Рассказы о том, что Хромов возил в Петербург икону и перстень старца, признанный будто бы за «пропавший в день смерти Александра I», и что Хромова посадили в Петропавловскую крепость, будучи проверены Николаем Михайловичем, оказались «выдуманными». Верен только факт приезда Хромова в Петербург, где он бывал, по его собственным словам, несколько раз за время 1858–1868 годов. По наведенной мною в архивных делах справке выяснились и причины его приезда: в 1857 году он возбудил денежный иск в размере около 40000 рублей к одной несостоятельной промышленной компании; в мае 1867 года обращается с апелляцией в Комиссию прошений на высочайшее имя по другому делу, и тоже о денежном взыскании. Ничего, что бы имело интерес по отношению к нашей теме, в делах нет.

Впрочем, сохранился след, что в октябре 1866 года Хромов получил отказ в ответ на свое прошение на высочайшее имя: «о дав. личного объяснен.», как помечено во входящем журнале; но самого дела об этом не сохранилось. Вероятно, здесь речь идет о «письме» Хромова Александру II (от

5 сентября того же года), где Хромов, ссылаясь на «невозможность изложить на бумаге слова, передаваемые ему благочестивым старцем Феодором», принимал на себя смелость «дополнить» их в личной беседе. «Я могу передать их подробно изустно, и то лишь лично вашему величеству», — писал он.

Легенда с течением времени расцветала, так что дважды, в конце восьмидесятых и в девяностых годах, возникало в департаменте полиции «секретное» дело «о некоем старике, о котором ходят в народе ложные слухи»; наводились справки по поводу того, что «в келье (старца) служат панихиды, имеется постель с надписью «Александр Благословенный», и такая же надпись имеется на каком-то кресте», причем «в распространении означенных слухов о Козьмиче и портретов его заинтересован купец Хромов». Дело это привлекло участие обер-прокурора Синода К. П. Победоносцева.

Распространение слухов и всяких листков о Федоре Козьмиче было запрещено, и самые издания такого рода были конфискованы. Но это не остановило распространения «ложных слухов». Варьируясь, легенда все более разукрашивалась досужей фантазией. Ходил следующий рассказ, будто бы слышанный от вагенмейстера полковника Соломки (свидетеля смерти Александра I) неким Е. С. Арзамасцевым: «18 ноября 1825 года, поздно вечером, когда уже стемнело, государь позвал Соломку и приказал ему оседлать трех лошадей. Затем Александр I сел на одну из них, а на остальные две приказал сесть Дибичу и Соломке. Все втроем поехали за город и отъехали верст 7. Тогда государь остановился, сердечно попрощался с Дибичем и Соломкой, велел им вернуться назад, и строго приказал никому не говорить об этом. Сам же быстро поскакал вперед, пришпорил коня и скрылся в темноте».

На эту версию, помещенную в «Колоколе», внук Соломки П. С. Соломко отозвался печатным заявлением, что «рассказы этого Арзамасцева чистейший вздор. Никогда мой дед не говорил этому неизвестному нам, да, полагаем, и ему, и не мог говорить тех вещей, какие ему приписывает г. Арзамасцев. В нашей семье, как драгоценная реликвия, сохраняется прядь волос императора, отрезанная по его кончине, и бювар, которым он пользовался в последние дни. Дед мой всегда с благоговением говорил об Александре I, и никогда в его речи не проскальзывало даже и намека на возможность, что под именем Александра I погребен кто-либо другой».

К этому заявлению в доказательство были представлены письма деда и его жены М. Н. Соломко.

Однако все это не рассеивало легенды, подобно тому как существовавшее среди томичей предание о том, что тело Козьмы «тайно» увезено в Петербург, не было уничтожено вскрытием могилы старца (в 1903 г.), весьма реально обнаружившим в гробу «остов человека в виде серой массы», то есть прах Козьмича.

