— В этой сумке всё, что понадобится тебе после моей смерти… — быстро заговорил старик, похлопав по широкой кожаной ручке. — Твои паспорта с визами, пластиковые карточки, выписки из банков, где у тебя теперь лежит почти четверть миллиарда долларов. И самое главное, блокнот с информацией о нужных людях здесь и там, которые помогут тебе решить практически любой вопрос. Суммы проставлены там же, не будь стеснительным и смело пользуйся. Так, что ещё? Кое-какие документы на сильных мира сего и бумажки на собственность здесь… Теперь всё, что ты увидел, заглянув в ведущую сюда калитку, твоё. Сто тысяч евро пятисотками на всякий случай и ключи от твоей квартиры в Тиндо. Вроде всё. Ах, да, коробочка с камешками…

— Ты бредишь? Какие миллионы и документы?

— Нет, это ты ещё не осознал, кем теперь стал. Посмотри…

Старик расстегнул молнию, и я начал просто нажимать на курок, слыша слабые хлопки, видя, как рвётся рубаха на его груди и прорехи мгновенно заполняются тёмной кровью. Сработал рефлекс — я бы уверен, что там находится оружие, но оказался не прав. Когда пистолет несколько раз тихо щёлкнул, я понял, что патроны закончились… И не только. Всё закончилось. Конечно, здесь могли ещё остаться какие-нибудь ловушки и последние приветы, но я был уверен, что это не так, и предсмертные слова этого странного человека, пусть и прозвучавшие как безумие, показались мне правдивыми и прощальными. Последняя воля была озвучена, а приговор самому себе приведён в исполнение.

Я заглянул в эту небольшую кожаную сумку и увидел лежащие там пачки денег, плотный конверт и потрёпанный блокнот. В общем-то, всё именно так, как говорил этот странный человек. В конверте нашлись новенькие паспорта, россыпь пластиковых карточек, к каждой из которых аккуратно был приклеен небольшой клочок зелёной бумаги с цифрами, видимо, ПИН-коды. Про себя я невольно отметил, что именно от этого банки всегда настоятельно предостерегают клиентов. Потом шли какие-то бумаги с выписками, счетами, мелькающими названиями зарубежных банков и столбцами цифр. Немного подумав, я задёрнул молнию и, стараясь не смотреть на то, что осталось от Виолетты и Хельмана, гулко прошёл к лестнице. Сняв очки, я некоторое время раздумывал, не разбить ли их о щербатую стену, но потом просто сунул в карман, где уже лежали новые документы. Вспыхнувшее ранее желание — не возвращаться и отказаться от всего предложенного — начало таять, и вскоре я твёрдо знал, что обязательно скоро снова побываю здесь. Ведь то, что я откажусь от этого неожиданного богатства, не вернёт никого к жизни и ничего не изменит. Но деньги на счетах, и что же тогда мне может понадобиться в этом странном месте снова, пусть я и стал его хозяином? Наверное, я знал ответ, но пока не хотел произносить его вслух даже для себя самого.

Медленно спускаясь по качающейся лестнице, сейчас действующей почему-то успокаивающе, и слушая гулкое эхо своих шагов, я почувствовал себя как никогда одиноким. Странно, но теперь, когда всё закончилось, мне показалось, что я готов был бы многое отдать, чтобы всё произошедшее повторилось. Или, нет, точнее продолжилось. Каким бы дурацким не было всё, что происходило со мной в последнее время, это, несомненно, давало стимул к жизни и необходимость удовлетворить интерес. А когда никаких тайн не осталось, я видел впереди только одинокое и бесцельное будущее. К работе, после всех этих смертей, возвращаться не хотелось, да и теперь в этом не было абсолютно никакой материальной необходимости. Что же тогда? Путешествия, смена обстановки? Наверное, да — ничего другого не остаётся. Необходимо, чтобы новые яркие впечатления хотя бы немного затмили тот мрак, что зиял сейчас в душе невосполнимой брешью. Почему-то это представлялось мне как долгое кругосветное путешествие, с обязательно максимально насыщенной программой и обилием алкоголя. А потом, когда эта праздная жизнь предсказуемо приестся, я выберу себе какое-нибудь тихое место на берегу океана, где куплю дом, или даже целый остров, и буду спокойно жить, подыскав какое-нибудь увлекательное хобби. Может быть, где-то там познакомлюсь с очаровательной девушкой и, кто знает, через несколько лет, в семейных заботах, с детьми, буду всё реже вспоминать эти страшные дни аномально жаркого лета в далёкой России.

