Он писал: «Невероятным казалось мне, исповедую перед Богом, чтобы кроме Самого Высшего Бога, был кто-либо преисполнен Божественной и силы и дивной благодати. Никто из людей не может понять, что я видел и уразумел при посредстве не только душевных, но и телесных очей. Я видел очами моими Богообразную и более всех небесных духов Святейшую Матерь Христа Иисуса, Господа нашего… Свидетельствую Богом, имевшим жительство в честнейшей утробе Девы, что если б я не содержал в памяти и новопросвещенном уме твое Божественное учение, то я признал бы Деву за истинного Бога и воздал бы Ей поклонение, подобающее единому истинному Богу, потому что человеческий ум не может представить себе никакой чести и славы для человека, прославленного Богом, которая была бы выше того блаженства, какое я, недостойный, удостоился вкусить. – Благодарю Бога моего, благодарю Божественную Деву, благодарю преизящного апостола Иоанна и тебя, милостиво оказавшего, мне столь великое благодеяние».

«Достойно есть яки во истину блажити Тя Богородицу, присноблаженную и пренепорочную и Матерь Бога нашего Честнейшую херувим и славнейшую серафим», – шептали песенно ее губы.

Ублажая и почитая Пречистую Божию Матерь, под небесами не было для княгини Евдокии имени выше имени Сына Царицы Небесной Господа Иисуса Христа, от Которого приняла Спасение и Благодать. А сердце Евдокии было преисполнено живой любви и благодарности к Милостивой Царице Неба и Земли. Зная силу ходатайства Божией Матери, Евдокия призывала Ее на помощь во всех бедах и напастях и, предавая Ее защите себя, своих близких, свой любимый город, свое славное Отечество, она верила, что Спаситель мира не откажет Своей Преблагасловенной Матери, когда Она ходатайствует перед престолом Его о людях, – ибо велико раскаяние русского человека, сокрушенна и отчаянна его исповедь.

«Все упование мое на Тя возлагаю, Мати Божия, сохрани мя под сводом Твоим!»

Нашествие татарского хана Тохтамыша стало новым страшным испытанием для всей Русской земли. Не успела Москва и все Московское княжество оправиться от тяжелых потерь в Куликовскую битву, как явился новый коварный враг.

Стоял август 1382 года. Разбив войско хана-самозванца Мамая, Тохтамыш потребовал себе покорности от русских князей. Не получилось…Тогда Тохтамыш решил подавить свой страх и двинулся на Москву окольными путями, избегая встречи с великим князем Димитрием Донским, ибо слишком свежа была память Куликовского поражения ордынского войска. Димитрий Донской в спешном порядке собирал дружинников в Костроме, Переяславле и других городах и весях. Княгиня Евдокия с детьми оставалась в Москве. Отсутствие в Москве великого князя и его дружины вызвало у москвичей беспокойство. Город заволновался, чувствуя свою незащищенность перед устрашающей силой безумного и беспощадного врага. В Москве начались беспорядки, выступления отдельных мятежников. Ни бояре, на которых Димитрий Донской оставил столицу, ни убеждения святителя Киприана, митрополита Московского, не могли ослабить народное волнение и вразумить тех, кто накалял обстановку страха.

Из-за опасности взятия Москвы княгиня Евдокия с детьми и митрополит Киприан, просто чудом, сумели выйти за городские стены. На пути в Переяславль они чуть было не попали в плен к ордынцам. Господь сохранил их от рук вражеских и помог добраться до расположения лагеря войска Димитрия Иоанновича.

23 августа 1382 года, в понедельник, первые татарские конники подошли к стенам Московского Кремля. Три дня москвичи упорно отбивали тяжелые приступы неприятеля: помогали крепкие стены родного города и духовная сила сплоченности москвичей.

Хан Тохтамыш понял, что не взять ему Московского Кремля силой. Хитрость азиата зазмеилась в нем коварной беспощадностью обмана.

К воротам кремлевским были посланы посланцы хана, которые льстивостью подтверждали «миролюбивость и добрую щедрость» Тохтамыша. Они обещали, что с головы русского человека не упадет волосинка, что мир и покой русской столицы не нарушатся войском татарским…

Добродушные москвичи… Не желая кровопролития, 26 августа, в полдень, они положились на слово представителей Тохтамыша за войска, отворили кремлевские ворота и вышли мирным ходом: впереди князь Остей, за ним несли дары, потом шло духовенство в облачении, с иконами и крестами, а за ними бояре и народ.

Как только москвичи вышли из ворот, татары бросились на них и начали рубить саблями без разбора. Первым пал князь Остей. Иереи, умирая, выпускали из рук кресты и иконы. Татары топтали их ногами, рубили саблями. Истребляя всех подряд направо и налево, они ворвались в центр Кремля: одни через ворота, другие по стенам, по лестницам. Несчастные москвичи, мужчины безоружные, женщины, старики и дети, метались в беспамятстве, напрасно спасаясь от смерти. Множество их искало спасения в церквях. Татары разбивали церковные двери, врывались в храмы и истребляли всех от мала до велика. Резня продолжалась до тех пор, пока у татар не утомились плечи, не иступились сабли. Все церковные святыни, великокняжеская казна, сокровища, боярское имущество, купеческие товары были разграблены. Было истреблено множество книг, снесенных со всего города в соборные церкви. Город был зажжен. Огонь истребил тех немногих, которые успели избежать татарского меча.

Покарав Москву, татары отступили от нее.

Грустно было возвращение великокняжеского семейства в Москву: страшная картина бедствий, испытанных городом, до глубины души поразила Евдокию и Димитрия.

Ни одной живой души. Кучи трупов лежали повсюду на улицах среди обгорелых бревен и пепла. Опаленные огнем храмы завалены трупами убитых. Некому было ни отпевать мертвых, ни оплакивать их, ни звонить по ним.

Только в Кремле погибло от татарского меча 24 тысячи человек.

Серпуховской князь Владимир Андреевич Донской выехал из Волока с сильной своей дружиной и, догнав Тохтамыша и его войско, смял его и разбил наголову. Однако Тохтамышу удалось бежать.

Великий князь Димитрий Донской плакал на пепелище разоренного и сожженного родного города и с душевной болью хоронил своих москвичей. Великая княгиня Евдокия в глубокой скорби, с пониманием отнеслась к бедственному положению Москвы и всего Московского княжества. Ее благотворительность по отношению к тем немногим оставшимся в живых москвичам, бедствующим согражданам, была усердной. На фоне всеобщего разрушения и народной скорби, стараниями княгини Евдокии, помощью Димитрия Иоанновича, по благословлению Преподобного Сергия Радонежского, начатое в 1380 году строительство, в сорока километрах северо-восточнее Свято-Троицкой обители, Дубенско-Успенского монастыря, заложенного в память о сражении на Куликовом поле, завершилось. Холодный и пасмурный год 1383-й для великой княгини Евдокии стал еще и испытанием своего самоотвержения, основанного на благочестии твердости духа.

Победа на Куликовом поле дала понять людям русским, что татары не так сильны, каковыми они казались, однако сила их не была сокрушена. Великий князь Димитрий Донской должен был явиться к татарскому хану по его требованию, чтобы отстоять у хана права на великое княжение. Но, из-за крайнего озлобления Тохтамыша, на великокняжеском совете решено было послать в Орду тринадцатилетнего старшего сына Висилия Дмитриевича. Материнская любовь Евдокии к сыну Василию могла бы выставить много причин, чтобы отклонить решение великокняжеского совета. Но, повинуясь воле Божией, отдавая все лучшее и дорогое, любимое для Отечества и его благоденствия, она беспрекословно отпустила Василия в Орду, тем самым обрекла себя на двухлетнее страдание – сын был задержан в Орде как заложник.

(Юному князю Василию пришлось находиться в плену два долгих года. В 1385 году Василию удалось бежать из ордынского плена. Сначала он пробрался в Молдавию, а оттуда в Литву. И только потом – родная Москва.)

Это горькое известие пришло в великокняжескую семью вместе с неисполнимой утратой: отец Евдокии, Суздальский князь Димитрий Константинович скончался в возрасте шестидесяти лет на исходе осени 1383 года. Не замедлил и Тохтамыш, кроме дани, потребовать за князя Василия выкуп в восемь тысяч рублей. Сумма по тем временам огромная, и разоренное Московское княжество не могло выплатить всю сумму.