Для иллюстрации позволим себе привести здесь лишь небольшой отрывок из обширной рецензии автора:

«…Чины Ставки жили и… другими… интересами, которые сплачивали их всех в ненависти к Царю. Это ясно видно из следующего признания адмирала Бубнова: “Не успели мы окончательно разместиться в Могилеве, как нас точно громом поразила весть о смене Великого Князя (Николая Николаевича. – О. Г.) и принятия Государем Императором должности верховного Главнокомандующего. Мы все, проникнутые безграничной преданностью Великому Князю… были этим совершенно подавлены…” И далее следует весьма любопытное признание. “В душах многих зародился, во имя блага России, глубокий протест, и, пожелай Великий Князь принять в этот момент какое-либо крайнее решение, мы все, а также и Армия, последовали бы за ним…”

Будущие историки поблагодарят адмирала Бубнова за это откровенное признание, что чины Верховной Ставки готовы пойти на измену присяге и на государственный переворот во время войны по первому слову Великого Князя Николая Николаевича. “Атмосфера возвышенных чувств” оказывалась явной атмосферой измены воинской присяги в военное время национальному вождю страны».[1]

Разумеется, как и многие заговорщики, явные и скрытые, проявившие себя в постановке государева отречения в марте 1917 г., вскоре после падения монархии получили превосходную возможность оценить результаты собственных интриг на собственном опыте. Не стал исключением, правда, в самой минимальной степени и сам адмирал Бубнов.

После 25 октября 1917 г. он не только поспешил подать в отставку, словно бы предвидя грядущие ужасы большевизма, но и, памятуя о кровавых расправах над офицерами и адмиралами в Гельсингфорсе и Кронштадте в мартовские дни 1917 г., поспешил поскорее покинуть пределы России, направившись в республиканскую Францию.

Пребывая в Париже, в конце 1918 г. адмирал был вновь востребован для службы, на этот раз верховным правителем России адмиралом А. В. Колчаком, и даже включен заочно в состав русской делегации на Версальской мирной конференции, возглавляемой бывшим министром иностранных дел империи С. Д. Сазоновым.

Как известно, делегация эта, стараниями победивших держав, не была даже допущена на конференцию, и адмирал в числе прочих ненадолго вернулся в Россию, поступив в распоряжение Главнокомандующего ВСЮР генерала Деникина.

В ту пору Добровольческий флот начинал понемногу восстанавливаться, и 3 мая 1919 г., после прибытия остатков русской Черноморской эскадры из Севастополя в Новороссийск, Бубнов был назначен начальником дивизиона миноносцев, а в конце лета того же года получил пост начальника штаба командующего белым Черноморским флотом вице-адмирала Дмитрия Всеволодовича Ненюкова (1869–1929).

Впрочем, эта служба под началом адмирала Ненюкова оказалась для Бубнова весьма краткосрочной. 8 февраля 1920 г. он был уволен генералом Деникиным за поддержку кандидатуры генерала Врангеля на место командовавшего в Крыму генерала Шиллинга, и тем самым его участие в Гражданской войне в России окончилось.

В эмиграции, до начала 2-й мировой войны, он проживал в Дубровнике, а после войны – в городе Кранье, в Словении.

Бубнов был одним из последних, но все же еще далеко не последним из чинов императорского и добровольческого флотов, окончивших свои дни на чужбине.

Если верить утверждениям энтузиастов-любителей тематики русского морского зарубежья, сочинивших немало больших и малых очерков по теме в конце ХХ – начале XXI века, последним из офицеров российского Император ского флота стал лейтенант Алексей Владимирович Цытович выпуска Морского корпуса 1913 г., окончивший свои дни в 1983 г. в Лондоне…

Последним офицером Белого флота стал мичман Сергей Сергеевич Аксаков 1920 г. выпуска русского Морского корпуса в Бизерте, скончавшийся в 1987-м в Буэнос-Айресе.

И, наконец, 15 лет тому назад, в Сиэтле скончался лейтенант Николай Семенович Запорожцев, выпускник 1917 г. Школы мичманов военного времени.

Поколение русских морских офицеров, служивших под Андреевским флагом империи, ушло в вечное плавание… Наступило время их воспоминаний.[2]

Два органа верховной власти стояли во главе России во время 1-й мировой войны: правительство и верховное командование вооруженными силами, взаимоотношения которых были лишь весьма неполно и неопределенно установлены введенным наспех с началом войны «Положением о полевом управлении войск в военное время», каковое к началу войны не было еще окончательно разработано.

На этот недостаток «Положения» сознательно закрывали глаза, полагая, что единство действий этих двух органов верховной власти будет в полной мере обеспечено личностью царя, так как предполагалось, что в случае большой войны он будет совмещать обе должности: главы государства и Верховного Главнокомандующего вооруженными силами.

При этом, однако, упускалось из виду, что полное и успешное единство действий таких двух органов верховной власти могло бы быть вполне обеспечено лишь в том случае, когда бы громадное бремя этих должностей нес на себе такой гениальный правитель, каким был Петр Великий.

Между тем император Николай II таким гением не был. Но и помимо этого, он, вопреки предположениям, не принял на себя верховное командование вооруженными силами, и таким образом исчезла даже самая возможность полного единства действий обоих органов верховной власти, мыслимая лишь при объединении их обоих в одних руках.

Поэтому-то в Англии и во Франции, победоносно окончивших войну, вся полнота гражданской и военной верховной власти была сосредоточена в так называемом военном кабинете.

У нас же в то время как верховное командование – сначала в лице великого князя Николая Николаевича, а затем в лице ген. Алексеева, которому Государь всецело вверил верховное управление вооруженными силами страны, – стремилось добиться победы, верховное управление страной, в лице престола и правительства, вели ее своей пагубной внутренней политикой к погибели.

Оба органа верховной власти: правительство в столице и верховное командование в Ставке, если и не вступили сразу же после начала войны в открыто неприязненные отношения, то во всяком случае, вместо тесного единения, начали подозрительно относиться друг к другу.

В Ставке стали прислушиваться и приглядываться к тому, что говорят и делают в столице, то есть в правительственных и придворных кругах, а в столице стали гадать и наблюдать за тем, что думает и предпринимает Ставка.

При этом тесного единения не было не только между гражданским управлением государством и верховным командованием, но не было его и в чисто военной сфере, ибо военный министр, на котором лежала громадная и ответственная задача снабжения и укомплектования армии, не был подчинен Верховному Главнокомандующему.

Между тем занимавший должность военного министра, бездарный интриган и оппортунист генерал Сухомлинов, пользовавшийся, к сожалению, расположением Государя, занял по отношению к Ставке враждебную позицию, считая себя обойденным назначением великого князя Николая Николаевича, так как – со свойственным ему тщеславием и самомнением – полагал, что, в случае неприятия на себя Государем должности Верховного Главнокомандующего, на эту должность никто в России, кроме него, не имел права и не был бы способен ее выполнять.

И вот в столице – в известных кругах и при дворе – начали шептаться о том, что громадная популярность в России великого князя может причинить вред престолу, и стали намекать на то, что в Ставке могут появиться на почве этой популярности узурпаторские тенденции.