Мы видели, что, несмотря на успехи 1864 г., Алимкул еще в 1865 г. получил поддержку от киргиз из Куртки, и вообще возможность получения кокандцами помощи от киргиз не исключалась, как не исключалась возможность возобновления кокандцами наступательных действий, особенно с юга. В январе 1865 г. начальник укрепления Токмак доносил, что кокандцы двигаются в большом числе к верховьям речки Иссыгаты, "грабя аулы киргизов и лошадей у них". В марте опасались вторжения Алимкула в Чуйскую долину через перевал Шамси. В январе Черняев писал, что левый (т. е. южный) фланг русских "населен кара-киргизами, племенем наиболее диким, между которыми Алимкул, как однородец их, может скорее встретить сочувствие, чем между киргизами (т. е. казаками) Большой орды" Опасения не оправдались; еще до поражения и смерти Алимкула (9 мая) и падения Ташкента (15 июня) Россия получила значительное число новых подданных из киргиз; в марте манап племени Саяк Осман Рускулбек просил о принятии его в русское подданство с "подвластными ему десятью тысячами кибиток"; на это последовало высочайшее соизволение, чем было несколько недовольно министерство иностранных дел; в письме вице-канцлера Оренбургскому генерал-губернатору от 5 июня выражалась надежда, что "принятием этого племени в подданство мы не уклонимся от тех начал относительно наших границ и наших дальнейших действий в Средней Азии, которые уже приняты в руководство, так как уклонение от них могло бы иметь самые вредные последствия". В июне, еще до завоевания Ташкента (автор даже был против такого завоевания, хотя тут же говорит о необходимости сделать границей русских владений реку Сыр-Дарью на всем ее протяжении), была составлена секретная записка, где говорится, что "теперь все северные кара-киргизы (т. е. все, кроме ферганских и кашгарских) в русском подданстве, кроме немногих в верховьях Чирчика и у прорыва Джумгала через Уртак-тау, откуда еще кокандцы могут устроить против нас горную войну". В том же году, после взятия Ташкента, перестали существовать и эти исключения. В виду выразившегося в письме вице-канцлера настроения высших сфер, Оренбургский генерал-губернатор (Крыжановский) был даже недоволен, когда Черняев своею властью разрешил перекочевать в русские пределы подавшим прошение о принятии их в русское подданство манапам: манапам "дикокаменных киргиз рода Турукли, Шамень, Кодан, Байтелэ и Джаманак", кочевавших на Джумгале, в числе тысячи кибиток, и рода Богиш (Багыш) манапу Сарымсаку", кочевавшему за Карабурою, в числе 150 кибиток. Манапы, кочевавшие у Джумгала, получили от Черняева разрешение перейти на Кочкар, тем более, что эти места в то время никем не были заняты. Потом оказалось, что ходатайство возбуждено манапами рода Бурукчи, или Исенкул, из сарыбагышцев, находившихся прежде с Умбет Али; вопрос об удовлетворении их ходатайства был разрешен уже в 1866 г. В октябре 1866 г. прибыли с Кокшала манапы от чириковских киргиз; вследствие притеснений, которым они подвергались со стороны Якуб-бека кашгарского и со стороны принявшего кашгарское подданство Умбет-Али, они просили позволения "кочевать на реке Таранче или же в верховьях Нарына". Окончательное утверждение за Россией всего Нарынского края произошло в 1867 г., когда было устроено Нарынское укрепление. Тогда же в пределы России возвратился Умбет-Али "окончательно обедневшим", и поселился в Пржевальском (тогда Иссык-Кульском) уезде.
Талызин считает временем окончательного покорения киргиз 1865 год, когда в русские пределы пришел род Бурукчи. Повидимому, в том же году произошло одно из последних, если не последнее (не вполне ясно, когда произошло то сражение полковника Полторацкого с Умбет-Али на Атбаше, о котором говорит Талызин) вооруженное столкновение между киргизами и русскими. Вследствие полученных сведений о намерении некоторых киргиз весной принять участие в действиях мусульманских повстанцев в Кашгаре Колпаковским было приказано "доставить в отряд на реке Аксу и там задержать более влиятельных манапов" — конечно, как в 1864 г. "под благовидным предлогом". Тем не менее, они Суанбек, кочевавший в долине реки Сарджас (Сары-джас), в мае сделал попытку откочевать в Кашгар; посланный за ним небольшой отряд догнал его в верховьях Сарджаса и предложил ему вернуться в русские пределы, но Суанбек, "пользуясь численным перевесом", захватил людей и, "отобрав амуницию и оружие, связал и, нанося побои, продолжал дальнейшее движение". Узнав об этом, начальник текесского отряда послал для преследования Суанбека более, значительные силы, которым и удалось освободить пленных и взять в плен самого Суанбека. В том же году бывшая воинственность киргиз проявилась еще по другому поводу; сарыбагышцы в полном составе сели на коней и выступили с оружием в руках против саяковцев, захвативших в плен сына манапа Тюрегельды; но пленный был освобожден по настоянию русских властей, и столкновение было предотвращено.
