Фэйт уже не была такой уверенной. Она забеспокоилась не о девочках, а о гостях, поскольку не сомневалась, что от мнений, которые выскажут некоторые девочки, у всех волосы встанут дыбом. Она быстро взглянула на ничего не подозревающий оплот общества: епископ из Хемеля и его жена, миссис Пауэл; миссис Браун и ее муж, член парламента; леди Френсис Холистер — защитник всеобщего избирательного права. Знают ли они, что в головах их дочерей.

Она уже было открыла рот, чтобы сказать Джеймсу — вежливо, конечно, — что он нарушает регламент, но тот опередил ее:

— Мы можем разрешить девочкам говорить за себя? Мисс Уинслет, я уверен, что вы думали об этом. Что скажете?

Дора уставилась на раскрытую перед ней книгу, словно погруженная в свои мысли. Когда она подняла глаза, ее щеки с ямочками пылали.

— Почему, — произнесла она, — никто не спрашивает у мальчиков, какое место в их будущем занимает женитьба, по крайней мере, до тех пор, пока не наступит его тридцатый день рождения и постаревшим родителям очень захочется покачать внуков на коленях?

Фэйт облегченно вздохнула. Послышался одобрительный шепот девочек.

Но Дора еще не закончила. Она продолжила веселым тоном:

— Мы можем задать вам тот же вопрос, мистер Барнет. А как же женитьба? Дети? И, осмелюсь спросить, жена?

Джеймс удивился и медленно кивнул.

— Справедливый вопрос. Я был женат когда-то. Возможно, вы не знали, но я вдовец.

Доре хватило приличия изобразить раскаяние.

— Простите. Я действительно не знала.

Тогда тактично вмешалась Фэйт:

— Может, на этом мы закончим? Звонок прозвенит через пять минут.

Дора не обратила внимания на ее намек.

— Это значит, что вы никогда больше не женитесь? Не путаете ли вы женитьбу с любовью?

— Дора! — возразила Фэйт. — Это личный вопрос.

Она посмотрела на Джеймса и поразилась глубине его взгляда, который говорил красноречивее всяких слов. Она не знала, что с этим делать.

Не по годам развитую Дору не смутило молчание.

— Любовь, — сказала она, — не то же самое, что брак. Любовь можно свободно давать и брать. Об этом пишут поэты. Брак же основан на деньгах и договоренностях. Этим стряпчие зарабатывают себе на жизнь.

— Мисс Макбрайд? — Подняла руку Люси Элфинстоун.

— Да, Люси, — ответила Фэйт, радуясь, что можно переключиться с Доры на кого-то другого.

— Любовь ведь может наступить после брака, правда же? Если два человека нравятся друг другу.

У Фэйт начало создаваться такое впечатление, что дикое животное вырвалось на свободу в ее классе. Она почувствовала себя в ловушке. Выдавив как можно более вежливую улыбку, она сказала:

— Поскольку я неопытна в делах любви и брака, не стану судить.

Когда девочки сердито зашептались, демонстрируя свое неудовлетворение таким уклончивым ответом, она подняла руку, успокаивая их.

— То, что вы являетесь ученицами Сент-Уинифред, не означает, что у вас должно быть мнение по каждому поводу. Нет ничего зазорного в словах «Я не знаю». Всё, прекратите спорить. Я хочу, чтобы все разошлись после звонка, поэтому давайте не начинать обсуждение, которое не успеем закончить.

Фэйт перестала обращать внимание на Джеймса и сконцентрировалась на замечаниях достопочтенных гостей. Епископ улыбнулся ей.

— Соломон не смог бы сказать лучше, — восторженно произнес он, подойдя к ней. — Слишком много людей разглагольствуют о том, чего не знают.

Его жена посмотрела на Фэйт сочувственным взглядом.

— Они всегда такие? Бедная мисс Макбрайд! Если б я была их руководителем, то у меня было бы искушение хорошенько выпороть их и отправить в кровать.

Прозвенел звонок. Суровое испытание закончилось. Класс постепенно опустел, и Фэйт начала собирать по комнате «Истории» Геродота и другие учебники, которые были предъявлены гостям.

— Дора, — сказала она, — не могла бы ты остаться и помочь мне?

Джеймс взял в руки стопку книг. Понизив голос, чтобы ее не услышала Дора, Фэйт сердито сказала:

— Ты определенно знаешь, как привлечь внимание. К чему были все эти разговоры о браке и любви?

Он мягко ответил:

— Я проверял твоих учениц. Кажется, они более консервативны, чем ты думала.

— И ты это одобряешь, как я понимаю?

Он тихо засмеялся:

— Конечно, одобряю. Это дает мне надежду, что человечество не вымрет.

Она фыркнула.

— Я удивился, — продолжил он, — когда ты сказала, что никогда не была влюблена. Ты не любила меня, Фэйт, когда соглашалась выйти за меня замуж?

— Была ли это любовь? Это было так давно, что я не помню.

Боясь взорваться, она быстро направилась в кладовку со стопкой книг в руках, но ей пришлось остановиться: нельзя было открыть дверь, не выронив книг.

— Дора? — жалобно позвала она.

Дверь оказалась открытой, и Фэйт вошла в кладовку, где хранились не только школьные учебники, но еще и библиотека отца, которую ей удалось собрать. Тусклый свет просачивался в комнату через маленькое окно высоко в стене. Там же стояла небольшая лестница-стремянка, которой она пользовалась, чтобы достать до самых верхних полок.

Фэйт встала на нее, поднялась на следующую ступеньку и пошатнулась. Из-за своего решения игнорировать Джеймса она совсем забыла поднять юбки, наступила на подол, заерзала и закачалась взад-вперед. В результате все книги выпали из ее рук.

— Черт! — выругался Джеймс с нижней ступеньки. — Больно, однако!

Забыв о своей шаткой позиции, Фэйт повернулась, чтобы посмотреть на него, и это движение погубило ее: она потеряла равновесие. Испуганно вскрикнув, девушка упала прямо на руки Джеймса, а он, в свою очередь, упал на пол.

Дверь захлопнулась.

Локоть Джеймса нечаянно задел подбородок Фэйт.

У той потемнело в глазах.

— Черт! — Джеймс попытался высвободиться из-под нее, но ударился головой о полку. — Черт! — повторил он, на этот раз с еще большей злостью. У него тоже потемнело в глазах. Стон девушки привел его в чувство. — Скажи что-нибудь, Фэйт. Ты в порядке?

Фэйт застонала и медленно пришла в себя. От боли у нее на глазах выступили слезы и потекли по щекам. Ее речь прерывалась судорожными всхлипами.

— Всего лишь несколько царапин и синяков. — Затем девушка раздраженно добавила: — Зря ты закрыл дверь. Она открывается только снаружи. Что мы теперь будем делать?

Джеймс все еще пытался высвободиться из-под нее, но замер при этих словах.

— Я не закрывал дверь, — сказал он, — но догадываюсь, кто это сделал.

Он вспомнил Дору Уинслет и задаваемые ею дерзкие вопросы. Был ли это коварный детский план помирить его с Фэйт? Как она вообще узнала о них? Неужели все было так очевидно?

Те же мысли кружились в голове Фэйт, но ситуация вызвала у нее гораздо большие опасения.

— Нельзя, чтобы нас здесь увидели вот так! — воскликнула она. — Что скажет директриса? А девочки? Нужно выбраться отсюда, пока нас не нашли.

Мысли Джеймса приняли другой оборот. Он ведь давно хотел приблизиться к Фэйт и не мог находиться к ней ближе, чем сейчас.

Она подняла голову.

— Ты улыбаешься?

Уголки его губ выровнялись. Она была права. Он улыбался, хотя для этого не было никакого повода в данной ситуации. Именно это когда-то привело их к беде.

Джеймс пытался заставить себя не думать о тепле женского тела, плотно прижатого к нему. Он попытался убрать свои руки с ее груди — груди, которую он целовал и ласкал когда-то. Близость. Проклятое слово продолжало просачиваться в его память.

— Не глупи, — заговорил он. — Я не улыбался. В любом случае в этой коробке недостаточно света, даже чтобы рассмотреть руку перед носом.

Фэйт фыркнула, попыталась слезть с него, затем остановилась.

— Что такое?

— Думаю, я вывихнула лодыжку.

Но здесь было нечто большее. Она почувствовала головокружение не из-за падения, а потому что забытые чувства возвращались к ней. От него пахло мылом и свежим накрахмаленным бельем. Он был худой и негибкий, но с самыми мягкими руками из всех, кого она знала. И эти руки…