Три рассказа, представленные в нашем сборнике, образуют своего рода «мини-трилогию», повествующую о не очень-то простой жизни простых людей в самом центре Европы, в маленькой стране, где так причудливо перемешались некогда разные жизненные уклады, разные привычки, разные национальные обычаи. А сегодня сменяющие друг друга живописные горы и долины дополняет еще и стремительная череда пейзажей индустриальных и безмятежно-сельских.

Особенно наглядно проступает это чередование в завершающей наш сборник повести «Отсюда — туда», написанной в той же присущей Розаю слегка эссеистичной манере. Эссеистичность следует понимать здесь в хорошем смысле, ибо она отнюдь не выводит повествование за пределы собственно художественной прозы, она лишь придает ему некоторые новые, порой неожиданные качества. Весь внешний мир повести нестроен, обрывочен, причудлив, он словно пропущен через сознание ее героя, точнее было бы сказать, «антигероя». Бродяга, нигде не чувствующий себя дома, безработный, промышляющий темными делами, связанными с торговлей то ли марихуаной, то ли наркотиками, сломленный, неприкаянный, отчаявшийся и замкнувшийся в себе человек, сам первая жертва своих темных махинаций, — он живет в расколотом, дисгармоничном, фрагментарном мире, постоянно страдая от недостаточности собственного бытия. «Хочется жить, но не удается» — вот один из главных лейтмотивов повести. Пожалуй, именно здесь Розай впервые делает шаг к более реалистическому освоению и внутреннего ландшафта тоже, углубляясь в него подчас даже слишком решительно, вот почему местами вообще-то свойственный писателю изящный психологизм подменяется скучноватым «психоанализированием», что, понятно, не идет на пользу книге. Впрочем, причиной тому отчасти и сама молодежная тематика. Петер Розай стремится воспроизвести не просто современное западное сознание вообще, он стремится воспроизвести именно сознание молодежное, беспокойное, тревожное, задающее себе глобальные вопросы и не находящее на них ответа, неприкаянное, в чем-то уже преступившее грань усредненной нормы, временами подчеркнуто фантасмагоричное, теряющее связь с реальностью, а временами, наоборот, отчаянно за нее цепляющееся. Тяжелый мотоцикл, на котором герой Розая мчится по дорогам Западной Европы, доставляя заказчику очередную порцию «товара» — это не только один из символов молодежной субкультуры, для Розая это еще и символ заключенного в технические рамки человеческого бытия вообще, без цели и без смысла мечущегося во времени и пространстве. Противостоять этому движению трудно, герой Розая давно ощущает себя всецело вовлеченным в него, конченым, безнадежным человеком, уже на грани жизни и смерти, человеком «не в порядке». Он кажется себе подвижной мишенью, по которой ожесточенно бьет жизнь.

И все-таки для этого молодого человека не все кончено. Живой, пытливый взгляд на мир, сердце, тотчас отзывающееся на любое проявление человеческого участия и доброты, страстное желание жить, жить по-настоящему, не подменяя жизни полупризрачным существованием на грани сновидения и психоделической грезы — все это заставляет героя в один прекрасный день распроститься со своим другом и работодателем Перкинсом, собрать все деньги, добытые с помощью прибыльного, но весьма ненадежного и сомнительного гешефта, и устремиться наугад в неизвестном направлении, «отсюда — туда», чтобы где-то там, в неизвестности, попробовать начать новую жизнь, попробовать спастись от того медленного личностного умирания, которое подступает с ужасающей неотвратимостью. Мы не знаем, удастся ли герою Розая преодолеть безысходность отчаяния, удастся ли ему обрести свое подлинное место в жизни, найти путь к другим людям. Попытка сделана, и это уже важно. А сколько их, таких же одиноких, неприкаянных, сломленных, колесит на тяжелых «судзуки» по автострадам Западной Европы и Америки, без перспективы, без цели в жизни, без надежды хоть когда-нибудь получить постоянную, достойную работу. Пасынки «общества потребления», оказывающиеся за бортом сразу, еще не успев по-настоящему вступить в жизнь.

