Раздалось громкое «браво». Публика приветствовала этот первый мастерский удар. За первым последовало еще два или три. Они тоже не привели ни к какому осязательному результату, но до крайности раздражили Пауэлла, который сердито пробормотал сквозь зубы, хотя это запрещалось правилами бокса:
— Да бейте же, сэр!
— А вам, видно, очень хочется заработать пятьдесят тысяч долларов? — в тон ему возразил канадец, намекая на сделку с Невидимыми.
Вся кровь бросилась в лицо англичанину, в глазах у него помутилось, и он едва не упал, но самолюбие взяло верх, и он скоро оправился. Как ни мимолетно было его смущение, все-таки Дик мог бы им воспользоваться и одним ударом кончить борьбу. Но канадец был настолько честен, что ему даже в голову не пришла подобная мысль.
Опомнившись от изумления, англичанин пришел в ярость. Теперь он только и думал о том, чтобы поскорее отомстить. Он напал на противника с бешенством, которое нисколько не уменьшило его ловкости. Все заметили, что он готовит решительный удар. Кулаки его вертелись около лица Дика с изумительной быстротой. Англичанин делал всевозможные обманные удары, чтобы сбить с толку противника. Это продолжалось минуты три. Зрители затаили дыхание. Каждый понимал, что решительный удар, от которого обычно зависит исход боя, недолго заставит себя ждать. Вот англичанин откинулся назад всем корпусом и вытянул вперед свою стальную руку. Женщины вскрикнули и закрыли себе лица руками. Но удар не попал в цель. Левой рукой гигант-канадец в одно мгновение отразил ужасный удар, а правая его рука с быстротой молнии опустилась тяжелым молотом на нижнюю часть лица Пауэлла. Секунданты обеих сторон услышали хруст костей; на землю хлынули ручьи крови, и непобедимый Том Пауэлл, борец за старую Англию, растянулся во весь свой громадный рост на арене.
В английском лагере послышался глухой ропот, а с французской стороны понеслись аплодисменты и восторженные крики: «Ура, Франция! Ура, Дик Лефошер!»
Но Том Пауэлл не признавал себя побежденным. Он быстро вскочил с земли и встал в позицию. Его секунданты подбежали к нему и потребовали пятиминутного перерыва для временной перевязки. Это соответствовало правилам, но продление перерыва зависело от Дика, который готов был согласиться на все, чего бы от него ни потребовали.
Подошел доктор и нашел у Пауэлла раздробление обеих челюстей. Говорить англичанин уже не мог. Секунданты стали его убеждать, чтобы он признал себя побежденным, но Пауэлл решительно отказался. Толпа роптала. Том Пауэлл и сам понимал, что если он откажется от продолжения боя, то покроет себя позором и никогда не получит прощения от своих соотечественников, тем более, что те слишком далеко зашли в своем хвастовстве.
Скоро Дику пришлось убедиться, что его раненый противник не сделался менее опасным после первого поражения. Пылая местью, англичанин нападал с бешенством отчаяния. Была минута, когда Дик нечаянно поскользнулся, отражая удар, и Том Пауэлл воспользовался этой оплошностью, чтобы нанести ему сильный удар в висок, но так как этот удар был все-таки сильно ослаблен ответным ударом Дика, то не причинил канадцу большого вреда. Зато Дик понял, что с англичанином церемониться нечего и что жалеть его не стоит. Он припомнил всех несчастных, убитых Пауэллом, припомнил его гнусный торг с замаскированным человеком и решился покончить с негодяем. Выждав время, он после одного ловкого отражения нанес Тому Пауэллу в голову удар обоими кулаками разом. Англичанин захрипел и покатился по арене. Его подняли.
Том Пауэлл лишился зрения на весь остаток своей жизни. Его секунданты признали себя побежденными от его имени, и судья поединка волей-неволей был вынужден провозгласить Дика Лефошера, выступающего за Францию, победителем Тома Пауэлла, выступающего за Англию.
Невозможно описать восторга французов. Они схватили отбивавшегося Дика и торжественно понесли его в ресторан Колле, где немедленно был устроен в честь победителя великолепный банкет. Англичане притихли и даже от досады не зажгли приготовленной иллюминации. Только один ресторан Колле светился огнями.
