Об отце, вообще о родословной своей Петр Рычков впоследствии подробно изложит в автобиографических записках.
«Род и прозванье Рычковых исходят из древней дальности и неизвестности», — писал он и вполне достоверно сообщал, что его дед, Иван Иванович Рычков, был вологодским подьячим, занимался как приказный служитель казенными сборами в провинциях. Он скоропостижно скончался в 1712 году. Петр, родившись 1 октября того же года, деда своего помнить не мог, но от родственников слыхал, что дед был «человек большого росту, твердого состояния и здравого рассуждения». Он после себя оставил трех сыновей: Ивана, Михаила и Федора.
«Старший из них, Иван Иванович, был мой родитель, — свидетельствовал Рычков. — Жизнь его была соединена с разными и по большей части трудными приключениями». Вдвоем с братом Михаилом отец вел торговый промысел. По рекам Двине и Сухоне они отправляли в Архангельск небольшие суда с хлебом и разными товарами. Однажды взяли крупный подряд на перевоз поташа, смольчуги и клея. Но в пути буря разбила ветхие речные суда. Казна предъявила братьям Рычковым счет, уплатить который им оказалось не по силам. Тогда приказная контора для возмещения принесенных убытков конфисковала имущество Рычковых.
Лишившись средств, Иван Рычков в 1720 году навсегда покидает Вологду и едет с семьей в Москву, где среди своих знакомых по торговым делам находит и весьма влиятельных. Таких, как ранее упомянутый граф Бонде, который устраивает его экономом ко двору герцога Шлезвиг-Голштинского Карла-Фридриха.
Жить в Москве было дорого. Тем более что Рычков окладного жалованья не получал. Однако все старания направил к тому, чтобы дать своему сыну образование. Петр был единственной радостью и надеждою родителей, так как все прочие двенадцать рожденных у них детей в младенчестве поумирали. Для восьмилетнего ребенка нанимают учителя арифметики и голландского языка. Потом отец отдает сына «для совершеннейшего познания оного и других языков и для обучения бухгалтерской науке и внешней коммерции» к тогдашнему полотняных фабрик директору Ивану Павловичу Тамесу.
Тамес полюбил смышленого и покладистого ученика, как сына, и, по словам Рычкова, «при всех своих рассуждениях и представлениях к размножению мануфактур и к пользе российской коммерции чиненных всегда употреблял, и хотя я тогда несовершенного еще возраста был, следственно, и понятия ко всему тому достаточного не имел, однако в познании оных дел еще тогда и суще от него нарочитое основание получил».
Наставником своим Рычков гордился не беспричинно: «За его разум и многие полезные проекты к заведению и распространению мануфактур Тамес находился в особливой милости у его Величества… Петра Великого». Чтобы похвале не быть голословной, об Иване Тамесе нельзя не сказать чуть подробнее.
Приехал он из Голландии в начале XVIII века, то есть сразу же после того, как Петр Первый, побывав за границей, издал в 1702 году манифест, приглашавший в Россию ремесленников, мастеров, фабрикантов на выгодных для них условиях. Петр старался приемы и обычаи западноевропейской промышленности внедрить в русское производство, направить его усилия на освоение нетронутых богатств страны, «освободить рынок от гнета заграничного ввоза». Льготами и принуждением он всячески поддерживал иноземных и собственных промышленников, сравнивая последних с детьми, что «без понуждения от учителя сами за азбуку не сядут и сперва досадуют, а как выучатся, благодарят».
Силою и ласкою Петр Первый спешил насадить новый порядок в стране. Россия жила в режиме сверхвысокого давления извне и, чтобы отбиться от наседавших отовсюду многочисленных врагов, должна была в лице Петра «властно требовать от своего народа столько богатств, труда и жизней, сколько это нужно было для победы».
Известно, что из 35-летнего своего царствования Петр Первый четверть века непрерывно воевал, борясь за выходы к морям и за возвращение исконно русской территории. Ему нужна была сильная армия. Вот почему его заботило прежде всего устройство военных производств — парусинового, суконного, полотняного, а также горного дела, металлургии.
В Москве и Петербурге затевается строительство канатного, кожевенного, стекольного, шляпного, суконного, полотняного дворов, пуговичного и овчарного заводов. Машины и сырье для них либо изготовлялись на местах, либо ввозились из-за границы. Покровительствуя иностранцам, Петр Первый относился к ним весьма осторожно, особенно когда те норовили претендовать на роль хозяев новых мануфактур. Он использовал их лишь как проводников промышленных новшеств.
Московские торговые люди опасливо воспринимали новое дело, боясь вкладывать свои капиталы в создание мануфактур, которые требовали не только больших денег, но и технического образования, каждодневного пригляда, порядка и дисциплины. Русским купцам, склонным к вольному режиму жизни, привыкшим только скупать, а не производить товары, новая деятельность была в тягость. Эго видно, например, из истории Полотняного завода. Он был построен в 1706 году в Москве. И хотя сырья имелось в достатке и приемы обработки его русские хорошо знали, хотя начальниками его поставили крупных московских купцов, завод нес убытки, а через восемь лет совсем остановился. Один из компанейщиков, купец Иван Зубков, признаваясь в неудачах, доносил, что он-то старался, но другие, вложив деньги, фактически «у того дела не были и не радели».
Туг в компанию купцов и вступил Иван Тамес. Чуть погодя он принял русское подданство и уравнялся в правах с русскими купцами. Видя среди них разлад и нерадение, он обратился к Петру Первому с просьбой назначить его директором мануфактуры, обещая так наладить дело, что не только «удовольствует всю Россию полотном, тиком, скатертями и салфетками, но и сверх того за море ради продажи отпуск умножит». Царь удовлетворил эту просьбу, и вскоре так называемая «фабрика Тамеса» стала самой крупнейшей и передовой в России. Уже к концу 1725 года там работало около восьмисот человек.
Прежде основная часть пряжи покупалась втридорога за рубежом. Тамес открыл свой прядильный цех. Сырье для него заготовлялось подрядом. Тамес отказался от этой невыгодной и ненадежной услуги людей, прямо не подчинявшихся ему. Он попросил придать фабрике несколько сел, жители которых поставляли бы нужное количество работников и льна. Кроме желающих обучаться и работать на фабрике по доброй воле, присылались «винные бабы и девки», допустившие в своем поведении какие-то промашки. Так Иван Тамес снабдил фабрику дешевой рабочей силой и почти даровым сырьем. В ее цехах работали теперь в основном русские мастера, рабочие и управители вместо наемных иностранцев, содержать которых было в два раза дороже… При фабрике были созданы школы у станка, учебное заведение, где опытные русские мастера передавали свои навыки детям, вообще молодежи, здесь же шло обучение арифметике и коммерческим наукам.
Когда Тамес умер, Петр Рычков, оказавшись без попечителя, некоторое время жил у родителей, затрудняясь найти службу. «В таких наших обстоятельствах принужден я был не только ученье, но и родителей моих оставляя, сыскивать способов к их облегчению и где б себя употребить, тем наипаче, что они никакого беспутства во мне не видели, но еще и годность нарочитую с немалою и всегдашнею охотою к наукам примечали; а где и как меня пристроить по тогдашнему своему состоянию, способов не находили».
В начале 1730 года отец едет в Петербург и берет с собой семнадцатилетнего сына. После многих хлопот благодаря давним своим связям с торговыми людьми устраивает Петра в контору дирекции Ямбургского и Жабинского стекольных заводов, что находились в ста верстах от столицы.
В уездном городке Ямбурге Петр нашел хорошую девушку Анисью и решил жениться. На смотрины невесты — дочери управителя волостей Прокофия Даниловича Гуляева — в Ямбург вскоре приехали из Москвы родители Петра и благословили молодых.
После свадьбы Петр снова остался без работы: оба стекольных завода закрылись в связи с переносом их из-под Петербурга в другое место. Вот туг Петр Рычков и обратился в портовую таможню. В качестве переводчика он работал там до того июньского дня, когда позвал его в экспедицию географ, статский советник Иван Кирилов.
