– Она вернет вам ваши выстрелы!

– Совершенно верно. Но зачем эта война? К чему кровь с обеих сторон? Зачем мечтать о прошлом, которое все равно никогда не вернется, которое не может вернуться? Разве недостаточно того, что вы нас мучили и эксплуатировали в течение пятнадцати столетий? Разве мы хотим прижать вас в свою очередь? Нет, нет, тысячу раз нет! Свобода досталась нам слишком дорого, мы ценим ее очень высоко и не станем отнимать ее у других. Но что делать? Вы обращаетесь за помощью к чужим государствам, вы возбуждаете гражданские войны, вы постоянно производите нападки на революции, вы тесно сблизились с духовенством – все это волнует и возбуждает нас. К чему это? Разве человечество шло когда-либо назад? Вы можете наделать, сударь, много зла, но что касается божественного права и ваших привилегий, то песенка их спета. Будущее принадлежит демократии!

Голос Лебрена и его манера говорить сильно подействовали на Плуернеля. Он не был побежден, но слова противника поколебали его. Врожденная расовая гордость боролась в нем с желанием сказать торговцу, что тот, во всяком случае, встретит в нем великодушного врага.

В эту минуту дверь с шумом отворилась, и вошедший капитан торопливо сказал полковнику:

– Простите, полковник, что врываюсь так бесцеремонно, но сейчас получен приказ по полку сесть на лошадей и быть готовыми к сражению, ожидая во дворе казарм приказаний.

Лебрен собирался покинуть комнату, но Плуернель сказал ему:

– Дела принимают такой оборот, что, принимая во внимание ваш образ мыслей, очень возможно, что я буду иметь честь встретить вас, сударь, завтра же на баррикадах.

– Я не знаю, что будет, сударь, но я не боюсь и ничего не имею против такой встречи. Я полагаю, что лучше отложить пока дело о поставке товара, – прибавил он с улыбкой.

– Я с вами согласен, – ответил полковник, принужденно кланяясь.

Во время предыдущего разговора Лебрена с Плуернелем жена и дочь торговца, по обыкновению, сидели в магазине. Госпожа Лебрен проверяла счетные книги. Это была высокая женщина сорока лет. В ее видной фигуре сохранились следы былой красоты. В чертах лица ее и во всех движениях проглядывали спокойствие и твердость характера, напоминавшие древних галльских женщин. Ее дочь, Велледа Лебрен, сидела рядом с ней, занимаясь шитьем. Кто видел ее в первый раз, того поражала ее дивная красота, гордая и задумчивая. Трудно было представить себе что-либо прелестнее ее голубых глаз, ослепительного цвета лица и каштановых волос, отливающих местами золотом. Высокая, сильная и стройная, она действительно походила на ту знаменитую Велледу, древнюю героиню галлов, в память которой отец и дал ей имя.

В то время как мать и дочь мирно занимались своими делами, знакомый нам Жильдас Паку стоял в сильном волнении на пороге двери. В данную минуту его занимало сделанное им открытие, что улица Сен-Дени и сам дом Лебренов вовсе не походят на мирные и тихие места, какие он ожидал найти со слов своей матери.

Вдруг Жильдас обернулся к хозяйкам и взволнованно проговорил:

– Сударыня, сударыня, вы слышите?

– Что такое, Жильдас? – спросила хозяйка, продолжая спокойно писать.

– Но, сударыня, бьет барабан! А теперь… Бог мой! Вот бегут люди!

– Ну что же, Жильдас, пускай бегут.

– Это сигнал сбора войска, – сказала Велледа, прислушавшись с минуту. – Верно, боятся, чтобы не усилилось волнение, которое началось еще вчера.

– Жаника, – сказала хозяйка служанке, – надо приготовить мундир барина. Может быть, он спросит его, когда вернется домой.

– Хорошо, сударыня, – ответила Жаника, уходя в комнаты.

– Жильдас, – позвала госпожа Лебрен, – вам видны отсюда ворота Сен-Дени?

– Да, сударыня, – ответил Жильдас, дрожа от страха. – А разве надо туда пойти?

– Нет, успокойтесь. Скажите нам только, много ли там собралось народу?

– О, очень много, сударыня! Настоящий муравейника! Но боже мой! Сударыня!

– Ну что еще?

