— Думаете, нас проверяли? Ну, знаете, как тот, кто успешно справится со своим заданием, станет следующим, — он скорчил гримасу, — Великим Магистром или кем-то там.

Джеймс ответил:

— Если бы это было так просто, то нам нужно было бы всего лишь не пройти эту проверку, и мы были бы свободны и ничем не обременены.

Алекс покачал головой.

— Порой я удивляюсь вам двоим. Мы ведь живем не в раннем Средневековье. Сейчас век прогресса. Бабушка… — Он вынужден был подобрать слово. — Пережиток эры суеверий. Я верю в прорицателей не больше, чем в короля Артура и его рыцарей Круглого стола.

Тут в разговор вмешалась леди Валерия. Не открывая глаз, она сказала:

— Твоя беда в том, Алекс, что ты слишком много времени проводишь с цифрами. — Она открыла глаза. — Позволь сказать тебе, что я видела этот мир больше, чем ты можешь себе представить. Я родилась на рубеже веков. Я была с родителями в Брюсселе, когда Веллингтон встретил Наполеона у Ватерлоо. Я пережила и другие войны, правления четырех монархов и многочисленных премьер-министров. Перемены, которые я видела… — Она покачала головой. — Поезда из одного конца страны в другой, газ, освещающий наши дома, туалеты и я не знаю, что там еще. Я понимаю этот мир так же, как и вы. Я лишь прошу вас обращать внимание на духовное и вечное.

— Бабушка, — поспешно прервал ее Алекс, — я не это имел в виду…

Леди Валерия махнула рукой, чтобы он замолчал.

— Я знаю, что ты имел в виду. И ты знаешь, что имею в виду я. — Она посмотрела на Гэвина. — Не знаю, проверяли вас или нет, но эта информация шла из моего сердца. Все, чего я хочу, — это видеть своих внуков счастливыми. Пообещайте, что не забудете мои слова.

Они пообещали. Старая леди улыбнулась им.

— А теперь порадуйте меня маленьким глотком живой воды.

Это было одно из немногих гэльских выражений, которое поняли они все.

— Ваше здоровье! — произнесла ее светлость.

— Ваше здоровье! — хором повторили внуки и выпили виски.

Это был миг полной гармонии и счастья. В первые часы утра бабушка Макэчеран, будучи в окружении своих внуков, сделала последний вздох.

На этот раз это был не сон. Это была галлюцинация.

Он, Джеймс Барнет, никогда прежде не проявляющий ни малейшей склонности путать фантазию с реальностью, начинал медленно сходить с ума.

Один толчок — и женщина, лежавшая на нем, приземлилась на голый зад. Она взвизгнула от испуга и вскочила с кровати. Схватив свою сорочку, она прижала ее к груди и попятилась.

Она была потрясена. Это был постоянный клиент. Ей казалось, что она знает его, но сейчас мужчина с безумными глазами походил на дикаря, только что вышедшего из джунглей.

— Один мой крик, — произнесла она, отдышавшись, — и Большой Энди примчится сюда и переломает твои чертовы ноги.

Джеймс не пошевелился и ничего не ответил. Может, он был лунатиком? Это придало ей смелости сказать:

— Что с тобой случилось, Барнет? Я никогда тебя таким не видела. Ты в порядке?

Джеймс почесал затылок. Ничего не понимая, он посмотрел вокруг. Наваждение медленно рассеялось. Он узнал окружающую его обстановку. Как же иначе? Это ведь был практически его второй дом — публичный дом недалеко от Крокфорда на Сент-Джеймс-стрит. Так он проводил большинство ночей: час или два играл в карты в Крокфорде, затем искал забвения или в бутылке виски, или с женщиной, иногда и в том и в другом.

— Все из-за зеркала, — пробормотал он, разговаривая сам с собой. — Кто повесил на потолок окровавленное зеркало? Это… непристойно.

Джеймс сощурился, пытаясь отогнать нелепую картинку бабушки Макэчеран, отражавшуюся в зеркале и пристально смотревшую на него. Должно быть, он слишком много выпил, твердил он себе. Он слишком много работал. Смерть бабушки повлияла на него сильнее, чем он думал. Никто не любил его так, как она, и теперь он чувствовал боль утраты. Ее не стало четыре или пять месяцев назад, но не проходило и дня, чтобы он не думал о ней.

Услышав свои собственные слова, Джеймс вздрогнул. Господи, сколько же виски он выпил, однако? Если продолжать в таком же духе, то скоро он будет рыдать, как ребенок. Он сильно, как ему казалось, любил бабушку, и она его, но не настолько, чтобы это могло объяснить галлюцинации.

Злясь на себя, мужчина потянулся за своей одеждой и начал собираться.

Селеста — ненастоящее, безусловно, имя — бесшумно опустилась на обитый бархатом стул и стала осторожно наблюдать за ним. Если бы это был кто-то другой, а не Барнет, она бы уже была за дверью, но Барнет был щедрым. За час с ним она могла заработать больше денег, чем с другими клиентами за неделю. И он не предъявлял высоких требований. Быстрая любовная игра на кровати, казалось, удовлетворяла его. Он больше времени проводил, распивая виски, чем доставляя удовольствие своему телу. К тому же удовольствие было последним, о чем он думал, как ей казалось. Также ему было абсолютно все равно, какая девушка рядом, хотя они все выстраивались в очередь к нему. А почему нет? Это были легкие деньги, и все оставались довольны.

Именно так она думала о нем сейчас: легкие деньги. Но все было иначе, когда она впервые увидела Барнета. Ее загрубевшее сердце почти растаяло, черт возьми! Он был высоким, широкоплечим, с решительными чертами лица, какие она видела на картинках со средневековыми рыцарями. Кто-то шепнул, что он был магнатом, и она не усомнилась в этом. Как оказалось, Джеймс был одним из тех, кто сколотил состояние на железных дорогах, — огромное достижение для мужчины, которому недавно исполнилось тридцать лет. Но деньги, казалось, не приносили ему счастья. Со всем своим богатством и привлекательной внешностью он так и остался суровым шотландцем.

«Щедрый шотландец», — напомнила себе женщина, поэтому, если она хочет заработать денег, ей лучше заняться делом.

— Ты же еще не уходишь? — Она поднялась со стула и бросила на пол свою сорочку. — Ты ведь только пришел.

Он растерянно посмотрел на нее.

— Что?

Селеста начала терять терпение. У нее тоже было чувство гордости. Она не была обычной проституткой. Она была высококлассной куртизанкой, чью красоту и таланты высоко ценили состоятельные клиенты и покровители «Золотого Руна». Девушка не может выйти на улицу и просто получить здесь работу. Красота — это банально. Ей нужно научиться легкой походке, речи без акцента, одеваться и раздеваться так, чтобы ее клиенты знали, что заплатили за качество. Барнет же обращал больше внимания на качество виски, чем женщин.

Она расправила плечи и выпятила грудь.

— Посмотри на меня, Барнет.

Он посмотрел.

Она не встречала еще мужчину, которого не смогла бы довести до наивысшей точки, только лишь покачивая своими прекрасными формами. И на этот раз Селеста покачала бедрами. Так-то лучше. Теперь она полностью завладела его вниманием. Но как только она подумала, что заполучила его, Джеймс сделал шаг назад.

Он провел рукой по лбу.

— Ничего не выйдет. — На его лице появилась извиняющаяся улыбка. — Дело не в тебе. Это из-за меня.

Кажется, она догадалась.

— Барнет, — проворчала девушка, — разве ты не знаешь, что наилучший способ забыть одну женщину — это раствориться в другой? Я могу помочь тебе забыть.

Джеймс потянулся за своим пальто.

— Скажи это моей бабушке, — сказал он.

Его слова озадачили Селесту, но он достал из своего кармана пачку банкнот, вытащил две купюры, швырнул их на серебряный поднос на буфете и ушел, не сказав ни слова.

Его дом на Сент-Джеймс-сквер находился в пяти минутах ходьбы, и молодой человек направился туда, как лиса в свою нору. В последнее время его мучили кошмары, но чтобы галлюцинации наяву — такое случилось впервые. У него на это была одна и та же слабая отговорка: он слишком много пил, слишком много работал, слишком мало спал. Но в глубине души Барнет опасался наихудшего: либо он постепенно сходит с ума, либо бабушка Макэчеран вцепилась в него своими зубами и никогда уже не отпустит.