— Вы меня слышали?
— Слышал, капитан!
— Так чего же вы ждете?
— Я хочу заявить, капитан, что подаю в отставку!.
— Во время плавания я не могу принять вашей отставки, кроме того, напоминаю вам, что вы приняты мной на службу на два года!
— Да, в качестве казначея на судне, но «Ремэмбер» вовсе не судно!
— Что же это такое, сударь? — спросил Джонатан, чувствуя, что им овладевает бешенство.
— Это баллон, капитан!
— Баллон?
— Да, баллон! Заметьте, мы прибыли из Америки в Австралию воздушным путем, затем простояли пять суток под водой, что также не может считаться нормальным положением для судна, а в заключение снова совершили воздушный полет, который мне вовсе не пришелся по вкусу. И так как мы по сие время плавали исключительно в воздухе, то «Ремэмбер» должен быть назван баллоном, а не судном. А я, повторяю, не обязывался служить на баллоне и потому не вернусь больше на «Ремэмбер».
— Берегитесь, сударь! — воскликнул Джонатан Спайерс, посинев от бешенства и выхватив свой револьвер.
Но на этот раз он имел дело с упрямцем, что в некоторых случаях хуже человека энергичного.
— О, вы меня не устрашите, — продолжал Литлстон, — я недаром служил два десятка лет в суде и знаю свои права американского гражданина!
При последних словах Дик подошел ближе к спорящим и стал вглядываться в лицо непокладистого казначея.
— Но вы не знаете, сударь, морских законов! — заревел капитан.
— Плевать я хотел на ваши морские законы! — возразил тем же тоном Литлстон. — Ваш «Ремэмбер» — все, что хотите, только не судно, а потому морские законы к нему вовсе неприменимы. Это какая-то жестянка для сардинок, подводный колокол, баллон, все, что хотите, но только не судно. Я сам подам жалобу в адмиралтейство, и вы увидите, сударь, что скорее послушают меня, бывшего старшего делопроизводителя калифорнийского суда Литлстона, чем вас, какого-то пирата!
— Нет, это уж слишком! — закричал капитан и кинулся с револьвером в руке на своего непокорного казначея, который предусмотрительно попятился назад.
— Стойте! — крикнул канадец, становясь перед капитаном. — Дайте мне расспросить этого человека!
— Что вы вмешиваетесь? — крикнул Джонатан Спайерс, желая оттолкнуть Дика и заставить его дать ему дорогу, но рослый канадец удержал его одной рукой, как малого ребенка, а другой выхватил у него револьвер и зашвырнул его далеко в траву.
— Вы мне ответите за это насилие! — захрипел капитан, выбиваясь из рук Дика.
— Когда вам угодно! — спокойно ответил старый траппер. — А все же я помешал вам совершить бесполезное убийство!
— Простите меня, Дик! — проговорил, приходя в себя Спайерс, пристыженный спокойствием и сдержанностью канадца.
— Я не вмешивался в ваши дела с экипажем, так как думаю, что вы ввели в условия их службы необходимые оговорки, но что касается казначея, который полагал, что ему предложили службу на обыкновенном судне, то вы не можете принудить его против воли проводить жизнь под обломками или на дне моря, и никакие морские или иные власти не признали бы за вами права на это. Кроме того, я хотел еще узнать: вас зовут Джон Хэбкук Литлстон? — обратился он к спасенному им человеку.
— Да, так меня зовут! — отозвался тот.
— Если так, — сказал Дик, — то я Дик Лефошер, муж Анны-Марии Литлстон!
— Так это вы, Дик! О, я давно искал вас и Анну-Марию, — отвечал Литлстон как-то робко, словно опасаясь услышать ответ, что ее нет уже в живых.
— Уже десять лет, как она умерла! — продолжал канадец. — Это была прекраснейшая женщина! — и слезы закапали у него из глаз.
— Дик! Дик! — воскликнул растроганный казначей. Правда, мы не особенно ладили прежде. Но если хотите, станем теперь любить друг друга, как братья, в память умершей!
— Я готов! — сказал канадец, протягивая ему руку.
При виде этой сцены Джонатан Спайерс протянул руку Литлстону в знак примирения.
Дэвис предусмотрительно позаботился закрыть люки «Ремэмбера», чтобы разыгравшаяся на берегу сцена не уронила престиж капитана в глазах экипажа.
