Настоятельница кивнула и, не оборачиваясь, помахала рукой. Из-за колонн в полосу света выступила Амелия.

— Ну, не стану вам мешать, — произнесла сестра Лазония, и Ренгану почудилось в ее голосе злорадство. — Идемте, сестры.

Но наемник не глядел на настоятельницу, не слушал, как Фомас, пристроившись к уходящим вдоль галереи монашкам, бубнит, что утекающее процветание обители могло бы поддержать обретение священной реликвии, подлинной нетленной главы святой Энигунды… Он не глядел, как Фиеро, облизывая пересохшие губы, опускается на колено и как Норган, прислонившись к колонне, теребит рукоять кинжала.

Сейчас Ренган видит только ее… Белое одеяние послушницы выделяется среди разноцветных солнечных лучей… неправдоподобно тонкая талия и напряженно стиснутые руки… Губы, которые Ренган помнил розовыми и улыбающимися, побледнели и судорожно сжаты, под глазами лежат широкие темные тени, а великолепные черные волосы скрыты под грубой тканью барбетты, от чего лицо кажется уже, а глаза — больше… Ренган глядит на Амелию, Амелия глядит в сторону, в разноцветную пустоту между колоннами…

— Ваше высочество… — торопливо забормотал герцог, прижимая руки к сердцу, — мадам… Ваше высочество, осмелюсь просить руки, ибо… ибо… мои чувства к вам и государственные интересы Рнентонны… Страна третий год охвачена войной и…

Послушница мельком взглянула на коленопреклоненного герцога и тут же вновь уставилась в сторону. На бледных щеках проступили два четко очерченных пятна лихорадочного нездорового румянца, а тонкие пальцы сильнее стиснули ткань подола.

— Что мне страна и государственные интересы, — быстро пробормотала она, — если Рэндольфа не вернуть?

— Но Амелия… ваше высочество, я… мой долг… Вся знать Рнентонны уже присягнула мне…

— Рэндольф поклялся, что победит на том злосчастном турнире, а я поклялась, что стану верной женой победителю. Я поклялась стать женой победителю турнира и хранить ему верность, — выпалила Амелия.

По-прежнему глядя в пустоту между колоннами, девушка опрометью кинулась прочь, в сторону, в разноцветные столбы света, сквозь неспешный танец золотистых пылинок и… уткнулась в широкую грудь Ренгана. Она машинально уперлась в камзол ладонями и Ренган — тоже машинально — накрыл ее пальцы своими. Амелия уставилась на него широко распахнутыми глазами.

— Я тебя помню, — сказала принцесса.

— Я победил на турнире, — сказал солдат.

— Я вручила тебе приз, — сказала принцесса.

— Я вернулся, — сказал солдат.

За колоннами верзила Норган схватил за шиворот тщедушного герцога и легко приподнял над полом:

— Принцессы не для таких, как ты, — заявил граф, вынимая кинжал.

Фиеро болтал ногами и задыхался от страха, а также от того, что ворот, натянувшись, сдавил горло. Вмиг побледнев, он пролепетал:

— Отпустите, сэр…

Норган разжал кулак, и герцог тяжело свалился на пол. Встряхнулся и прытко пополз на четвереньках прочь, в тень между колоннами, причитая:

— Вы не сможете, сэр, не сможете. Вам не удастся завладеть страной, рнентоннские графы присягнули мне, присягнули на верность мне… Договор… Они подписали договор…

— Я поклялась быть верной женой победителю, — сказала принцесса.

— Я вернулся, — сказал солдат.

— Рэндольф умер, — сказала принцесса.

— Я победил на турнире, — сказал солдат.

Граф Норган шел за уползающим Фиеро, тяжело печатая шаг по красным и желтым плиткам, разноцветные пятна света, просеянного сквозь витражи, проплывали по мрачному лицу.

— Мне плевать, кому присягнули графы, — размеренно в такт шагам роняя слова, объявил гигант. — Я убью любого, кто встанет между мной и короной…

Герцог вскочил и бросился бежать, распахнул двери, замер на миг на пороге — черный силуэт в прямоугольном проеме — и медленно осел на пол, хватаясь руками за косяк… Под ним медленно растекалась лужа крови, а в груди торчала стрела. Когда Фиеро распахнул дверь, в зал ворвались звуки боя — лязг стали, свист стрел и зычные голоса, выкликающие «Слава императору!» В воротах кипела схватка — на конвой напали собравшиеся после поражения имперцы Керестена, которым удалось соединиться с гарнизоном сожженного Эрренголя. Норган сунул кинжал в ножны и бросился к выходу, сквернословя и вытаскивая на ходу меч… Но Ренган и Амелия не слышали ничего.

— У тебя такие тонкие пальцы, что буквы просвечивают сквозь них, когда ты читаешь, — сказал солдат.

