Прежде всего Тильзитский мирный договор, принудивший Россию присоединиться к континентальной блокаде Англии, ударил по Анфилатову сильнее, чем по его коллегам. И дело было не только в прекращении русско-английской торговли, но и в махинации европейских партнеров Анфилатова. Суть ее заключалась в том, что они отправили ему корабль с грузом заказанных им товаров якобы континентального происхождения. В Петербурге же выяснилось, что они сделаны в Англии. Русские чиновники решили, что именно Анфилатов нарушил закон, и стоимость товаров — 127 тыс. р. — незамедлительно взыскали с «виновника».

Последний не сложил оружия, т. е. начал бегать по департаментам, писать прошения, взывать к справедливости, и через три года добился своего. Деньги вернулись к законному хозяину, но последствия «усердия» императорских чиновников не прошли бесследно. Все это время Анфилатов был оторван от торговых дел, привязан к Петербургу и, главное, ограничен в средствах, ведь он не держал деньги в кубышке, а вкладывал их в дела. Изъятие же из оборота такой солидной суммы расстроило финансовые устои анфилатовской фирмы.

Кроме того, объявился на Севере некий пират, который начал топить анфилатовские промысловые суда. Плавал тот пират под французским флагом, но, судя по всему, флаг был маскировкой. Нетрудно догадаться, кому были особенно вредны антифилатовские коммерческие эксперименты. А тут еще курс русских ассигнаций упал в 4 раза (по отношению к золотому рублю). И наконец, компаньон Анфилатова оказался «злым гением» фирмы. Одним словом, к 1812 г. Ксенофонт Алексеевич Анфилатов разорился (объявил себя несостоятельным должником). Из купца первой гильдии он превратился в мещанина и последние два года жизни провел «наедине с чистой совестью и бедностью», как образно выразилась его дочь.

Вот, собственно говоря, и все, что я могу вам рассказать по интересующей вас теме.

После этого слушатели начали обмениваться мнениями об услышанном, и кто-то спросил, а что такое «гильдия»?

— Термин этот имеет несколько значений, — ответил штурман, — В России он означал установленное государством имущественно-правовое деление купеческого сословия. В эпоху, о которой идет речь, существовало три гильдии. К первой относились купцы, имевшие капитал 50 тыс. р. и более, ко второй — 20 тыс. и к третьей — 7 тыс. р. Закон обеспечивал каждой гильдии определенные права и налагал ряд ограничений, весьма странных, я бы сказал, даже диких по современным понятиям. Вызваны они были тем, что упомянутые суммы капитала указывались самими купцами (тогдашняя государственная бюрократия еще не разработала эффективной методики контроля доходов). А это затрудняло налогообложение, ведь большой капитал требовал соответственного налога, что побуждало купцов прибедняться. В борьбе с этим злом государственные умы Российской империи разработали методику мелочной регламентации не только торговых дел, но и образа жизни купцов (их жилищ, средств транспорта, одежды).

Так, например, купец третьей гильдии обязан был жить в скромном деревянном доме типа избы. Ездить по городу он мог только в одноконной телеге. Разрешалось подвергать его телесным наказаниям. И наконец, одеваться он должен был в строгом соответствии с гильдийскими ограничениями. Принадлежность ко второй гильдии освобождала от телесных наказаний и давала право на езду по городу в пароконной коляске. Кроме того, давались послабления в одежде и ряд других льгот. Ну а первогильдийцы могли иметь загородные дачи, поместья. Им разрешалось ездить по городу в карете, запряженной четверкой лошадей. Их освобождали от воинской повинности, и одеваться они могли по-благородному.

Эта регламентация личной жизни неукоснительно соблюдалась, т. е. появление на улице какой-нибудь Аграфены Матвеевны Кондрашкиной (жены третьегильдийца) в модной шляпке (как у госпожи городничихи) влекло за собой соответствующую кару. Квартальный, а он-то отлично знал, кто и в каком чине-звании проживает на подведомственной территории, хватал дерзкую модницу и препровождал ее в участок. После этого супругу нарушительницы постановлений приходилось развязывать кошель и устранять инцидент известным способом. Разумеется, при этом он не мог не задуматься: а не лучше ли быть во второй гильдии? Хоть и налог больше, зато достойно жить можно, ведь третьегильдийцу при случае говорят: «Куда прешь!», а второгильдийцу: «Пожалуйте вперед, ваше степенство!» Надо полагать, и Аграфена Матвеевна вряд ли бы возражала против такого уважительного отношения.