Легенда о Козьмиче породила даже самозванство, о чем в адресованном ко мне письме говорится следующее:

«7 апреля н. с. 1897 г. я сел в Неаполе на пароход «Prinz Heinrich» Norddeutscher Lloyd’a и отправился в Шанхай вместе с ехавшим на этом пароходе из Бремена посольством князя Эспера Эсперовича Ухтомского, которому поручено было отвезти подарки государя Китайскому богдыхану, а в сущности заключить с Китайским правительством соглашение о проведении Сибирской железной дороги через Маньчжурию, что становилось возможным благодаря договору об охране Китая Россией, заключенному графом Артуром Павловичем Кассини. С Ухтомским были отправлены: кавалергардского полка корнет (?) кн. Александр Михайлович Волконский, впоследствии военный агент в Риме, гусарского его величества полка штабс-ротмистр (?) Степан Михайлович Андреевский, инженер путей сообщения Эмилий Карлович Циглер фон Шафгаузен и чиновник министерства земледелия Лев Парменович Забелло. Не знаю, входил ли я официально в состав посольства, но на всех общих аудиенциях посольства я присутствовал… В конце апреля мы были в Сингапуре, где познакомились с нашим генеральным консулом Константином Васильевичем Клейменовым. Клейменов рассказал нам следующее: «Здесь в Сингапуре, за городом, в своей вилле живет загадочная личность, называющая себя Prince Alexander Tzar и выдающая себя за сына императора Александра I, прижитого им в Сибири, где он скрывался под именем Федора Козьмича. Самозванец этот появился здесь не очень давно; он несомненно еврей и, может быть, из Сибири; на острове Яве женился на дочери богатого голландского плантатора и в удостоверение своего высокого происхождения показывает посетителям золотую саблю, усыпанную изумрудами. Иногда очень нуждается и закладывает саблю. Я говорил губернатору, что это самозванец, и писал в наше министерство, но Tzar’a всюду принимают, как высокопоставленное лицо. Вам, как журналисту, — обратился он ко мне, — можно бы было его посетить. Во всяком случае — он тип любопытный». Я собирался это сделать и даже вырвал из адрес-календаря the Directory of the Straits Settlements лист с его адресом, который хранится у меня в архиве, но лихорадка, полученная мною еще в Байях от гнилой устрицы, схватила меня, и я не мог побывать у князя Александра Царя до отхода парохода. Обратно из Китая я ехал через Америку и никогда больше в Сингапуре не был. Вот все, что я знаю об этом загадочном самозванце. Вероятно, в Москве, в архиве министерства иностранных дел можно бы было найти донесение Клейменова из Сингапура за 1896 или начало 1897 года об этой личности».

И в наши дни, в XX веке, легенда об Александре I не изжила себя. Достаточно вспомнить рассказы, с необыкновенными подробностями, о том, что гробница Александра 1 была якобы вскрыта и оказалась пустой! Между тем как все это совершенно недостоверно и представляет плоды праздной фантазии. Слова убеждения и доказательства иногда бессильны перед этой потребностью верить легенде.

Сибиряки в этом вопросе особенно ревнивы, порой изумляя исследователя неистребимой жаждой таинственного.

Быть может, романтику или поэту жаль, что мистический туман, окружающий легенду, рассеивается при свете исторической критики, но для историка всегда ценно лишь — искание объективной исторической правды. Равно чуждый жалости и гнева, он должен совлекать таинственный покров с легенды, обнажая реальный исторический факт.

Не следует забывать, что если даже Александр I и действительно испытывал муки совести до гроба, то все же об искуплении своей тяжелой вины он никогда не думал, не говоря уже о том, что к отшельнической жизни аскета, без книг, без привычной работы, судя по его же словам, он и не был способен. Еще в самом начале своей болезни в Таганроге Александр I как-то признавался Елизавете Алексеевне: «Если бы я покинул свое место, я должен был бы поглощать целые библиотеки — иначе я бы сошел с ума».

Узоры народного предания о нем не есть картина действительного исторического прошлого. Они подсказаны нравственным сознанием, что царская порфира, забрызганная кровью отца, тяжело давила плечи Александру.