– О, сударыня! Люди в блузах останавливают барабанщиков и прорывают барабаны… И вот все бегут оттуда… Слышите, какой крик? Не запереть ли магазин?

– Ну, вы не из храбрых, Жильдас, – сказала с улыбкой молодая девушка, продолжая шить.

В эту минуту перед магазином остановился человек, одетый в блузу. Он с трудом тащил маленькую ручную тележку, нагруженную, по-видимому, очень тяжелым товаром. Оставив тележку на тротуаре, он вошел в магазин и обратился к хозяйке:

– Здесь живет господин Лебрен?

– Здесь, сударь.

– Я привез ему четыре тюка.

– С полотном, наверное?

– Должно быть, что так, сударыня, – отвечал с улыбкой посланный.

– Жильдас, помогите внести их в комнату!

– Должно быть, очень туго свернуто это полотно, – проговорил Жильдас, с трудом помогая вносить длинные круглые тюки, обернутые толстым серым холстом. – Они тяжелы, как свинец.

– В самом деле, дружище? – сказал пришедший, пристально глядя на мальчика, который опустил глаза и сильно покраснел. – А теперь, – обратился он к хозяйке, – я исполнил данное мне поручение. Советую вам не класть этих тюков в сырое место или возле огня в ожидании господина Лебрена – эти полотна очень… очень чувствительны.

Он вышел из магазина, взял свою тележку и быстро удалился.

В это время молодая девушка, которая завтракала у Плуернеля во время визита кардинала, выходила из дома, где жил Жорж Дюшен и который был как раз напротив магазина полотен. Вид у Праделины был печальный и взволнованный. Поравнявшись с магазином, она бросила любопытный взгляд в дверь, но Жильдас почти совсем загораживал вход, стоя в открытых дверях. Заметив, что молодая девушка медлит около двери и всматривается в нее, мальчик приписал ее внимание тому обстоятельству, что она заинтересовалась его особой, и стыдливо потупился, покраснев до ушей и оставаясь точно пригвожденным к порогу. Затем он увидел, что Праделина снова перешла на другую сторону улицы и вошла в кафе.

Но наблюдения его за молодой девушкой были внезапно прерваны новым событием. Перед дверью остановилась четырехколесная тележка, запряженная сильной лошадью и нагруженная тремя большими плоскими ящиками около двух метров высоты. На них была надпись: «Осторожно».

В тележке сидели двое людей в блузах. Одним из них был тот самый Дюпон, что являлся уже в магазин рано утром, а другим – почти старик с густой седой бородой. Пройдя в магазин, Дюпон обратился к хозяйке:

– Господина Лебрена нет дома?

– Нет, сударь.

– Мы привезли ему три ящика со стеклом.

– Хорошо, – отвечала хозяйка. – Помогите им внести ящики в комнаты, Жильдас.

Дюпон с товарищем и Жильдас только что успели внести ящики, как раздался сильный шум, и в лавку донеслись оглушительные крики:

– Да здравствует революция!

Жильдас бросился к двери.

– Надо спешить, – сказал Дюпон своему товарищу. – Иначе нашу тележку возьмут для баррикады, а нужно еще исполнить кое-какие поручения.

И, вскочив в тележку, они хлестнули лошадь и скрылись в направлении противоположном тому, откуда раздавались крики.

Жильдас с возрастающим беспокойством следил за новым движением толпы. Вдруг он снова заметил Праделину, только что вышедшую из кафе и направляющуюся к магазину с письмом в руках.

«Вот сумасшедшая! Это она мне, должно быть, написала, – подумал Жильдас. – Любовное письмо! Она бесчестит меня в глазах хозяев».

И Жильдас, растерявшись, запер дверь магазина на ключ и отошел к прилавку.

– К чему вы запираете дверь? – спросила его хозяйка.

– Сударыня, это я из предосторожности. Там идет целая толпа людей, и лица у них такие страшные…

– Но вы совсем потеряли голову, Жильдас! Отворите дверь.

– Но, сударыня…

– Делайте, что я приказываю! Слышите? Кто-то стучится, кто-то хочет войти. Откройте же дверь.

«Это та сумасшедшая с письмом, – подумал Жильдас, полуживой от волнения. – И к чему я только уехал из моего тихого родного городка?»