Оказавшись внизу, я вышел на середину двора и поставил там сумку. Возможно, было бы разумнее положить её в «мерс», однако внезапно мне показалось, что если пройти сквозь калитку, то будет невозможно себя заставить вернуться назад. Грустно посмотрев на мою награду, которая стоила жизни стольким людям, я обошёл конструкцию и остановился возле небольшой металлической пристройки. Дверь была не заперта и, неприязненно потянув гнутую горячую ручку, на меня дыхнуло смрадом автомобильного гаража, где когда-то я халтурил в студенческие годы. Однако никаких машин здесь не было, зато стояли канистры с бензином, какие-то баллоны и мотки промасленных верёвок. Примерно то, что мне было нужно, хотя, наверное, я всё-таки предпочёл бы нечто вроде взрывчатки.

— Вот и всё… Последний пожар, в котором принимаю участие! — выдохнул я и, схватив две канистры, побрёл в сторону лестницы наверх.

Ноша была тяжёлой, пот мгновенно начал катить с меня градом и казалось, что широкие ручки могут в любой момент выскользнуть из моих мокрых, дрожащих пальцев. Но я просто шёл вперёд, находя почему-то необычайное наслаждение от такой обременительной, но простой и понятной работы, которую нашёл себе исключительно самостоятельно. Более того, этим, казалось, я словно искупал часть вины перед всеми пострадавшими из-за меня людьми. Понятно, очень маленькую, но всё же. Ни мгновение не сомневаясь в правильности своего решения, я просто не мог допустить мысли, что к телам лежащих наверху людей прикоснутся какие-то другие, чужие руки. Вся эта суета со следственными действиями и прочим меня абсолютно не интересовала, а просто хотелось отдать дань всем только так, как считаю нужным я, — не оскорбляя их памяти, а достойно.

Опустившись и поднявшись четыре раза, я наконец почувствовал, что сил на большее у меня не хватит, но посчитал, что бензина более чем достаточно. Теперь просто предстояло немного помолчать и проститься со всеми собранными здесь телами. Кажется, бесконечно долго я, надев очки, бродил между ними, что-то шептал и чувствовал себя совершенно потерянным. Подняв коробку, выпавшую из рук зловещего хозяина, я погрузил руку в драгоценные камни. И, хотя я не был знатоком, понимал, что держу сейчас в руках значительное состояние. Впрочем, возможно, для моего нынешнего материального положения это были сущие пустяки. И, как бы там ни было на самом деле, брать их с собой я не хотел точно.

В этом было что-то завораживающее, особенно на фоне кружащегося в доме дыма. Как будто я окунаю руку в чистый ручеёк, переливающийся в лучах тёплого весеннего солнца. Неожиданно очень правильным показалось мне разделить это сказочное ощущение с Виолеттой. Я подошёл к лежащей лицом на решётке девочке, но не осмелился приподнять её голову. Зияющую рану видеть не хотелось, так как я верил: каким человека увидишь в последний раз, таким он и запомнится навсегда. А этого ребёнка мне хотелось помнить живым, красивым и участливым, но никак не мёртвым. Встав на колени рядом с распластавшимся, отвратительно пахнущим тельцем, я почему-то подумал, что Хельман вовсе здесь и не мешает, наоборот, создаёт прямо-таки символический контраст между добром и злом. Потом мои пальцы снова взялись за камни и, зачерпывая полупустыми горстями, я медленно ссыпал их на волосы Виолетты. Да, она была и остаётся достойной только самого лучшего! И быть усыпанной бриллиантами — это то малое, что я мог сейчас для неё сделать.

Не хотелось никуда спешить — просто вот так сидеть и думать, что малышка лишь уснула, заигравшись и сама не заметив этого. Смог, кажется, стал сильнее, но я знал, что это никак не побеспокоит ребёнка. Однако то, что я увидел дальше (в забытьи или временно потеряв ориентацию), запомнил на всю жизнь, хотя, к счастью, после этого навсегда был оставлен образами и кошмарами, преследующими меня со дня смерти Валеры. Передо мной снова возникло это ужасное лицо, но теперь как никогда материальное и, кажется, считающее, что сегодня последний шанс за что-то поквитаться со мной. От монстра исходила исполинская сила и в то же время чувствовалась трогательная неуверенность и даже возможность если и не стать друзьями, то прийти к какому-то взаимному соглашению. Но я подобного никак не хотел, даже напротив, считал это лицо предвестником и молчаливым наблюдателем за всеми произошедшими со мной несчастьями. И когда рот монстра открылся, оттуда (чего я ожидал меньше всего) выскользнул не осклизлый трепыхающийся язык, а раздался тихий женский голос: