— Принявшего мученическую смерть от рук варваров в горах Регименда триста лет назад, — торопливо дополнил Фомас, боявшийся, что безграмотный компаньон ляпнет что-то лишнее. — Подлинность реликвии заверена его священством епископом Бредигенским, вот и печать на пергаменте, можете убедиться.

— Я и не сомневаюсь, что печать подлинная, — с кислым выражением лица пробурчал купец, — вы, отче, служите в канцелярии его священства, вам легко раздобыть оттиск епископской печати… Мне бы желательно взглянуть на саму реликвию…

— Разумеется, разумеется, — засуетился Фомас, — а как же, вы имеет полнейшее право убедиться, полнейшее! Ренган, предъяви почтенному мастеру нетленную стопу!

Ренган сходил к себе наверх и вскоре возвратился с завернутой в тряпку ногой Оракула. Купец принял сверток и тут же телохранитель, до сих пор не проронивший ни слова, как бы невзначай сдвинул стул таким образом, что теперь его широкая спина отгораживала стол от любопытных взглядов из зала. Его хозяин развернул ткань и, нарочито недовольно брюзжа, принялся изучать каменно-твердую ногу. Он старался отыскать изъяны, как и положено опытному купцу, но от Ренгана не укрылся алчный блеск глаз покупателя. Фомас потребовал:

— Кстати, расскажи почтенному купцу, какие приключения тебе пришлось пережить, когда ты завладел священной реликвией.

И при этом очень многозначительно пнул северянина ногой под столом. Ренган уловил намек и принялся обстоятельно, не жалея красочных подробностей, рассказывать, как он с отрядом солдат был отправлен на разведку в мрачное ущелье…

— В горах Регименда! — вставил Фомас.

Больше клирик не проронил ни слова. Ренган описал, как солдаты шагали среди угрюмых скал, как попали в засаду, устроенную коварными местными разбойниками, как сумели отбить первый натиск и, сомкнув строй, принялись теснить врагов. Когда разбойники бежали, устремились в погоню и по горячим следам отыскали логово злодеев, где еще дымились костры и в остывающей золе валялись человеческие кости. В руинах разрушенной безбожными варварами часовни у разрушенного алтаря отыскали они разбросанные останки поразительной сохранности, словно бы источающие свет, удивительно чистыми кажущиеся в разоренном и разграбленном храме… Рассказал северянин, что на обратном пути поредевший отряд вновь был атакован разбойниками и уцелел лишь один он, Ренган — наверняка благодаря тому, что при нем была бесценная реликвия, сберегшая его в опасностях. И, бессовестно врал солдат, в каких бы переделках ни приходилось ему побывать — ни единой царапины не получил, сбережен заступничеством святого Эйлихта… Это ли не чудо, это ли не свидетельство истинной природы нетленной стопы блаженного?!

Не только Фомас умолк, очарованный историей, на ходу сочиненной наемником, — купец тоже замер, словно завороженный волшебной сказкой, а телохранитель и вовсе разинул рот от восторга и изумления…

В конце концов покупатель безропотно выложил за святыню триста пятьдесят крон.

— Здорово! — восхитился викарий, когда покупатель удалился, сопровождаемый безмолвным верзилой, похожим на шкаф. — Если бы я не знал, что за ногу мы загнали этому торгашу, тогда тоже поверил бы! Ты так здорово все расписал, и про разбойников, и про храм…

— Ну, — Ренган самодовольно улыбнулся, — правда как раз вовсе не уступает моему сегодняшнему рассказу. И товар — не бросовый, этот парень вовсе не переплатил, что бы ты, святоша, ни думал на сей счет. Я продал часть тела Темной Богини — это куда существенней, чем пятка забытого угодника… Но дивлюсь я, как вы все любите слушать мои истории!

— Ничего удивительного! — бодро откликнулся клирик. — Ренган, ты же настоящий поэт! Да, я только теперь это понял!

— Поэт? — Горец недоверчиво поднял брови. — Это ты говоришь о таких патлатых молодцах, которые в тавернах бренчат на лютнях и завывают за пригоршню монет, которые публика швыряет им в шапки? Слышал я их пару раз, да только не смог понять, за что им платят, скучно же.

— А что? Твои истории ничуть не хуже баллад, а когда ты рассказываешь, то выходит так живо, будто я все своими глазами вижу! Ты истинный поэт, Ренган!

— Ха! То, что распевают твои поэты, записано в толстых книгах, а я даже читать не умею. Какой же я поэт?

— Самый настоящий. Хотя и не умеешь читать… и не имеешь представления о том, что такое поэзия — ты настоящий поэт!

— Я солдат. Ладно, давай поднимемся ко мне, я отсчитаю тебе твою долю… Кстати, как дела в канцелярии? С Вигилем не было проблем?

— Никаких! — бодро отозвался низкорослый клирик и потряс кулаком. — Да пусть только попробует!..

Потом вдруг сник и тихо добавил:

— Но, честно сказать, немного страшновато… А вдруг Вигиль решит, что я ненужный свидетель…

Ренган снисходительно поглядел на компаньона сверху вниз.

— Эх, Фомас, ты же умный человек, книги читаешь! А такую глупость иногда можешь ляпнуть… Пока я жив, тебя никто не тронет. Ты викарий, человек заметный, если тебя убрать, будет расследование, а я уж молчать не стану, понимаешь? Это же так просто — я более трудная добыча, и если что, начнут с меня, а не с тебя. Вот если узнаешь, что меня… Тогда — да. Тогда беги. Но домой я тебя сегодня провожу, а то мало ли…

Ренган отсчитал викарию треть серебра и приятели отправились к епископской резиденции, где проживал Фомас. По дороге коротышка рассказал, что уже пристроил правую руку Богини.

— Нынче приехал один южанин, называет себя графом Норганом. Вроде бы приехал на турнир, но по виду — он не из тех, кто способен пересечь полконтинента ради пустой драчки. Сеньор молодой, богатый…

— Как раз такие частенько и обожают турниры, — заметил Ренган.

— Тебе виднее, — смиренно согласился клирик, — но этот парень приехал не ради турнира, нет. Не удивлюсь, если он примет участие в походе Фиеро. Может, он собирается вытребовать у нового короля Рнентонны земли и титулы? Он богат, снял целый дом на улице Шелков. На турнире-то он, конечно, будет драться, но… я подозреваю…

— Говори по делу, — потребовал горец.

— По делу. Этот граф Норган желает приобрести чудодейственную реликвию, которая делает воина непобедимым. Что же лучше длани блаженного героя? Я посулил ему десницу святого короля Гедериха. Завтра отправимся к нему на улицу Шелков. Бумаги, подтверждающие подлинность реликвии, я уже подготовил. Но ты не подведи, Ренган, выдай графу историю наподобие сегодняшней. Истинно говорю — ты настоящий поэт, и люди млеют, слушая, как красиво ты повествуешь.

— Красиво. — Ренган не улыбался. — Что ты, Фомас, можешь знать о красоте? Вот если бы тебе довелось увидеть, как я управляюсь с двуручным мечом…

Граф Норган оказался крупным мужчиной, ростом даже немного выше Ренгана. Плечистый, осанистый, неторопливый в движениях. Лет ему было скорее всего немного — вряд ли двадцать пять сравнялось, — но рост и массивность делали графа старше на вид. Отель, снятый им на центральной улице Бредигена, вполне соответствовал графскому тщеславию и наверняка обходился вельможе недешево. Количество и экипировка слуг тоже внушали почтение.

Гостей проводили в один из залов богатого особняка, и сам граф вышел к ним, наряженный в богатый шелковый халат, украшенный золотым шитьем. На широкой талии халат стягивал наборный пояс, оттянутый массивным кинжалом в роскошных ножнах. Одни только камни, украшающие ножны и рукоять кинжала, подумал про себя Ренган, стоят целого поместья. Сам он старался держаться с подобающим достоинством, соответствующим его нынешнему статусу оруженосца. Фомасу и изображать ничего не нужно было, викарий привык вращаться среди важных особ. Хозяин предложил гостям присесть, и слуги внесли подносы с вином, фруктами и сладостями. Однако светскую беседу граф затевать не стал, сразу перешел к делу и пожелал взглянуть на бесценную реликвию. Рука особого впечатления на вельможу не произвела, зато состряпанный Фомасом документ Норган изучал весьма тщательно и дважды перечитывал, шевеля губами. Пока он читал, гости несмело отведали вина, затем викарий предложил: