- Расскажи мне, Доминик, - попросила она его. В её голосе слышалась мольба, а дышать становилось труднее. Он развернулся к ней и, взяв её за руку, разжал кулак, переплетая вместе их пальцы. Сжимая их, он хотел попросить, чтобы она всегда оставалась с ним.

- Не осталось ни одного хорошего момента с ней, что можно вспомнить. Только если бы она захотела, я бы остался, моей любви хватило бы для нас двоих. Но она была далека, чтобы принять и понять такое чувство. Она ненавидела меня всем сердцем, чтобы испытывать такое чувство, как любовь или привязанность. Как можно любить результат изнасилования? Вот почему я заслуживал то, что она делала. Я постоянно напоминал ей о том, что сделал мой отец. Я не могу вспомнить день, в котором бы она не издевалась надо мной. Моя мать всегда приводила домой мужчин, и они платили ей деньги за то, что она трахалась с ними. Она подсела на наркотики, а после их употребления, ей хотелось играть в игры. Русская рулетка, к примеру: одна пуля, пятьдесят на пятьдесят, что ты останешься в живых. Я думаю – это была её любимая игра. Потом были сигаретные ожоги, которые она тушила об мое тело, пока я не начинал кричать. Но даже побои и недостаток еды казались мне не такими страшными. Самым страшным - была темнота. У неё была специальная комната для меня, она была не больше коробки. Я сдирал ногти об дверь, пока не начинала идти кровь, кричал до хрипоты в голосе, чтобы меня выпустили.

Доминик даже не думал в тот момент, когда рассказывал о своем прошлом. Слова сами шли к нему, и он просто произносил их, вспоминая те ужасные моменты его жизни. Он рассказывал ей о том дерме, которое пережил, о той жестокости, и как в конечном итоге его поглотила тьма, превращая в того монстра, которого она знала сейчас. Доминик обнажил душу перед ней, показывая те ужасные шрамы на теле и рассказывая истории, откуда они взялись.

- Два миллиона стали решением её проблемы. Она не оглянулась, когда уходила, даже не сказала слова на прощание. Всё что я запомнил в тот день, это был тот ненавистный запах сигарет, которым пропитался её порванный свитер. Моя ненависть со временем сменилась на ярость. Она растет во мне тут, Иден, - он коснулся рукой левой части тела, там, где находилось его сердце. – Там нет ничего, только уродство.

Его голос был очень печальным, он отпустил её руку, а сам взялся за руль и сжал его.

- Я просто … Я хочу, чтобы ты знала. Я хотел, чтобы ты увидела.

В течение долгого времени, никто из них не произносил и слова. Она положила руку ему на плечо, и Доминик немного отшатнулся. Когда он наконец-то решился посмотреть на неё, его внутренности сжались. Он ожидал отвращение, презрения, или еще хуже, отрицания, но то, что он увидел, удивило, на её лице было сострадание. В её янтарных глазах не было ничего, кроме нежности и понимания, и Доминик почувствовал свою ущербность, что б её.

- Спасибо, что рассказал мне, - произнесла она своим нежным голосом в тишине. – Я понимаю, насколько это было сложно для тебя, поделится со мной своим прошлым, но все равно спасибо.

Она хотела сказать что-то ещё, но только несколько раз открывала рот и закрывала обратно. Доминик не мог винить её в том, что она хотела услышать ещё больше, задать кучу вопросов и получить на них ответы. Он повернул голову и проглотил ком в горле, заводя машину. Когда она убрала свою руку, он боролся с тем, чтобы вернуть её обратно на место. Но он сдержался, держа одну руку на руле, а другой, переключая коробку передач, чтобы вывезти их отсюда невредимыми. Посмотрев в сторону, он заметил группу мужчин, которые сидели на детской площадке и наблюдали за машиной Доминика. Единственная причина, почему они ещё не подошли, были тонированные стекла, которые делали их невидимыми. Ник понимал, что это вопрос времени, поэтому надо было валить отсюда, от греха подальше. Армстронг не хотел ставить её жизнь под угрозу снова, хватит с неё насилия с его стороны.

Иден не могла уснуть, долго ворочаясь с бока на бок, ударив несколько раз подушку, примяв её, в надежде найти удобное положение для сна, но все попытки оказались тщетными. Не важно, как сильно она старалась, сон всё не приходил. Пришлось признать, что это не от комковатой подушки, или неожиданной поломки кондиционера. Виновниками, которые лишили её сна, были хаотичные мысли. И этот хаос распространялся на остальные части тела. Она без конца прокручивала признание Доминика. У неё были свои подозрения о его детстве, особенно после признаний Лукаса, но Иден даже не могла представить, каких масштабов достигали его мучения. Даже сейчас содрогнулась от ужаса, вспоминая историю, рассказанную мрачным отрешённым голосом, который звучал отстранённо, безучастно. Она села в кровати, уткнувшись подбородком в колени. Как может мать так обращаться со своим ребенком? Иден с тревогой пыталась представить весь ужас, парализующий страх, издевательство, жестокость – это все заставило сердце пропустить болезненный удар. Сердце болело за него. Болело за насилие над маленьким мальчиком и мужчиной, носящим шрамы и рубцы не только на теле, но и где-то глубоко в его душе и сердце.

Иден начинала потихоньку принимать этого человека; она поняла причину его вражды, его тайну, которую он прятал всегда, и то, что он издевался и унижал её так долго. Иден поняла всё, теперь всё встало на свои места. Она просто стала той точкой срыва, он любил, играя с ней, удовлетворять своего монстра внутри себя. К ней пришло понимание, и сразу стало ясно: сострадание расцвело теплым цветком, независимо от того, что какая-то часть продолжала сердиться. Как он мог доверять кому-то, когда жил в ненависти и страхе? Как он мог проявлять и показывать любовь, когда был лишен её? Он был просто ребенком, непорочным и чистым, который вечно верил и надеялся на чудо, когда вокруг него царило насилие и злоба. Если его мать так плохо относилась к нему, то, как он может относиться к этому миру?

Иден задержала дыхание. Ей было неспокойно, тревожно. Ее мысли вернулись к её прошлому, к тому, как было плохо ей, и она не знала, как прекратить думать об этом. Он остался в машине, когда они прибыли домой, и Иден просто покинула машину, как он её и попросил. Девушка не знала, последует ли он за ней, но Доминик просто оставался сидеть, и её не на шутку взволновало такое поведение. Девушка надеялась, что он не причинит себе вреда, нет, он слишком упёрт для такого. Девушка знала, что Ник не был тем человеком, ведь он никогда не любил эту ужасную черту - слабость - в других. Доминик всегда все любил контролировать, и также он был властен над собой. Но ведь сейчас он отпустил контроль, чтобы она могла увидеть, кем он действительно был, увидеть глубину чувств, которые он скрывал так тщательно от мира.

И вдруг её посетила мысль. Что, если он сожалеет о том, что сказал ей? И что, если он опять возведет те стены, и снова закроется? Вскочив с постели, она поспешила к дверям его спальни, прежде чем её разум успел отреагировать. Без малейшего колебания, Иден протянула руку и постучала осторожно, но твёрдо. Она успокоила все логичные мысли, отказавшись прислушаться к себе, что это грандиозная ошибка, и вместо этого сосредоточилась на том, что ему скажет. Адреналин заставил её сердце стучать быстрее в груди, пока она ждала. Когда никто не отрыл ей, она решила постучать ещё, но поняв, что все бесполезно, девушка разочаровано вздохнула. Она была готова вернуться в свою комнату, и решила по пути зайти проверить Лиама, когда что-то заставило её взяться руками за позолоченную ручку и потянуть вниз. Смежная дверь в комнату малыша была открытой, и мягкий свет ночника был единственным освещением в комнате. Иден пробежалась взглядом по спальне. Никого не найдя, направилась в детскую.

Посмотрев вниз, девушка застыла. То, что она увидела, заставило появиться слезам на её глазах, особенно исходя из того, что она знала. В кресле-качалке, которая находилась у окна, Лиам мирно посапывал на груди своего отца, небольшое одеяльца прикрывало его тело, малыш прижался к Доминику, словно знал, что он его защитит, что он любит его и заботится. Это было очень красивое зрелище, Иден даже подошла ближе, пока не встала совсем близко возле них. Доминик во сне выглядел расслабленным, красивые черты лица смягчились. Он выглядел беззащитным, почти безмятежным, Иден боролась с собой, чтобы не протянуть руку и не прикоснуться к нему. Девушка хотела стереть эти большие складки на лбу, прикоснутся пальцами к его носу, дальше вниз к губам, которые пожирали её с неистовой страстью. И снова это притяжение, она приблизилась и ахнула, когда он распахнул свои глаза, и его губы изогнулись в улыбке. Его темно-зелёные глаза наблюдали за ней, и Иден стало не хватать воздуха в легких. Он приложил палец к губам, показывая, чтобы она молчала, а затем отвернулся. Плавным движением, он поднялся на ноги, помня о том, что ребенок находился все ещё в его руках.