— Нет, — сказал принцесса.

— А я не умею читать, — сказал солдат.

— Тогда я не смогу писать тебе писем, — сказала принцесса.

— А я не покину тебя, — сказал солдат.

Рядом возникли Фомас и Лазония, викарий прижимал к узкой груди округлый сверток и что-то твердил Ренгану о тысяче золотых, аббатиса дергала за рукав Амелию и что-то твердила о привилегиях и землях, которые хорошо бы оставить общине после того, как послушница возвратится в мир…

— Ладно, — не оборачиваясь, сказала принцесса.

— Ладно, — не оборачиваясь, сказал солдат.

И больше не слушая никого, они медленно пошли к выходу из зала — на звуки битвы. Амелия аккуратно приподняла подол, переступая через темную лужу на пороге, там, где упал герцог Фиеро, а Ренган неспешно потянул меч из-за спины.

Минутой позже он будет шагать сквозь схватку, размеренно нанося удары — шаг, разворот, взмах… шаг, разворот, взмах… вправо-влево, вправо-влево… И стянутые в пучок светлые волосы прыгают по спине… А она пойдет следом — тонкая, прямая, удивительно белая в монашеской одежде среди грязи и крови — на ходу стаскивая барбетту и подставляя ветерку длинные черные кудри… Вместе на всю жизнь.

Воришку Лаура заметила слишком поздно. А тот, должно быть, долго крался следом — присматривался, принюхивался… И улучил-таки момент!..

Лаура, конечно, знала, что ей не следует, возвращаясь с рынка, бестолково глазеть по сторонам — но ничего не могла с собой поделать. С наивным любопытством провинциалки она каждый день разглядывала эти старинные дома. Теперь так не строят, теперь экономят на всем — ни красивых колонн у входа, ни декоративных башенок по углам. О скульптурах и говорить нечего — кто теперь их станет заказывать?.. Сегодня в ходу тяжеловесная простота, дома нынче строят так, чтобы их вид говорил скорее о надежности и благопристойности, нежели об изяществе и изысканности… Впрочем, в родном городке Лауры, далеко на западе, на берегу океана, не увидишь и таких зданий, какие возводят сейчас даже на окраинах столицы. Родной дом, в детстве казавшийся девушке огромным и даже красивым, — всего лишь убогая развалюха по сравнению с новыми зданиями здесь, в Ванетинии… И уж совсем нелепо сравнивать его с этими вот домами в центре, великолепными и величественными, несмотря на почтенный возраст. Эти строения вызывали у Лауры наивный восторг, она любила подолгу разглядывать их, мысленно беседовать с украшающими их барельефами и скульптурами… И мечтать, что когда-нибудь в один прекрасный день она поселится в таком вот доме… У нее будет даже балкон… С правой стороны балкон будет обрамлять мраморная колонна с резьбой, увитая побегами плюща… А слева на балкон будет взирать прекрасный юноша, высеченный из белого камня — точь-в-точь такой же, как и тот, на Серебряной улице… А еще…

Но в этот миг мечты Лауры были прерваны самым гнусным образом — грязный оборванец, незаметно подкравшийся к размечтавшейся девушке, выхватил у нее из рук корзинку с продуктами, купленными полчаса назад на рынке и предназначенными для стола ее хозяина — почтеннейшего мастера Эвильета, придворного мага самого Императора. Такой уж это народ — грязные оборванцы, они везде одинаковы — и в столице Великой Империи, и в захолустье, на далеком берегу океана. И повсюду они равным образом не знают, что такое уважение к чужой собственности — будь то даже собственность великих волшебников…

Когда Лаура сообразила, что произошло, оборванец уже улепетывал изо всех сил и его от девушки отделял добрый десяток шагов. Не задумываясь, она подхватила свои юбки и припустила в погоню. Лаура не знала, что она будет делать, если каким-то чудом все же сумеет настичь грабителя, как она отнимет у него корзинку — нет, она действовала машинально. Воришка убегал, она преследовала. Вслед за оборванцем девушка повернула за угол — теперь они мчались по довольно оживленной улице, злополучный грабитель петлял между прохожими, те удивленно оборачивались ему вслед, а затем — заметив погоню — принимались свистеть и хихикать. Кое-кто отпускал нахальные шуточки, но ни один не сделал попытку каким-то образом помочь Лауре. Быть может, завтра кто-то из этих добрых горожан сам станет жертвой грабителей… Быть может… Но сегодня не посчастливилось другому — и, значит, это подходящий случай, чтобы славно поразвлечься. Лаура раскраснелась от усилий и от сальных выкриков, несущихся вслед, она уже поняла, что отстает, но все же упорно продолжала свой бег. Если она прекратит погоню — то все эти шутники начнут с удвоенной энергией потешаться над ней, так уж лучше не останавливаться и… И по крайней мере убежать от злых шутников.