— Вы? — спросила она удивленно. — Я думала, вы юрист.

— И отказали мне в праве на высшие притязания, еще ничего не зная об этом прискорбном факте, — огорченно заключил Симон.

— А! — произнесла она, — так вам угодно быть стихотворцем!

— Как же вы так быстро догадались?

— Вы всегда так витиевато выражаетесь, — рассмеялась она, — к тому же под этим стихотворением стоит «д-р С.А.»

— Красиво до дрожи, — оценила она. — И очень современно. Мне нравятся стихи, где все написано с маленькой буквы.

— В «Альпийском Фениксе» еще мельче. Но, к сожалению, там мне всегда приходилось печататься под псевдонимом, ведь «Феникс» — авангардистская газета, и в Управлении Лотерей, где я прежде служил, мне очень повредили бы подобные эскапады.

— Ах вы бедняжка, — пожалела его Теано, складывая газету. — Я так глупо вела себя вчера вечером.

— Вы сочли нотацию тетушки неподобающей?

— Она меня все время одергивает. Я понимаю, что маленькая билетерша и воды подать недостойна великой Сампротти, но уж с черным обезьяньим прислужником я всяко могу потягаться. Кроме того, меня очень задел бестактный намек на мои сердечные дела.

Обе повозки с шаром как раз скрылись за ближайшим поворотом Променада. Прикрыв глаза рукой, Симон следил за канатом, извивавшимся за ними по песку, как хвост огромной крысы.

— Мы тут наедине перед лицом Всевышнего, и вы с равным успехом можете удостоить меня ответа или пощечины: тот укротитель львов, которого помянула ваша тетя, был Жан Санпер?

— Я удостою вас и того, и другого, — отвечала Теано и слегка шлепнула Симона по левой щеке. — Да, Жан Санпер. Он был мною очень увлечен.

— Но вы не ответили на его томления, и он переключился на сестру итальянских эквилибристов. Дорогая, он на вашей совести!

— Возможно. — Теано нахмурила густые брови, в углах рта обозначились складки. В больших глазах заблестели слезы. — Это не та тема, на которую мне бы хотелось с вами поговорить.

— Он был весьма эффектен. Дайте мне еще пощечину. Мне нравится ваша твердая рука.

Она как двустволку нацелила на него огромные зрачки. Симон почувствовал себя неуютно и смущенно кашлянул.

— Расскажите мне о вашей кочевой жизни, — предложил он. — Тети тут нет, и никто вам не помешает. И поведите меня в какой-нибудь трактир или к крестьянину, у которого можно поесть. От печальных людей у меня всегда разыгрывается аппетит. — Удар по правой щеке был много сильнее первого.

— Весьма надеюсь, что вы все-таки не обжора!

— У «Лягушки с фонарем» тощие окорока, — извинился он и потер щеку. — Кроме того, пора обедать, а я очень привержен регулярным приемам пищи. Пойдемте! Я с животным наслаждением предамся занятию, которое вы, как мне кажется, по праву презираете.

Теано молча повернулась и пошла вперед. Когда Симон спросил, как происходила ликвидация цирка, она все же снизошла до рассказа. Грустная история о чистокровных лошадях, которые теперь развозят молоко в Страсбурге, о китайском жонглере, преемнике Ву Цы, ставшем в Париже мозольным оператором, и о веселых фургончиках, осевших на каких-то садовых участках. Теано с мрачным удовлетворением рассказывала, а Симон прерывал, только чтобы еще раз поразиться ее предусмотрительности и посочувствовать горькой доле наследства директора Вагеншрота.

Прошло не более четверти часа, как они свернули с Променада на узкую тропку, пробрались сквозь густые, уже начавшие желтеть кусты и бочком спустились по крутой поляне. Внизу путь к ровному дну долины, поросшему жестким, как проволока, невысоким кустарником, им преградила заросшая канава.

Симон одним прыжком перемахнул через отливающую зеленью воду, потом обернулся назад, собираясь подать руку Теано.

— Спасибо, я сама.

Теано прыгнула, поскользнулась на рыхлом берегу и плюхнулась в канаву, почти до колен уйдя в грязь. Молча улыбнувшись, Симон протянул ей так непредусмотрительно отвергнутую руку.

— Минутку — башмак утонул.

Потом она со смехом вылезла к нему. Черно-коричневые носки из грязи достигали подола юбки, грязь медленно стекала по голым ногам, украшая их абстрактными узорами.

— Превосходно, — оценил их Симон, поддерживая ее, чтобы она смогла снять и вытряхнуть второй башмак. Не отпуская его руки, она подхватила башмаки и нерешительно попробовала босой ногой бурую сухую землю между кустов.

— Очень колко? — сочувственно спросил Симон.

— Ничего. Да тут недалеко.

Она потащила Симона за собой.

— Понести вас?

— Вот этого вам только и не хватало!

Осторожно шагая, они добрались до пыльного проселка, приведшего к заросшей кустами впадине. Из примитивного каменного желоба в каменную чашу бил прозрачный родник.

— Попробуйте, — предложила она. — Отличная холодная углекислая вода, льющаяся в древнеримский саркофаг. Тетя часто посылает сюда слугу с бутылками. Надеюсь, она утолит ваш аппетит, а то мне хотелось бы подняться с вами к развалинам.

— К каким развалинам?

— Старые руины, я каждый день смотрю на них из окна.

Симон подставил руку под тонкую струйку, бившую из желоба, наклонился и поднес вскипающую пузырьками воду к губам. Теано взобралась на край саркофага и опустила в воду покрывшиеся коричневой коркой ноги, потом сорвала пучок сухой травы и вытерла туфли.

— Отвратительная грязь!

— Но вода и впрямь как из бутылки, — похвалил Симон. — Я сыт.

— Тогда можно подниматься.

Состроив гримаску, Теано надела мокрые туфли. Они поднимались по истертым каменным ступеням сквозь заросли ежевики и папоротников, иногда пересекая солнечные островки, поросшие мягкой муравой, а под конец карабкались по настоящей козьей тропе. Было жарко: низкие кусты — плохая защита от солнца, палившего с безоблачного неба. Симон снял пиджак, потом развязал галстук и наконец расстегнул воротник рубашки.

— А вам к лицу немного потрудиться, — благосклонно заметила Теано.

Наконец они увидели серую стену, от жары воздух над ней струился и тек. Ее пересекала зияющая трещина. К стене пришлось пробираться сквозь густой орешник, спотыкаясь о заросшие крапивой кучи камней и штукатурки. «Только после вас», — воспитанно произнес Симон, пропуская Теано под свежую зеленую сень. Теано иронически присела и первой нырнула в заросли лопухов, скрывавших излюбленную улитками влажную землю. Стены заросли бархатным мхом, а под камнями, которые они сдвигали при ходьбе, кишели мокрицы и анемичные черви. Сквозь квадратный оконный проем они забрались в покой, над которым еще вздымались стропила свода, прошли засыпанные мусором, лишившиеся кровли комнаты, в которых уже выросли деревья, а в сорной траве шуршали невидимые зверьки. Время от времени Теано вопросительно оглядывалась на Симона, но тот только весело кивал в ответ.

Неожиданно они оказались в обходной галерее, идущей вокруг внутреннего двора. Изъеденные зеленью колонны, то просто гладкие, то вздутые и завивающиеся спиралью, то украшенные грубым орнаментом, покоились на расплющенных, переплетшихся друг с другом каменных животных или на спинах согбенных и лежащих ниц не то людей, не то демонов, глядевших иссыпавшимися глазами-пуговицами на провалившийся колодец посреди двора. Из него вытекал ручеек, переливавшийся через край там, где он за долгие годы выгладил впадину, бежавший по плитам двора и заливавший часть галереи.

— Как чудесно! — вскричал Симон в восторге.

— Да вы романтик, — поддразнила Теано.

Несмотря на гранитных демонов, вся таинственность вдруг улетучилась.