходили смелые и неожиданные решения по судебным делам) Клим Пантелеевич вместе с Вероникой Альбертовной приступал к завтраку. Обычно он начинался в восемь. К этому времени Федька – соседский мальчишка – уже успевал принести из типографии пахнущий краской номер «Ставропольских губернских ведомостей», за что получал пятак от горничной. Возможность узнавать местные новости на три часа раньше других позволяла присяжному поверенному иметь небольшое, но важное преимущество перед остальными горожанами.

Кроме утренней газеты, прислуга подавала на завтрак либо яйцо всмятку, либо яичницу с помидорами или с тертым сыром. На белой скатерти непременно присутствовали: сулугуни, масло, мясной паштет или ветчина, белый воздушный хлеб, кизиловое варенье в хрустальной вазочке, чай с травами или кофе. Откровенно говоря, Климу Пантелеевичу больше нравилось, когда на стол накрывала супруга, а не горничная, но занятость Вероники Альбертовны вопросами попечительства не позволяла ей вставать раньше мужа. Она едва успевала привести себя в порядок и выйти в столовую, хотя вполне могла бы позволить себе поспать еще часок-другой.