А война продолжалась. Редеющий строй бойцов год за годом пополнялся все новыми безусыми солдатами. Пришел черед и младшенького Задиры. Мать, узнав, что у нее забирают последнего сына, только всплеснула руками и долго не могла вымолвить ни слова. Сестра помчалась в военкомат. Она так растерялась, что от волнения говорила бессвязно, голос ее дрожал:

– Отца давно нет. Старшие братья ушли на фронт, и один пропал без вести. Зачем же забирать последнего, малолетку? Ведь ему еще восемнадцати не исполнилось. Пусть хоть школу закончит, тогда и…

Минутой позже здоровяк-малолетка влетел в кабинет к военкому и стал умолять его не слушать глупых Лизкиных речей:

– Женщина – что она может понимать в военном деле?! – возмущался Задира. – Я все равно сбегу на фронт, не останусь один среди девчонок, – решительно заявил он.

– Орел, ничего не скажешь. Только что ростом вышел, а по уму дите совсем. Сколько таких желторотиков, отчаянно рвавшихся на фронт, заглотнула ненасытная утроба войны. Скольких не дождутся их матери, сестры, невесты, – с горечью думал военком, сочувственно глядя на брата с сестрой.

– Ты-то сам всю военную науку постиг? – обратился он к Задире, хитровато прищурясь. Тот смущенно опустил глаза.

– То-то, вояка, – военком перевел взгляд на сестру и сказал уже более мягким голосом, – учиться направим вашего малолетку в военное училище. Армии грамотные бойцы нужны. Не сразу на фронт попадет. Иди, успокой мать.

Задира полз по чужой неласковой земле, и каждое движение причиняло боль его изможденному телу. Ему мучительно хотелось пить, пересохшие от жажды губы были бы рады соленой слезинке, сползшей по щеке, но глаза оставались сухими, внутри как будто все окаменело. Задире хотелось уже не плакать, а выть от боли, но он не мог позволить себе ни стона, ни оха. Силы покидали его. Сознание уплывало на время и снова возвращалось к нему, а он все полз и полз, упорно цепляясь за землю израненными руками. Когда стало совсем невмоготу, Задира вспомнил слова командира, прозвучавшие как напутствие перед вылетом их группы на задание в тыл врага.

– Мы крылатая пехота. Рождены летать и ползать. Так что придется не только штурмовать небо, но и принимать грязи на Европейских курортах.

– Насчет курортов загнул командир, шуткой решил подбодрить необстрелянных новичков, вроде меня, – подумал тогда Задира, но поспешил с выводами. Командир вовсе не шутил. Все оказалось очень серьезно ранней весной 45-го года в знаменитом на всю Европу курортном районе Венгрии (зоне выброски их группы) на побережье большого и теплого озера с нерусским названием Балатон. Контрнаступление немцев в районе озера Балатон захлебнулось, отбросить русских за Дунай не удалось. Элитные эсэсовские части под напором мощного огня катюш откатывались к австро-венгерской границе, оставляя за собой минные поля и заслоны. Это был самый жестокий враг – отступающий, и надо было остановить его, не дать уйти в горы. Взрывать мосты, минировать узлы дорог, отрезая противнику пути к отступлению – такая нелегкая, уже не учебная задача со многими неизвестными была поставлена перед боевой группой, в которую входил вчерашний курсант по прозвищу Задира.

На войне как на войне, а в тылу врага вдвойне – эту премудрость Задира усвоил быстро. Времени на раздумье не было. Принимать решение приходилось сразу, единственно верное решение – иначе смерть, а погибать весной в самом конце войны, на пороге своего двадцатилетия ох как не хотелось. Командир оценил смекалистого и ловкого новичка и, когда их группа, выполнив операцию, оказалась в окружении, именно его послал для связи с главными силами, прорывавшими вражескую оборону с фронта.

– Доползи, Задира! Доложишь о нас командованию, – скорее попросил, чем приказал командир, – всем нам уйти не удастся, а тебя мы прикроем. И подобрев лицом, спросил совсем уже не по уставу:

– Ждут, поди, дома девчонки-то?

