Алексей Ачкасов. Путешествие эльфа[6]
В самом укромном уголке богатого сада росли ландыши. Они были со всех сторон защищены лопухами и крапивой, потому что эту часть сада, как слишком отдаленную от барского дома, не чистили и не пололи, так что никто из людей не знал о существовании здесь прекрасных пахучих цветов. Но не только люди, даже бабочки редко забирались в такую глушь; да и остальные насекомые нечасто жаловали в эту Палестину: только муравьи, которые, как известно, ползают всюду и забираются даже в банки с вареньями, к великому ужасу хозяек, — только они посещали иногда эти «подлопушные» страны.
А между тем здесь было хорошо: уютно, прохладно… Тут росла какая-то крохотная травка с прелестными чуть видными голубыми цветками, и среди этой-то травки, как царь, возвышался благовонный кустик ландышей. А над ландышами наклонялись громадные лопухи, в солнечные дни защищавшие это место от жарких лучей и бросавшие зеленую тень на приютившиеся под их сводами скромные цветки. Лопухи составляли как бы своды залы, и по этой зале гулял каждую ночь маленький Эльф.
Это был крошечный цветочный дух, такой маленький, что его нельзя было бы рассмотреть даже в самые сильные микроскопы. Он жил в одном из ландышей, в благовонной чашечке цветка, питаясь чудным его ароматом. По ночам он вылетал из цветка и порхал под лопухами, никем не видимый, любуясь лунным светом и пугаясь всякого встречного муравья, который, разумеется, казался ему исполинским чудовищем.
* * *
Эльф думал, что нет ничего на свете, кроме лопухов, голубых цветков, ландышей да крапивы, окружавшей со всех сторон его подлопушное царство. И жил он так много лет, засыпая зимой в теплой постели из громадных ландышевых листьев (каждый лист казался ему целой страной!), — а на лето переселяясь, как на дачу, в чашечку ландыша… И думал он так прожить вечно в счастливом уединении от всего мира, никому не делая зла и ни от кого не терпя обиды…
Как-то раз сын хозяина этого сада, ребенок лет семи, воображая себя заблудившимся в каких-то таинственных лесах, попал в только что упомянутую чащу лопухов и крапивы. Заглянув случайно под один из лопухов, он увидел там ландыши, чему очень обрадовался, и тотчас принялся составлять из них букет. Сорвал он при этом и тот ландыш, в котором жил Эльф.
В этот момент Эльф спал сладким сном в своей чашечке, как вдруг его разбудил сильнейший толчок. Он инстинктивно схватился за одну из тычинок цветка и только благодаря этому не вывалился и не переломал себе ноги. Под его лопухи обыкновенно и ветер никогда не заглядывал, а теперь ужасный вихрь хлестал ему в лицо. Выглянув из чашечки, он с ужасом увидел, что его цветок находится в руках какого-то громадного животного, величина которого во много сот раз превосходит величину муравья. Это чудовище быстро бежало, размахивая цветами, среди которых сидел наш Эльф. Перепуганный Эльф тотчас же выпорхнул из цветка, — разумеется, никем не видимый.
Тяжелое чувство легло на сердце маленького Эльфа. «Где же правда», думал он: «где же справедливость? За что, за какие провинности этот злой человек отнял у меня мой дом? Нет, скажите мне, где же правда?»
И он полетел по саду отыскивать правду. Но нигде он не нашел ее. Не было ни одного растения, которое не преувеличивало бы своих заслуг. Роза кричала, что она красивее всех на свете, как будто бы не было на небе зари и радуги… Жасмин кричал, что он лучше всех цветов пахнет, как будто благоухание ландыша, бедного, убитого злым мальчишкой ландыша, в чем-нибудь уступало благовонию жасмина. Каждое дерево непременно считало себя полезнее, и крепче, и лучше всех других. Но это еще ничего, а были в саду даже ядовитые растения: злая волчья ягода только о том и говорила, что она хотела бы отравить собой какого-нибудь человека. Сонная одурь привлекала доверчивых детей своими похожими на вишни ягодами: они наедались ягод и умирали. Более честно поступал дурман, отталкивавший от себя детей неприятным запахом своих листьев и некрасивым видом своих колючих, несколько похожих на конский каштан плодов. Но беда тому, кто вздумает поесть находящихся в этом плоде семечек!
Да и мужиковатый, такой невинный на вид картофель оправдывал собой пословицу «В тихом омуте черти водятся»: его незрелые корневища и молодые побеги содержали в себе яд и потому были небезопасны для человека.
Еще больше неправды было в животных. Насекомыми беспощадно поедались растения, воробьи, ласточки и другие птицы клевали семена и насекомых, кошки пожирали птиц, собаки воровали еду у хозяев, волки имели злой умысел против принадлежавших человеку овец, коров и лошадей.
Но злее и несправедливее человека не было существа, по мнению Эльфа. Вся жизнь человека есть ведь сплошное умерщвление других существ: он беспрестанно убивает насекомых, топчет и косит травы, рубит деревья, ест плоды, стреляет птиц и зверей и питается их мясом. И что всего хуже — сплошь и рядом обижает даже своего брата-человека… Много видел зла Эльф за эти несколько дней, в продолжение которых он разыскивал по саду правду… Но правды не видел нигде, нигде…
Отчаяние овладело его маленьким сердцем, и он уже думал улететь на луну…
— Ты не знаешь, где живет правда? — спросил он у одуванчика.
— Я не знаю, — отвечал тот, — но когда я еще был крылатым семенем и летал по саду, я слышал, что есть тут в саду колдунья-ворона. Спроси у нее: она все, говорят, знает.
Полетел Эльф к вороне.
— Тетенька ворона, скажите мне, — вы, говорят, все знаете: где живет правда?
— Правда-то? — отвечает ему ворона. — Не знаю. Слышала я однажды, как один старый человек учит другого, молодого: «правда», говорил он, «должна быть у нас не только на языке, но и в сердце». А есть ли там эта правда на самом деле, или нет, — этого я не знаю.
Эти слова поразили Эльфа. Он никак не ожидал, чтобы где-нибудь у человека могла быть правда. Однако, не смея перечить тетеньке, он спросил ее только:
— А где это, тетенька, у человека язык?
— Язык-то? А вон, — ответила ворона, — бежит по саду мальчишка, тот самый, что сорвал твой ландыш: бежит он, разиня рот, и галок считает: влети ему в рот, там сейчас за зубами и сидит язык, сказывают.
Эльф так и сделал: в одно мгновенье ока влетел он в рот ребенка. Тот, конечно, этого и не заметил: ведь Эльф был во много раз меньше любой пылинки.
* * *
Влетевши в рот, Эльф тотчас стал исследовать язык ребенка: но никакой такой правды там не нашел; на нем была только слюна да остатки молока, которое мальчик пил незадолго перед этим.
— Ворона еще говорила, что правда — в сердце… Ну, пойдем, если так, в сердце, — сказал сам себе Эльф.
И, не зная дороги к сердцу, он пополз наугад вдоль по языку в направлении от зубов вглубь.
И вдруг провалился в какую-то пропасть. Пролетев немного кубарем вниз, он попал в жарко натопленную баню. На самом деле, это он изо рта попал в пищевод: так называется та трубка, по которой проглоченная пища проходит в желудок. То, что Эльф принял за баню, был желудок: тут, действительно, было около 40 градусов Цельсия. Здесь его начало вертеть во все стороны: это желудок совершал кругообразные движения с целью привести находящуюся в нем пищу в возможно большее соприкосновение с его стенками. Из стенок при этом всегда выделяется так называемый желудочный сок, в состав которого входит соляная кислота и особое вещество, называемое пепсином. Желудочный сок превращает белки, находящиеся почти во всякой пище, в растворимое состояние, при котором они могут всасываться в тело человека через стенки желудка и кишок. Кроме того, желудочный сок превращает обыкновенный сахар в виноградный. Что касается жира, то он становится способным всасываться под влиянием желчи, которая изготовляется в печени и изливается отсюда в двенадцатиперстную кишку, составляющую продолжение желудка. Крахмал сам по себе тоже не способен всасываться и превращается, отчасти под влиянием слюны, а главным образом под влиянием сока находящейся под желудком панкреатической железы, — в виноградный сахар.
