Нинхаймер совсем потерял контроль над собой.
– Да разве у меня погублен только остаток жизни?! Я даже не представляю, сколько поколений социологов будет указывать на меня, как… мм… на дурака или безумца. Мои подлинные достижения будут погребены и забыты. Я погублен не только до конца дней моих, но на все грядущие времена, потому что всегда найдутся люди, которые не поверят, будто в этих искажениях повинен робот…
В этот момент робот И-Зет-27 встал. Сьюзен Кэлвин и пальцем не шевельнула, чтобы его удержать. Она сидела, глядя вперед с безучастным видом. Защитник испустил еле слышный вздох облегчения.
Мелодичный голос робота прозвучал громко и отчетливо:
– Я хочу объяснить всем присутствующим, что это действительно я вставил определенные абзацы в корректуру, те абзацы, смысл которых прямо противоположен смыслу оригинала…
Даже обвинителя настолько потрясло зрелище семифутовой громадины, обращающейся к суду, что он не смог разразиться протестом против столь явного нарушения судебной процедуры, Когда он наконец пришел в себя, было уже поздно. Нинхаймер вскочил, с искаженным от ярости лицом и в исступлении крикнул:
– Черт тебя побери! Тебе же было велено молчать…
Он захлебнулся и умолк. Молчал и робот.
Обвинитель был уже на ногах и требовал признать судебную ошибку, связанную с вопиющим нарушением процедуры.
Судья Шейн отчаянно барабанил своим молоточком.
– Тихо! Тихо! Нарушение процедуры, бесспорно, имело место, но все же в интересах правосудия я попрошу профессора Нинхаймера закончить свое выступление. Я отчетливо слышал, как он сказал роботу, что тому было велено молчать. Профессор Нинхаймер, в своих показаниях вы ни одним словом не обмолвились, что приказывали роботу о чем-то молчать!
Нинхаймер безмолвно глядел на судью.
– Приказывали ли вы роботу И-Зет Двадцать Семь молчать или нет? – продолжал судья. – А если приказывали, то о чем именно?
– Ваша честь… – хрипло начал Нинхаймер и не смог продолжать.
Голос судьи стал резким:
– А может, вы в самом деле поручили роботу произвести определенные вставки в текст корректуры, а затем приказали ему молчать об этом распоряжении?
Яростные протесты обвинителя были прерваны выкриком Нинхаймера:
– Что толку отрицать?! Да! Да!
И он бросился бежать из зала, но был остановлен в дверях приставом и, безнадежно закрыв лицо руками, опустился на стул в последнем ряду.
– Мне совершенно ясно, – сказал судья Шейн, – что робот И-Зет Двадцать Семь был доставлен сюда с целью устроить свидетельскую ловушку. И если бы не то обстоятельство, что вследствие этого было предотвращено серьезное нарушение правосудия, я был бы вынужден высказать адвокату защиты порицание. Теперь, однако, нет и тени сомнения, что истец повинен в обмане, что, на мой взгляд, совершенно необъяснимо, поскольку он прекрасно понимал, что губит этим поступком свою научную карьеру…
Решение суда, естественно, было вынесено в пользу ответчика.
Доктор Сьюзен Кэлвин приехала к профессору Нинхаймеру, жившему холостяком в университетской квартире. Молодой инженер, привезший ее в академический городок, предложил сопровождать ее и дальше, но она презрительно посмотрела на него:
– Боитесь, как бы он не набросился на меня с кулаками? Подождите меня здесь.
Однако настроение Нинхаймера было отнюдь не воинственным. Он торопливо укладывал вещи, стремясь уехать прежде, чем весть о решении суда разнесется по всему университету.
– Приехали предупредить меня о встречном иске?
Сквозь вызывающий вид профессора просвечивала безнадежность.
– Зря утруждали себя. У меня нет ни работы, ни денег, ни будущего. Мне даже нечем оплатить судебные издержки.
– Если вы нуждаетесь в сочувствии, то не ищите его у меня, – холодно ответила Сьюзен Кэлвин. – Никто, кроме вас, не виноват, что вы оказались в таком положении. Не бойтесь, мы не собираемся предъявлять встречный иск вам или университету. Мы даже сделаем все, что в наших силах, чтобы избавить вас от тюрьмы за лжесвидетельство. Мы не мстительны.
– Вот почему меня до сих пор не арестовали за дачу ложных показаний. А я-то не мог понять… Впрочем, зачем вам мстить? – с горечью заключил он. – Ведь вы добились всего, чего хотели.
– Да, кое-чего нам удалось добиться, – ответила Сьюзен Кэлвин. – Университет по-прежнему будет пользоваться услугами Изи, но арендная плата будет существенно повышена. Кроме того, исход процесса послужит своего рода негласной рекламой, которая позволит сдать в аренду еще несколько роботов модели И-Зет, не опасаясь повторения подобных неприятностей.
– Зачем же тогда вы пришли ко мне?
– А затем, что я еще не получила того, что надо мне. Я хочу узнать, почему вы так сильно ненавидите роботов. Ведь даже выигрыш процесса не спас бы вашу репутацию. И никакие деньги не возместили бы вам эту потерю. Неужели вы погубили себя только затем, чтобы дать выход своей ненависти к роботам?
– Так вас и человеческая психология интересует? – с ядовитой усмешкой осведомился Нинхаймер.
– Да, в той степени, в какой от поведения людей зависит благополучие роботов. С этой целью я изучила основы человеческой психологии.
– Настолько хорошо, что поймали меня в ловушку.
– Это было несложно, – ответила Сьюзен Кэлвин без тени рисовки. – Вся трудность заключалась в том, чтобы не повредить при этом мозг Изи.
– Очень похоже на вас – беспокоиться о машине больше, чем о живом человеке. – Он посмотрел на Нее с презрительным негодованием. Ее это не тронуло.
– Так только кажется, профессор Нинхаймер. В двадцать первом столетии беспокоиться о роботах – это и значит беспокоиться о людях. Будь вы робопсихологом, вы бы сами это поняли.
– Я познакомился с робопсихологией ровно настолько, чтобы понять, что не имею ни малейшего желания становиться робопсихологом.
– Простите меня, но ваше знакомство ограничилось одной книгой. И та вас ничему не научила. Вы узнали из нее, что робота можно заставить выполнить многое, даже фальсифицировать книгу – надо только знать, как взяться за дело. Вы узнали, что просто приказать роботу забыть о чем-либо рискованно, поскольку это может быть раскрыто, и решили, что безопаснее будет приказать ему молчать. Вы ошиблись.
– И вы догадались об этом по его молчанию?
– Догадки тут ни при чем. Вы действовали как дилетант, и ваших познаний не хватило, чтобы замести следы. Единственная проблема заключалась в том, как доказать это судье, и вот здесь-то вы любезно помогли нам благодаря своему полному невежеству в столь презираемой вами робопсихологии.
– Послушайте, есть ли хоть какой-то смысл в этой дискуссии? – устало спросил Нинхаймер.
– Для меня есть, – ответила Сьюзен Кэлвин. – Я хочу, чтобы вы осознали всю глубину своего заблуждения относительно роботов. Вы принудили Изи к молчанию, сказав ему, что если он сообщит кому-нибудь о том, как вы испортили собственную книгу, то вы потеряете работу. Тем самым вы установили в его мозгу высокий потенциал, вынуждающий его к молчанию. Наши попытки снять этот потенциал оказались безуспешными. Если бы мы стали упорствовать, то повредили бы мозг робота. Однако вашими свидетельскими показаниями вы установили в мозгу робота еще более высокий потенциал. Поскольку, как вы сказали, люди будут считать, что это вы, а не робот написали спорные абзацы, то вы потеряете гораздо больше, чем просто работу. Вы сказали, что вы потеряете свою репутацию, положение в науке, уважение коллег, потеряете самый смысл жизни. Даже память о вас будет утеряна после вашей смерти. Этот новый потенциал оказался сильнее первого, и Изи заговорил.
– Боже мой, – пробормотал Нинхаймер, опустив голову.
Но Кэлвин была неумолима.
– А понимаете ли вы, с какой целью он заговорил? Совсем не для того, чтобы обвинить вас. Напротив, он собирался защищать вас! Можно математически точно доказать, что он собирался взять на себя всю вину за ваше преступление, он собирался отрицать, что вы имели к случившемуся хоть какое-то отношение. Этого требовал Первый Закон. Он собирался солгать, повредить свой мозг, нанести ущерб корпорации. Все это значило для него меньше, чем необходимость спасти вас. Если бы вы хоть немного разбирались в робопсихологии, вам следовало бы дать ему высказаться. Но вы ничего не понимали. Я была совершенно уверена, что вы не дадите ему договорить, и ручалась в этом адвокату. В своей ненависти к роботам вы полагали, что Изи будет вести себя подобно человеку, что он собирается выдать вас, чтобы оправдать себя. В панике вы потеряли самообладание и… погубили себя.