Решено было, что Джон Хэбкук Литлстон, у которого, по-видимому, не было ни малейшего призвания к морской службе и воздухоплаванию, останется на суше со своим зятем Лефошером, а Красный Капитан без него будет продолжать преследование общего врага — «человека в маске». Все эти маленькие препирательства и без того уже отняли много драгоценного времени.
— Прежде всего мы исследуем озеро Эйр! — сказал капитан.
— Едва ли «человек в маске» дожидался вас, — заметил Оливье, — он опустился под воду только для того, чтобы заставить вас потерять его след, и, наверное, покинул озеро, как только решил, что вы не увидите его!
— Я согласен с вами, — проговорил капитан, — и потому намерен преследовать его по пути в Мельбурн или Сидней, но не могу не осмотреть озеро: может быть, я найду там какой-нибудь след или указания!
Нготаки после поражения своего союзника поспешно отступили к своим деревням, но в ту же ночь, окруженные двумя тысячами нагарнуков, были перебиты все до последнего. Не осталось в живых ни одного человека, чтобы возродить племя, которое исчезло с лица земли. Эта страшная ночь по сие время сохранилась в памяти австралийцев под именем «Черного истребления».
Спустя два месяца Красный Капитан один вернулся со своим верным негром Томом во Франс-Стэшен. Неподалеку от берега озера он нашел обломки своего «Лебедя», представлявшие собой груду железа и меди.
Что касается Ивановича, то его и след простыл, и Джонатан Спайерс, обыскав всю Австралию, убедился, что негодяй, вероятно, отплыл из Мельбурна под каким-то чужим именем.
Капитан вернулся взбешенный, но не обескураженный, а более, чем когда-либо, горящий жаждой мщения, вернулся с тем, чтобы предложить своим друзьям принять участие в преследовании негодяя в Европе или, вернее, в России, куда тот, наверное, бежал от преследования.
Но неудачи продолжали преследовать Красного Капитана: однажды, устроив дневку на расстоянии пути от Франс-Стэшена, чтобы дать отдохнуть своему экипажу, он отошел на некоторое расстояние, увлекшись охотой, и вдруг услышал страшный взрыв. Он тотчас же поспешил к тому месту, где находилось его судно, и его глазам представилось ужасающее зрелище: вследствие неосторожности или злого умысла кто-то из экипажа произвел взрыв в электрических аппаратах, до неузнаваемости исковеркавший судно. Взрыв был до того силен, что люди, завтракавшие на берегу на довольно значительном расстоянии, были убиты наповал.
— Подозреваете вы кого-нибудь в этом деле? — спросил граф, узнав о катастрофе.
— Холлоуэя, — ответил капитан, — я признал всех убитых, и среди них не хватает только его одного. Может быть, он в момент взрыва находился на судне; тогда от него, конечно, не осталось и атома, но если он жив, то пусть молит Бога о защите: я разыщу его и в тундрах Сибири, и в джунглях Индии или пампасах Америки!..
— Но это дело поправимое, — заметил граф, — как бы велика ни была сумма, нужная для сооружения нового «Ремэмбера», Дик и я предоставляем ее в ваше распоряжение!
— Соорудить второй «Ремэмбер»?! Нет, я этого не хочу! Разве вы не знаете, что я десять лет тайно работал над ним, заказывая на разных заводах отдельные его части, чтобы у меня не похитили секрета? Но тогда я был молод, полон надежд и переполнен ненавистью!
— Ненавистью? — спросил Оливье. — Кого же вы так сильно ненавидели?
— Человечество!
— Человечество?
— Да, все человечество, подлое и жалкое, благоговеющее перед грубой силой и, в свою очередь, давящее все слабое и обездоленное, все, что не может защищаться, все великое и благородное, чего оно не может понять, чего стыдится и что возбуждает в нем зависть!
— А теперь? — спросил взволнованный граф.
— А теперь у меня нет больше сил ненавидеть и презирать людей — и причиной этому являетесь вы! Много лет тому назад вы подали мне надежду и заронили в мою душу веру в добро и справедливость. Вы сказали однажды: «Если есть страждущие на земле, то лучше помочь им и утешить их, чем мстить за них»! Эти слова запечатлелись в моей душе! Нет, я не построю второго «Ремэмбера»: боюсь снова поддаться дурным инстинктам! Я очищу землю от двух негодяев, так как, пока они живы, другие люди никогда не будут иметь от них покоя. Это «человек в маске» и Холлоуэй. Затем я навсегда хочу отойти от злых дел; это — мое бесповоротное решение!