На банкете в числе других приглашенных были почти все консулы и было замечено, что итальянский генеральный консул особенно горячо приветствовал и поздравлял Дика. Он произнес такой прочувствованный спич, забыв даже обязательную дипломатическую сдержанность, что все присутствующие пришли в сильное возбуждение. Среди громкого хлопанья пробок десятки, сотни рук потянулись к Дику с бокалами. Все пили и кричали: «Да здравствует Франция! Да здравствует Дик Лефошер!»
И вдруг среди этого шума Оливье услышал, как кто-то шепчет ему на ухо:
— Итальянский консул находится в сообществе с Невидимыми.
Молодой человек вздрогнул и подумал о бароне де Функале. Поискав дипломата-сыщика глазами, Оливье увидел его на противоположном конце зала, где тот стоял и разговаривал с американским консулом. Оливье сообразил, что шепнуть ему этих слов он не мог.
Молодой человек хотел было подойти к Дику и сообщить ему это известие, но до канадца невозможно было добраться: его окружала тесная толпа. Он ограничился тем, что подошел к Лорану и поговорил с ним. Решили, что Лоран сейчас же обратится за разъяснениями к барону де Функалю. Когда Лоран направился к барону через весь зал, тот увидел его и сразу догадался сделать так, чтобы приход Лорана никому не бросился в глаза. Он воскликнул с самым радушным видом:
— А! Мой спутник по «Вечерней Звезде» (так назывался пароход, на котором они приехали в Мельбурн). Как я рад вас видеть! Неужели вам не стыдно не навестить меня ни разу по приезде? А еще обещались!
Лоран в смущении пробормотал несколько слов. Искусство, с которым барон разыграл свою роль, удивило его до крайности. Барон продолжал:
— Да уж не оправдывайтесь! Нехорошо. — Потом он вдруг понизил голос и сказал торопливо. — Невидимые что-то затевают. Постараюсь к завтрашнему утру разузнать все подробно.
Около разговаривающих терлись две какие-то личности. Барон прибавил довольно громко, чтобы они слышали:
— Я слышал, что вы в очень хороших отношениях с победителем Пауэлла. Познакомьте меня с ним, пожалуйста. И знаете что? Приезжайте-ка завтра ко мне обедать с ним вместе. Это будет очень хорошо, право!
Лоран поклонился, и оба они направились к Дику, который в это время разговаривал с Оливье.
Познакомив консула с Диком, Лоран представил его и графу Лорагю.
Барон поклонился с аристократической непринужденностью и сказал:
— Ваше имя мне знакомо. Я знавал в Париже маркиза Лорагю. Очень приятно познакомиться. Граф, ваши друзья приняли мое приглашение пожаловать завтра ко мне на обед в консульство. Буду очень счастлив, если и вы тоже окажете мне честь…
— Благодарю, барон… С величайшим удовольствием.
Граф Лорагю держал себя с бароном вежливо и любезно, но в его обращении незаметно проглядывало, что если он и играет роль, то все-таки ни в коем случае не допустит фамильярности.
— Итак, я могу на вас рассчитывать?
— Я приеду с обоими друзьями.
Барон де Функаль откланялся и, отговорившись делами, уехал с банкета. Проходя мимо графа, он слегка задел его плечом, и в ту же минуту Оливье почувствовал, что ему в карман что-то положили. Вскоре и наши друзья вернулись в «Восточную гостиницу».
При выходе из ресторана они увидали у подъезда Блэка, который прибежал сюда дожидаться хозяина.
— Какими судьбами ты здесь, Блэк? — вскричал Оливье. — Ведь я же запер тебя в комнате, когда уходил.
Умное животное махало хвостом с лукавым видом.
— Все ясно, — заметил Дик, — кто-нибудь из прислуги входил в номер, и Блэк этим воспользовался.
По приходе в гостиницу друзья узнали, что Виллиго еще не возвращался.
— Поверьте, он знает, что делает, — заметил графу Дик. — Когда он вернется, он нам расскажет все, и мы, наверное, узнаем что-нибудь важное и интересное.
Хотя было уже поздно, друзья собрались вместе, чтобы поболтать. Но разговор не клеился. Все трое чувствовали непобедимую сонливость, глаза слипались, язык плохо слушался. Усевшись в креслах, они едва не заснули на месте и с трудом поднялись, чтобы проститься и разойтись по своим спальням, которые были смежными между собой.