Как вы сами понимаете, все это делалось ради роста налоговых поступлений в государственную казну. С этой же целью принимались меры по защите интересов русских купцов на внешних рынках. Но они явно уступали принятым в странах Запада: торговое сословие там жило лучше.

Трагедия Анфилатова заключалась в том, что он, в сущности, один пытался решить задачи государственного масштаба: развитие промыслов в Северном Ледовитом океане, прямой товарооборот с Америкой, пресечение махинаций иностранных купцов в России, совершенствование банковского дела и т. д. В условиях крепостнического государства Анфилатов с его благими и, несомненно, прогрессивными идеями оказался белой вороной.

Что же касается его эксперимента в торговле с Соединенными Штатами, то он показал следующее: 1) торговля эта была взаимовыгодной даже в то время, когда заокеанская республика могла предложить покупателю лишь колониальные товары, а Россия — сырье, полуфабрикаты и сравнительно узкий ассортимент промышленных изделий; 2) в Европе начала XIX в. имелись силы, для которых русско-американская торговля была крайне нежелательной (по политико-экономическим причинам); 3) торговые контакты повлекли за собой дипломатическое признание Соединенных Штатов Россией, что соответствовало государственным интересам обеих стран.

Как-то Геннадий Васильевич Соловьев сказал, что младший научный сотрудник Женя Кочергин обладает чертой, свойственной гениям, — он рассеян, как многие светила науки. Конечно, штурман пошутил, хотя ему как начальнику экспедиции это свойство самого юного члена нашего коллектива доставляло немало хлопот, да и сам Женя очень из-за этого переживал. Большую взбучку он получил от шефа, когда вскрылась путаница с документами, ведение которых было ему доверено.

Следует отметить, что наш начальник был человек требовательный. Скидок на возраст и на неопытность он не делал и, будучи выведенным из себя чьей-то нерадивостью, отходил не скоро. Так было и на этот раз. Изрядную выволочку виновник получил утром того дня, когда открылось его «грехопадение»; после обеда последовала добавка, а когда после ужина шеф изыскал повод для очередного разноса за ту же провинность, я не выдержал:

— Герман Николаевич, будем надеяться, что Женя осознал свой проступок и не повторит его. В конце концов на ошибках учатся.

Те из членов кают-компании, которые сочли для себя возможным как-то реагировать на происходящее, также начали заступаться за Женю, а он, почувствовав поддержку, стал ссылаться на стечение обстоятельств, свою загруженность и т. д. Аргументы младшего научного сотрудника выглядели малоубедительно, и, очевидно, он сам понял это. Во всяком случае, оправдания его приняли иной характер.

— А вообще-то мне, товарищи, непонятны причины этих строгостей. Не увлечение ли это эпохи? Ведь были времена — отправлялась в море русская экспедиция, а командовал ею датчанин, среди участников были немцы, французы и прочие иностранцы. Весь мир знал о ней и изучал привезенные материалы.

— Вы глубоко заблуждаетесь, молодой человек, — ответил штурман Соловьев. Причины такого рода строгостей на нашем судне вам объяснят коллеги, я же могу добавить, что многие научные экспедиции прошлого были засекречены. Например, Джеймс Кук после возвращения из первого кругосветного плавания сдал сотрудникам Адмиралтейства не только корабельные карты и журналы, но и личные дневники своих подчиненных. При этом всем им было приказано держать язык за зубами[64]. Маршрут и цели французской кругосветной экспедиции под командованием Луи Бугенвиля были государственной тайной[65]. О маршруте и целях русской высокоширотной экспедиции под командованием Чичагова не имели никакого представления даже члены сената[66].