У Талызина приводятся еще сведения о размещении киргиз после подчинения русским. В общем каждое племя сохраняло свою прежнюю территорию. На крайнем западе попрежнему жил род Султу, под главенством манапов Байтыка и Корчи; первому принадлежала территория от Карабалты до Пишпека, второму — от Пишпека до Иссыгаты. Племя Саяк (имя его манапа не приводится) попрежнему занимало пространство от Александровского хребта до Нарына. Берега Иссык-Куля и восточная часть Чуйской долины попрежнему были заняты сарыбагышцами, при чем Джантай считавшийся более благонадежным, получил более важную в стратегическом отношении территорию от Кутемалды и Буамского ущелья до Каракунуза и перевала Шамси. Менее надежный манап Тюрегельды был оставлен на реке Кегеты; впоследствии эти киргизы были переведены в местность "по юго восточному склону Александровского хребта и по долине Каракола и Качкара", так как "земли их в Чуйской долине понадобились под оседлые русские поселения". Остальные киргизы оставались и в конце 90-х годов там же, где были в 60-ых. Талызин говорит только о киргизах Пишпекского уезда: из сведений собранных Радловым, видно, что бугинцы по-прежнему жили от восточного берега Иссык-Куля до Текеса, откуда часть их перешла в Кульджинский район, где в то время образовалось мусульманское султанство, занятое русскими, как известно, только в 1871 г.
Радлов в 1869 г. посетил сарыбагышцев и султинцев "не более чем через пять лет" (Кант 5 Jahre) после покорения, и нашел там полное умиротворение; повсюду он мог ездить без конвоя и нигде не встречал враждебного отношения. Киргизы даже легче примирились с русским управлением, чем их северные соседи (казаки). В отличие от казаков, киргизы тогда жили не мелкими аулами, а целыми родами; иногда юрты одного рода тянулись вдоль берега речки верст на двадцать и более. Перед каждой юртой стояло копье, чего у казаков не было. Часть народа занималась земледелием: пашни обрабатывались еще тщательнее, чем у казаков. Известно, что записанные Радловым киргизские тексты, особенно эпические вошли в пятую часть его "Образцов народной литературы тюркских племен". В киргизском эпосе часто упоминаются ногайцы; повидимому, даже главному герою. Манасу, приписывается ногайское происхождение (он причисляется к сары-ногаям), что заставляет предполагать влияние ногайского эпоса на киргизский. Пути этого влияния еще не выяснены. Судя по словам Талызина, грамотность, несмотря на частую переписку с русскими властями, была у киргиз, как и следовало ожидать, мало распространена: "на весь Чуйский край был один писарь из сартов". В противоположность этому, Вышнегорский слышал в 1886 г., что "в каждой кара-киргизской волости Аулие-атинского уезда находится от одной до четырех школ (мектебов), содержимых богатыми людьми".
Мы видели, что русская власть сначала признала манапов. По свидетельству Талызина, бумаги адресовались, например, "старшему манапу сарыбагышей Джантаю-батырю". Валиханов в декабре 1864 г., осуждал русские власти за то, что ими "ничтожный, известный лживостью" Сарынбек (или Сарымбек) был возведен в знание "ага манапа", тогда как прежде у киргиз аристократии не было, и только немногие, как Урман и Бурумбай (или Бурамбай, Буранбай), выдвинутые своими личными качествами, достигали главенства, при чем первый был известен храбростью, второй — замечательным умом. Назначив главным манапом ничтожное лицо, русские "случайное явление возвели в постоянное достоинство": этим же они вооружили против себя других манапов (называются Мурад Али, из бугинцев и Боли-Карай), которые "ушли не от нас, а от Сарымбека". Мне неизвестно, имеется ли в виду тот Сарамбек, или Сарымбек в долине Таласа на Карабуре, с которым имел дело Черняев, или упоминаемый у Талызина манап Саурамбай Худояров, бывший в 1868 г. младшим помощником уездного начальника и бывший в живых еще в 1897 г., когда о нем говорится только как о "почетном старике Тынаевской волости" (из сарыбатышцев).
