Она всегда добивалась желаемого результата, и не собиралась отступать ни при каких обстоятельствах. К тому же в ее душе начал проклевываться росток… любви? Чего-чего, а этакого госпожа Эрман не ожидала.

Ловкость манер, хитрые приемы обольщения и присущий ей азарт произвели впечатление на Альберта – лед тронулся. Их интимные отношения стали жаркими и страстными, встречи частыми, а разговоры задушевными. Сегодня он пригласил Альбину на романтический ужин…

Она опомнилась, вынырнула из размышлений, едва не упершись лбом в стеклянную дверь магазина. Все ли она купила? Тряхнув головой, Альбина вернулась в ювелирный отдел. К наряду, который она приобрела, подойдут утонченные украшения из розового золота – колье и серьги.

– Покажите мне вот это, – подозвала она скучающую за прилавком девицу.

Пока та лениво давала пояснения, госпожа Эрман подумала, что сама давно уволила бы такую нерадивую продавщицу…

В кафе «Волна» было малолюдно. За окнами бушевал ветер, бросал мокрым, колким снегом в стекла, гудел в трубах. Лед на реке еще не сошел, только стал рыхлым, ненадежным и серым. Весна нарушила его крепкий панцирь, его сверкающую белизну, проложила по нему пока невидимые, но зловещие трещины, и теперь ждала настоящего солнечного тепла, чтобы взломать его, поднять изнутри, сокрушить, перемешать с мутной, свинцовой водой и понести, понести… в дальние дали. Лед поплывет, не зная того, что по дороге он превратится в снежную кашу, а потом и вовсе растает, растворится в этом неостановимом течении реки. Куда и по чьему велению стремится она?

Частный сыщик Всеслав Смирнов из года в год, наблюдая ледоход, задавал себе этот философский вопрос. Куда текут реки? Куда и зачем торопливо шагают по московским улицам все эти прохожие? Куда растекаются они, заполняя поезда, корабли, автобусы и самолеты? Какому ритму они подчиняются и какова цель этого непрерывного, суетного движения? Есть ли в нем смысл? Или река жизни просто подхватывает их и несет, неведомо куда, как льдинки весной?

Как остаться самим собой в этом неподвластном уму заданном свыше порядке? А может, наоборот, отдаться на волю ветра и волн и, не заботясь ни о чем, плыть, созерцая живописные берега? Где-нибудь да прибьет к отмели…

Сам Смирнов относился к породе людей, которые везде и всюду стараются грести в нужную им сторону, невзирая на погодные условия. Пройдя суровую военную закалку – от Суворовского училища до десантного, от изнурительных тренировок до военных операций в «горячих точках» – и вынужденный в конце концов демобилизоваться, он занялся охранной деятельностью, а потом решил прокладывать собственный жизненный маршрут и подался на свои хлеба. Частный сыск – вот где он будет свободен в выборе и сможет применить профессиональные навыки.

Господин Смирнов брался только за те дела, которые сулили, наряду с приличным вознаграждением, удовольствие от работы, – они должны были оттачивать его интеллект, шлифовать логику и задействовать интуицию. Инструменты ума, которые не применяются, деградируют; инструменты духа, которые не используются, угасают. Разгадывать трудную загадку увлекательно, и каждое расследование должно быть в первую очередь приключением, а потом уже раскрытием преступления. Тем, кто не потерял вкус к игре, движет интерес.

В кафе «Волна» сыщик заглянул не ради горячего обеда – он ожидал здесь потенциальную клиентку. Молодая женщина позвонила ему сегодня утром, назвалась Анжеликой Ермолаевой и попросила о встрече. Откуда она узнала его телефон? От соседки. Та сказала, что ее племянник был замешан в очень неприятном скандале, а господин Смирнов помог ему выпутаться.

Фамилия племянника оказалась знакома сыщику: пару лет назад он действительно выручил молодого человека, которому грозило увольнение с работы и обвинение в растрате.

– Хорошо, – согласился Всеслав. – Я не даю официальных объявлений и предпочитаю, чтобы люди приходили ко мне по рекомендации. Буду ждать вас в кафе «Волна».

Она помолчала… и призналась:

– Я совсем недавно в Москве…

– Возьмите такси, скажите водителю адрес, он вас доставит, – посоветовал сыщик.

Он понял, почему ее выговор показался странным, – она произносила слова как человек, который делает это слишком старательно, и ее «а» звучало непривычно для московского уха. Так говорят в далекой провинции. Но сама речь была правильной, с грамотно построенными фразами.

«Я имею дело с учительницей из деревенской школы, – подумал Смирнов. – Либо с интеллигенткой, которая провела много лет в глуши, в уединении, читая книги и беседуя со своим отражением в зеркале».

Теперь он сидел за столиком у окна, ждал обладательницу странного говора и поглядывал на корабельные часы с начищенным медным корпусом. Все внутреннее убранство маленького уютного зала «Волны» напоминало кают-компанию – привинченные к столам светильники, картины морских сражений на стенах, барометры, корабельный колокол.

Когда дама вошла, сыщик похвалил себя за проницательность – она оказалась точно такой, какой он представлял ее. Очень прямая осанка, стройная фигура, гладко причесанные, старомодно уложенные на затылке волосы, длинное пальто с отрезной талией… не хватало, пожалуй, муфты и шляпки с вуалью. Чем-то эта женщина походила на гимназистку выпускного класса из уездного городка.

Всеслав поднялся и махнул ей рукой. Она медлила, озиралась в растерянности: будто забыла дома пенсне, а без него плохо видела. Ему пришлось подойти, представиться и проводить ее к столику. Вблизи было заметно, что она давно вышла из школьного возраста.

– Сколько вам лет? – не церемонясь, спросил сыщик.

Она не смутилась, не покраснела… ответила просто и открыто, подняв на него большие серо-зеленые глаза, опушенные длинными ресницами.

– Двадцать восемь.

Глаза – вот что являлось главным украшением ее лица с тонкими, но бледными чертами. Смирнов понял это, когда Анжелика посмотрела на него, и цвет ее глаз засветился нефритовым оттенком. В ушах молодой женщины висели старинной работы серьги с зелеными камнями – сознательно или бессознательно, она сделала акцент именно на том, что было в ее внешности привлекательным.

«Безупречный вкус или инстинктивное кокетство? – спросил себя Всеслав. – Нынче тенденции моды и лавина рекомендаций от знаменитых кутюрье напрочь лишили женщин и того, и другого. Единицам удается сохранить природное чувство меры и верность своему собственному выбору».

– Не знаю, право, насколько я могу довериться вам, – произнесла между тем дама.

– Если вы надеетесь на мою помощь, то выкладывайте все. Иначе нет смысла продолжать разговор.

Ее лицо дрогнуло, но осталось таким же вежливо-теплым, приветливым.

– Пожалуй, я так и поступлю. Мне совершенно не с кем посоветоваться! Близких я потеряла, а… с московской родней мы едва знакомы. Так что… не обессудьте: слушать придется долго.

– Это часть моего ремесла, – ободряюще улыбнулся Смирнов. – Смелее, Лика. Я могу вас так называть?

– Конечно.

От ее поведения и слов веяло неким забытым аристократизмом, ностальгической ноткой дореволюционной России, изысканными манерами правящего класса, которые из поколения в поколение впитываются в кровь.

– Откуда вы взялись здесь, в Москве? – не выдержал сыщик. – Перенеслись из дворянского гнезда начала прошлого века?

– Я приехала сюда полгода назад, – ответила она. – Не могу привыкнуть к большому городу. Ушум и Москва – слишком сильный контраст!

– Как вы сказали? Ушум?

– Да. Совсем крошечный поселок в тайге, между Амуром и Зеей: железнодорожный полустанок, глушь. До ближайшего островка цивилизации несколько часов езды. Болота, бурелом… зимой мороз, снежные заносы – ни пройти ни проехать. Мои детство и юность вообще прошли на лесном хуторе… так что Ушум показался чудо-городом. Хотя там всего несколько улиц, деревянный вокзальчик, магазин и фельдшерский пункт. Люди в Ушуме зачастую родятся и умирают, как исстари повелось, без исповедников и врачей. Раньше поселок жил лесозаготовками, а теперь… Ушум постепенно приходит в упадок… умирает. Брошенные дома рушатся, бывшие леспромхозы зияют пустыми провалами окон, повсюду валяются трухлявые, черные от сырости бревна. Гиблые места! Многие станции называют «призраками», они не действуют и зарастают молодым ельником.