Повесть «Отсюда — туда» остается на сегодняшний день одним из наиболее запоминающихся произведений Петера Розая. Страницы, наполненные особым настроением — тревогой, слабой надеждой и главенствующей надо всем тоской, — это сильная, добротная проза, демонстрирующая широкие возможности Розая-стилиста. Возможно, дополнительный художественный изыск придает этой повести и то обстоятельство, что в творчестве Розая она является как бы пограничной: ей предшествовала лихо закрученная психодель «Кем был Эдгар Аллан?» (1977), сплошь состоящая из почти не связанных с реальностью фантасмагорических видений, исследующих пограничные ситуации между «я» и «не-я»; за ней последовала повесть «Шальное счастье» (1980) с тем же почти героем, что и в повести «Отсюда — туда», однако и с некоторым весьма существенным отличием. Герой повести «Шальное счастье» поставлен писателем в гораздо более четко очерченные социальные рамки. Его неприкаянность, бездомность и неустроенность отнюдь не назовешь социально-индифферентными, они вполне конкретны, ибо герой Розая — и это подчеркивается в первых же строках текста — насильственно выброшен на улицу. Пополнив ряды безработных, он лишился не только работы, он лишился надежды, а вместе с нею и некой моральной личностной первоосновы. Вот почему в конце концов он покорно соглашается на весьма неприглядный промысел этакого «секс-боя», жертвы чужих извращенных наклонностей. Не по доброй воле занимается он этим грязным ремеслом, и не случайно неожиданное знакомство с такой же отчаявшейся, такой же бесприютной, как он, девушкой перерастает в серьезную человеческую привязанность, помогающую двоим хоть как-то противостоять равнодушию окружающего их холодного мира.

Судя по этой совсем недавней книге, Петер Розай все больше и больше преодолевает ту внутреннюю противоречивость собственного творчества, о которой говорилось выше: первозданно-личностное и социальное связываются у него все более органично, и именно от социального начинают серьезно зависеть мотивировки человеческих поступков. Прогнозы на будущее строить трудно, и все же хотелось бы, чтобы именно эта тенденция получила окончательное преобладание.

Представление о Петере Розае как писателе будет неполным, если не упомянуть два последних сборника его стихов. Это «Теория дождливых дней» и «Улыбка мальчика», опубликованные в 1979 году. Вряд ли есть основания предполагать, что поэзия займет отныне главное место в творчестве писателя, скорее это еще одна, вполне естественная попытка попробовать силы в новом жанре, проверить возможности собственного таланта. И действительно, поэтические миниатюры, собранные в названных сборниках, открыли нам еще одного Розая, Розая более простого, внимательного к строго конкретным, обыденным ценностям жизни, внимательного к каждому жесту, к каждому человеческому действию.

В стихах Розай как-то ближе к своим героям, чувствуется, что они, несмотря на все свое человеческое несовершенство, по-своему дороги ему и он смотрит на них не равнодушным взглядом:

Не все однозначно, не все равноценно в творчестве Петера Розая. Художник он молодой, ищущий и, как принято говорить, противоречивый. «Я в самом деле полагаю, — писал он в предисловии к сборнику своих ранних рассказов, — что работа художника состоит не в изобретении нового, но в развитии некой картины мира, некоего звука, который попадает в точку. То, чего я ожидаю от художника, можно сформулировать и так: он должен открыть нам глаза на мир». Открыть глаза на мир — достойное кредо для художника, и если временами проза Розая кажется горькой, жестокой, даже злой, то это отнюдь не органичное качество творческого метода писателя, не дефект его собственного эмоционального видения, а всего лишь чуть сгущенные краски реального мира, который его окружает и который, конечно же, не должен быть таким. А что у самого Петера Розая палитра красок может быть и другой, об этом убедительно говорят его стихи: