— В школу? Значит… а сколько тебе лет?

— Шестнадцать. Мы с тобой ровесники.

Это удивило ее. Наверное, до сих пор она думала, что я какой-нибудь извращенец в возрасте.

— Значит, шестнадцать. А где твои родители?

«А твои?» — мысленно спросил ее я. Мы были товарищами по несчастью, от которых отказались их дорогие папочки. Но я не сказал об этом.

Я помнил, что молчание — лучший способ общения.

— Мать бросила меня давно. А отец… остался в нашей старой квартире. Ему невыносимо жить со мной таким. В остальном — он вполне нормальный человек.

Линди кивнула. В ее глазах я увидел жалость. Я не нуждался в жалости. Если она почувствует жалость, то, чего доброго, сочтет меня несчастным уродом, похитившим ее, чтобы силой сделать своей. Решит, что я нечто вроде Призрака Оперы. Но все же жалость лучше, чем ненависть.

— Ты скучаешь по отцу? — спросила она.

Я сказал правду:

— Пытаюсь не скучать. Какой смысл скучать по тем, кто не скучает по тебе? Согласна?

Она кивнула.

— Когда мой отец увяз в наркотиках, мои старшие сестры ушли жить к своим бойфрендам. Я на них очень рассердилась за то, что бросили отца на меня. Но все равно скучаю.

— Понимаю.

Говорить дальше об ее отце было рискованно, и я сменил тему.

— Ты хочешь, чтобы Уилл давал тебе уроки? Мы с ним занимаемся каждый день. Думаю, ты способнее меня. Я не слишком прилежный ученик. Но девочки вообще прилежнее парней. Да ты и сама знаешь.

Она молчала.

— Если хочешь, Уилл будет заниматься с тобой отдельно. Я знаю, ты злишься на меня. У тебя есть полное право злиться.

— Да, злюсь.

— Но я хочу кое-что тебе показать. Может, тогда твоя злость немного утихнет.

— Мне? Показать? — с тревогой спросила она.

Казалось, еще мгновение, и она бросится прочь из гостиной.

— Да ты не бойся! — быстро сказал я. — Ты меня не поняла. Я хочу показать тебе оранжерею. Я ее построил сам, из готовых деталей. Там я выращиваю розы. Тебе нравятся розы? — спросил я, зная, что она обожает розы. — А все началось с Уилла. Он решил, что у меня должно быть какое-то увлечение. Сначала розы росли на открытом воздухе. Но потом стало холодно, и появилась мысль построить оранжерею. Мне больше всего нравятся розы сорта «флорибунда», ползучие. Их еще называют розами прерий. Они не такие пышные, как чайные. У них меньше лепестков. Но зато они не такие капризные и быстро растут. Если сделать хорошую подпорку, они вырастают до десяти футов. Наверное, у меня хорошие подпорки, поскольку они уже доросли до этой высоты.

Я замолчал. Моя речь начинала походить на разговоры зануд, помнящих наизусть результаты бейсбольных матчей или цитирующих «Властелина колец» так, будто хоббит Фродо — их дальний родственник.

— Значит, розы в моих комнатах — из твоей оранжереи? — удивилась Линди. — Ты их сам вырастил?

— Да.

Я попросил Магду, когда желтые розы в комнатах Линды увянут, заменить их белыми — символ чистоты. Впоследствии я надеялся заменить их красными — символ романтической любви.

— Я с удовольствием покажу тебе оранжерею. До сих пор мне было некому дарить розы. Только Магде. Но их много, хватит на всех. Если ты боишься идти туда со мной вдвоем, я попрошу Уилла и Магду. Они пойдут с нами. Я могу попросить Магду присутствовать на занятиях.

Я намеренно не напоминал о том, что сейчас Линди наедине со мной. И все эти дни ее защита была весьма символической: слепой мужчина, довольно пожилая женщина и красивая, но непрочная дверь. Тем не менее с моей стороны не было никаких агрессивных действий. Я надеялся, она это заметила.

— Значит, это твое настоящее лицо? — наконец сказала Линди. — Это не маска, чтобы спрятаться… Похитители часто надевают маски.

Она нервозно рассмеялась.

— Я сам хотел бы, чтобы это была маска. Сейчас я повернусь, и ты сможешь убедиться.

Я повернулся и весь внутренне сжался. Хорошо, что рубашка и джинсы скрывали мое шерстистое тело. Но даже мерцающего света плазменной панели хватало, чтобы испугаться моего облика. Я вспомнил, как Эсмеральда не смогла себя заставить взглянуть на Квазимодо. Я был чудовищем. Чудовищем.

— Если хочешь убедиться, дотронься до моего лица.

— Я тебе верю, — ответила Линди, качая головой.

Сейчас я сидел ближе к ней. Ее глаза двигались то вверх, то вниз, потом остановились на моих когтистых руках. Она кивнула, и я понял: Линди меня жалеет.

— Пожалуй, я тоже буду заниматься с Уиллом, — сказала она. — Попробуем учиться вместе, чтобы не тратить его время. Но если ты очень уж туп и не сможешь поспевать за мной, я предпочту индивидуальные занятия. Вообще-то я привыкла к высокому уровню успеваемости.

Я понимал, что она шутит, хотя в ее шутке была доля правды. Мне хотелось продолжить разговор об оранжерее и спросить Линду, не согласится ли она завтра утром позавтракать вместе со всеми, но я решил не пугать ее таким напором.

— Мы занимаемся в моем кабинете на первом этаже. Окно выходит прямо на оранжерею. Занятия обычно начинаются в девять. Сейчас мы с Уиллом читаем сонеты Шекспира.

— Сонеты?

— Да.

Я стал лихорадочно рыться в памяти, чтобы продекламировать несколько строк. Пристрастившись к чтению, я запомнил наизусть много стихов. Однако сейчас напрочь все забыл. Теперь она поймет, что я действительно тупица.

— Шекспир — это классно, — только и сумел произнести я.

«Да, парень. Хорошо, что даже ты это понимаешь», — произнес мой ехидный внутренний голос.

Однако Линди улыбнулась.

— Да. Я люблю его поэзию и пьесы.

Она вновь нервозно рассмеялась. Может, наша первая встреча успокоила ее? Хотелось бы так Думать.

— Пойду лягу, чтобы не проспать занятия, — сказала Линди.

— Спокойной ночи.

Я проводил ее взглядом. Я слушал шаги на лестнице, потом звук открывшейся и закрывшейся двери. И только после этого я дал волю своим звериным инстинктам и пустился в пляс по комнате.

Я проснулся до восхода солнца и сразу же пошел в оранжерею. Убрал опавшие листья, подмел пол, полил кусты. Все это я постарался сделать заблаговременно, чтобы к началу наших занятий земля успела подсохнуть. Мне не хотелось, чтобы Линди видела разбухший от воды грунт (а розы требовали много воды). Я даже вымыл чугунную оранжерейную мебель, хотя она и так была вполне чистой. И потом, в оранжерее было достаточно жарко. Если бы Линди вдруг захотела заниматься там, долго мы бы не высидели. Однако я предусмотрел и такую возможность.

К шести утра все было готово. Ползучие розы я приподнял повыше. Пусть кажется, будто они хотят убежать за пределы оранжереи. Потом я отправился к Уиллу и разбудил его, громко постучав в дверь.

— Она придет, — сообщил я.

— Придет… кто? — заспанным голосом спросил Уилл.

— Тсс! Она может нас услышать. Сегодня Линди тоже будет заниматься.

— Замечательно. Но не сейчас же! Часов через пять, я думаю.

— Через три. Я сказал, что наши занятия начинаются в девять. Но до этого мне нужна ваша помощь.

— Помощь в чем? — не понял все еще не проснувшийся Уилл.

— Вы должны заранее рассказать мне учебный материал.

— Что? Вместо сна? Может, ты забыл, каково учиться, если не выспался? Учить еще тяжелее.

Я опять постучал в дверь.

— Уилл, пожалуйста, откройте. Я не могу говорить через дверь. Линди может услышать.

— Тогда иди и поспи пару часиков. Как тебе такая идея?

— Уилл, ну пожалуйста, — шептал я, как влюбленный на сцене. — Это важно.

Наконец я услышал, как он встал с кровати и добрел до двери. Дверь открылась.

— К чему такая спешка? — недоумевал Уилл.

В сумраке комнаты на полу лежал и сонно щурился на меня Пилот.

— Мне нужно, чтобы вы прямо сейчас рассказали мне материал нашего сегодняшнего урока.

— Зачем?

— Вы забыли? Линди будет заниматься вместе с нами.

— Ну и прекрасно. Это в девять. А сейчас она еще спит.