– Ждут. Мать и сестра ждут.

– Ну, значит дойдешь. Прощай… прощай, Задира, Победу встретишь за нас.

Но последних слов командира Задира уже не слышал. Под покровом темноты ему удалось выскочить из вражеского кольца, не наследив. Боевые друзья отвлекли противника на себя, дав шанс Задире уйти незамеченным. Но самое трудное новоиспеченному разведчику еще только предстояло – пробираться всю ночь по вражеским тылам, где пешком, где ползком и к утру выйти к своим с ценными сведениями. Задира по-кошачьи крался в темноте, прислушиваясь к ночным звукам. Его чуткое ухо улавливало малейший шорох, и он замирал на месте, напряженно всматриваясь в ночь.

Взошла луна, и мир предстал пред Задирой сказочно нереальным. Вдали на фоне звездного неба отчетливо проступали очертания гор. Над головой светились кроны деревьев, а трава под ногами серебрилась.

прошептал девятнадцатилетний разведчик знакомые со школьной скамьи строки, и ему показалось, что они родились только сейчас в его собственной душе. Тишина уже не настораживала его, а успокаивала и умиротворяла.

продолжал шептать он как зачарованный.

Последние слова Задира, забыв осторожность, проговорил в полный голос, и сразу же из зарослей кустарника раздалась автоматная очередь. Задира мгновенно рухнул на землю и ящерицей отполз за пенек, росший на поляне. Нащупав на поясе гранату, он пришел в привычное для него боевое расположение духа. К нему вернулась способность быстро принимать решение. Оставив гранату про запас, он метнул в заросли увесистый камень, подвернувшийся ему под руку, и мгновенно, спружинив всем телом, отскочил от опасного места. Противник ответил огнем. От пня, за которым секундой раньше по-детски прятался Задира, остались одни головешки.

– Отдыхал бы сейчас на том свете, раззява! Нашел время стихи читать, – зло проворчал он на самого себя и, вскочив, метнул лимонку в густой кустарник и снова упал в траву. Раздался взрыв. Потом внезапно наступила полная тишина.

– Надо уходить. Нечего здесь отлеживаться. Всюду враг. Нашумел, дал себя обнаружить, значит, наверняка станут преследовать, прочесывать местность, – подумал Задира.

– Главное теперь выйти к озеру, – решил он и тут же возразил себе. – Выйти? Шалишь! Выйти как раз и не выйдет. Теперь только ползком на локтях, прижимаясь к земле, что называется, по-пластунски. И он пополз быстро и ловко, как ящерица, повторяя про себя слова командира как заученный урок:

– Мы рождены и летать, и ползать… и летать и ползать…

У него в голове мелькнула мысль, что ползать ничуть не легче, чем летать, а пожалуй, и потруднее. Впереди заблестела водная гладь озера.

– Вот и курорт. С прибытием, – обрадовался Задира, но, поразмыслив, сообразил, что радоваться еще рано и надо искать укрытие понадежней. Он заполз в заросли тростника, темневшие на краю озера и, сидя по горло в воде, услышал в предрассветной тишине приближающийся лай собак. Ему стало отчетливо ясно, что укрытие у него не такое уж и надежное, и шансов уцелеть на этот раз практически нет.

– Затравят овчарками. Псы натасканные, учуют и под землей. Стоп! Почему под землей? Под водой! Под водой не учуют. Выход один – отсидеться под водой, – рассудил Задира. С трудом стащив с себя намокший комбинезон, он закинул его подальше в озеро, срезав тростинку, зажал ее во рту и нырнул поглубже. Задира не помнил, сколько времени провел он в озерных глубинах, дыша через трубочку. Когда опасность миновала, его как будто кто-то вытолкнул на поверхность, и он, жадно вбирая в легкие свежий воздух, поплыл к берегу. На волнах качался его комбинезон, прошитый в нескольких местах автоматной очередью.