Барон с нетерпением ждал. Наконец вперед выступил Фергюс Маккилли, подозвал его и изложил лэрду дело Кройц-Квергейма. Лэрд очень внимательно выслушал, опершись одной могучей рукой о колено и пощипывая седую бороду другой. Когда Фергюс Маккилли высказался, он кивнул барону и спросил, имеет ли тот что добавить.
Разумеется, Фергюс Маккилли доложил обо всем существенном, но его повествование было слишком сухим и деловитым, чтобы пробудить в старце тот праведный гнев, плодом которого и явился бы окончательный приговор. Поэтому барон счел уместным оживить трезвые факты пересказом нескольких происшествий. Он описал ночь, когда молодые выдры — по всей вероятности, науськанные шутниками от оппозиции — по канализационным трубам пробрались во дворец Кройц-Квергейм и учинили жестокий разгром его коллекций, пожаловался на пустые обещания премьер-министра, который даже не дал себе труда — а может, то была просто трусость? — своевременно его предупредить; поведал о высочайшей слезе, скатившейся при последней аудиенции по щеке Его Величества, столь же прочувствованно, как и о бессильном гневе всех благонамеренных австрийцев. Слушатели вновь пришли в величайшее возбуждение и в подобающих местах разражались громкими криками негодования.
Не прерывая, лэрд Айвор дружелюбно выслушал барона. Когда тот умолк, чтобы промочить пересохшее горло глотком разбавленного виски, лэрд попросил его ответить на несколько вопросов.
— Не следует ли в таком случае послать за д-ром Айбелем? Он может подтвердить сказанное мной в той части, что ему известна. Мне бы не хотелось, чтобы он напрасно прождал.
— Д-р Симон Айбель — секретарь кузена, — пояснил лэрду Фергюс Маккилли. — Джентльмен.
— Пошлите за ним.
Затем лэрд снова обратился к барону.
— Можешь ли ты, Элиас, — начал он, — сказать приблизительно, как велико потерянное тобой состояние?
— Прежде всего — моя бесценная коллекция. С ней не сравнится ни один музей мира, даже музеи князя Монако и неаполитанский{59}.
— Я не сомневаюсь в ценности твоей коллекции, но меня интересуют размеры твоего состояния, доступного пониманию таких дилетантов, как мы. От этого будет зависеть, сможем ли мы — в случае соответствующего вознаграждения (например, по завещанию) — принять меры по его возвращению.
Барон лишился дара речи. Он бросил на лэрда презрительный взгляд, которого тот, слишком увлеченный собой и своим достоинством, по счастью, не заметил.
— Стало быть, придется платить, — горько констатировал барон.
— Разумеется. Оправдывает лишь успех — и сейчас, и перед лицом вечности. Но мы не живодеры, и я уверен, что мы придем к решению, удовлетворяющему и нас, и тебя. Учти, как велик риск в скользком деле, за которое мы беремся. Поистине, нам должно взвесить все с ювелирной точностью.
Лэрду самому понравилось, как он это завернул, он весело рассмеялся. Барон же мрачно рассматривал фаллическую затычку бочки и теребил шнурок от пенсне.
— Итак, Элиас, — повторил лэрд, — какова ставка?
— Хорошо. — Барон тяжко вздохнул. — Конечно, с точностью до фунта я вам этого сказать не могу, но и по мировым стандартам я был богатым человеком. Наличность моя составляла приблизительно три миллиона гульденов, еще одиннадцать миллионов в ценных бумагах и акциях. Знаменитое ожерелье «Cor fulgens»[8] из бриллиантов в шестьдесят восемь каратов; украшенное рубином в сорок девять каратов «Gloria sanguinis»[9] принадлежит, правда, на правах майората пока еще моему дяде Станисласу, но хранилось оно в сейфе венского банка и было конфисковано вместе со всем моим состоянием. Матушка была в нем на своей свадьбе. Кто думал тогда о выдрах! Кроме дворца в Вене, где я разместил свое основное собрание, имелся еще замок моего дяди Карла Антона Нидертрум с коллекцией живописи, охотничий замок Глурренбах в Штирии, поместье Шларпфенберг в Вальдфиртеле и — по смерти тетки моей Айффельгейм — вилла «Диана» в Ишле. Разумеется, эта недвижимость также имеет большую стоимость. У меня только и осталось, что маленькое поместье в Тоскане из наследства Мочениго, сданные в аренду земли в предгорьях Альп да около двух с половиной миллионов швейцарских франков в базельском банке Кегели и Шнурха.
— Так ты все еще богат, Элиас. Но ты не должен делать из сказанного мною ранее того вывода, что мы бросили бы тебя в беде, если бы это оказалось не так. Тебя всегда ждут крыша над головой и миска хагиса. А по причине близкого кровного родства мы к тому же предлагаем тебе условия, которые в любом другом месте назвали бы самоубийственными: четверть расходов по операции ты возместишь сейчас, три же четверти — после того, как она удастся, а что касается остального, так ты сделаешь нас своими наследниками. Идет?
Барон услышал, как за спиной у него заскрипела дверь, обернулся и увидел на пороге Симона в сопровождении двух факелоносцев. На миг ему почудилось, что его секретаря окружает сияющий ореол, сетка красно-оранжевых лучей, обнимающая его с головы до ног, и он совершенно позабыл ответить лэрду, а только удивленно глазел на поразительное явление.
— Так как? — настаивал на своем лэрд.
Разумеется, это просто отблеск факелов. Спутники Симона отошли в сторону, и сияющий ореол померк. Барон сердито стукнул стальным наконечником нарваловой трости по каменному надгробию, на котором стоял.
— Чтобы ответить, мне нужно прежде знать, что вы намерены сделать для меня, — холодно отвечал он лэрду. — Если вы просто имеете в виду направить письмо австрийскому правительству, так я нахожу цену завышенной даже в случае успеха.
— Хороший ответ, Элиас, — признал лэрд. — Какие меры против Австрии вы рассмотрели?
Гол Маккилли поднял свой железный крючок. Он начал: «Фергюс спросил моего мнения, я же располагаю известным опытом касательно юго-восточной Европы. Я твердо уверен, что переговоры в данном случае не имеют абсолютно никакого смысла. При стремительно прогрессирующей в последние года балканизации{60} Австрии я решительно предостерегаю от подобного образа действий: уж слишком много пришлось бы давать взяток. Угрозы я тоже считаю бессмысленными, поскольку в нынешней ситуации они настроят против нас как правительство, так и оппозицию. Было бы неумно настроить против себя больше народу, чем нужно. Стало быть, остается только прямое вмешательство. Прежде всего я имею в виду репрессии, но ничего подходящего мне на ум не приходит. Например, весьма недальновидно было бы захватить те несколько австрийских корыт, что плавают по морям. И потом, куда девать добычу? По соображениям какой-то гуманности МАСП в последнее время очень настроено против потоплений. И все, что можно бы предпринять против этой самой Австрии, существенно осложняется тем, что она далеко от моря и со всех сторон защищена соседями, на поддержку которых нам вряд ли приходится рассчитывать».
Гол Маккилли уселся обратно на саркофаг своего деда. Лэрд задумчиво поглаживал бороду.
Следующим слово взял Тимоти Маккилли, в прошлом табачный магнат из Виргинии, увидевший Киллекилликранк только в прошлом году и вызывавший иногда неприязнь своими американскими манерами. Он предложил систематически похищать в третьих странах австрийских дипломатов и не выдавать их до тех пор, пока австрийское правительство не возвратит состояние Кройц-Квергейма. Барон возразил на это, что такого рода устранение начальства будет лишь приветствоваться толпами ожидающих повышения, и таким способом только увеличится сбыт в императорском министерстве иностранных дел: в подобных ситуациях дипломаты ведут себя как лемминги{61}.
После этого поднялся робкий молодой человек и спросил, нет ли у Австрии колоний, которые можно разорить. Барон был вынужден ответить отрицательно.
