Итак, выдвинув вперед челюсть и выставив напоказ свой грибок, я попытался запудрить ему мозги своим обликом. Однако или там действовали какие-то древние и таинственные силы, в чем я лично сомневался, или он оказался покруче, чем я предполагал, что вполне возможно, или он забыл мое лицо, что хотя и вполне возможно, но скорее – сомнительно, или же он просто демонстрировал профессиональный этикет, если не низкое животное коварство, – и профессионализм, и животное были одинаково присущи ему, хотя акцент все-таки смещался в сторону животного, – но только он и бровью не повел, когда нас представили друг другу.

– Хасан, мой телохранитель, – сказал Дос Сантос, ослепляя своей улыбкой, словно вспышкой магния, когда я тряс руку, которая однажды, так сказать, потрясла весь мир[10]. Это была еще очень сильная рука.

– Конрад Номикос, – сказал Хасан, прищуриваясь, как будто вычитывая это имя из свитка.

Всех остальных в этом помещении я знал, поэтому поспешил занять кресло подальше от Хасана. На всякий случай я держал фужер со второй порцией алкоголя поближе к лицу.

Диана, обладательница Красного Парика, стояла неподалеку.

– Доброе утро, мистер Номикос, – сказала она.

Я качнул фужером в знак приветствия:

– Добрый вечер, Диана.

Высокая, гибкая, почти вся в белом, она торчала возле Дос Сантоса, как свечка. Я знал, что на ней парик, поскольку мне доводилось видеть, как он случайно соскальзывал, приоткрывая любопытный и некрасивый шрам, который она обычно прятала, низко надвигая парик. Бывало, вставая на якорь и созерцая созвездия, тут и там выглядывавшие из-за облаков, или откапывая поврежденные статуи, я себя спрашивал, что это за шрам. Думаю, что ее пурпурные губы татуированы, – я никогда не видел на них улыбку; на скулах играют желваки, потому что зубы ее всегда сжаты; и из-за всей этой суровости брови ее делаются домиком; маленький подбородок высоко поднят – признак ли это непокорности? Когда она говорит – напряженно, отрывисто, – то едва шевелит губами. Трудно сообразить, сколько ей лет. В общем, больше тридцати.

Они с Доном представляют собой интересную пару. Он смуглый, словоохотливый, постоянно курит и больше двух минут не может оставаться на месте. Она выше его почти на пять дюймов, загорается без спички. Всей ее истории я так и не знаю. Чувствую, что не узнаю никогда.

Пока Лоурел представлял Корта Дос Сантосу, она подошла и встала возле моего кресла.

– Ты… – промолвила она.

– Я… – кивнул я.

– Возглавишь эту поездку.

– Все знают о ней, кроме меня, – сказал я. – Хоть бы поделились со мной толикой знаний на сей предмет.

– Каких знаний, на какой предмет? – спросила она.

– Ты изъясняешься вроде Фила.

– И не собиралась.

– Но так получается. Так в чем дело?

– В чем что?

– Ты. Дон. Здесь. Вечером. С чего бы все это?

Она коснулась кончиком языка верхней губы, затем прижала его сильнее, словно пытаясь выдавить из него виноградный сок или попридержать слова. Затем глянула в сторону Дона, но он был слишком далеко, чтобы услышать, к тому же не смотрел на нас. Он был занят тем, что наливал Миштиго настоящей Коки из кувшина, что стоял в услужливом глубоком подносе. Рецепт Коки был, согласно веганцам, археологической находкой века, его утратили во время Трех Дней и восстановили лишь лет десять назад или около того. Повсюду было множество самых разных полукок, но ни одна из них не оказывала такого воздействия на веганский обмен веществ, как подлинная Кока. «Второй вклад Земли в галактическую культуру», – как назвал это событие один из их современных историков.

Первым вкладом, конечно, считается великолепная социальная проблема, из тех новоявленных, которых усталые веганские философы ждали много поколений.[11]

Диана снова обернулась ко мне.

– Пока не знаю, – сказала она. – Спроси Дона.

– Спрошу.

Я, конечно, спросил. Однако позднее. И не был разочарован, поскольку ничего особенного и не ожидал. Но, когда я, сидя в кресле, изо всех сил старался что-нибудь подслушать, передо мной внезапно возник некий визуальный образ – один психолог некогда в разговоре со мной определил его как псевдотелепатическое исполнение желаний. Вот как это бывает.

Я хочу узнать о том, что происходит где-то. У меня, в общем, достаточно информации, чтобы догадаться. Следовательно, я догадываюсь. Только это происходит так, будто я вижу и слышу глазами и ушами одного из участников действия. Хотя не думаю, что это настоящая телепатия, поскольку иногда она бывает и ложной. При том, что кажется абсолютно реальной.

Этот психолог мог объяснить мне все, кроме самой причины подобного явления. Согласно которому я стоял посреди комнаты, глядел на Миштиго, был Дос Сантосом и говорил:

– …рядом для вашей защиты. Не как Секретарь Редпола, а просто как частный гражданин.

– Я не искал вашей защиты, – ответствовал веганец, – тем не менее благодарю. Я приму ваше предложение, чтобы избежать смерти от рук ваших друзей. – Сказав это, он улыбнулся. – Если она им понадобится во время моих поездок. Я сомневаюсь, что понадобится, но было бы глупо отказываться от щита Дос Сантоса.

– Мудрая мысль, – промолвили мы, слегка склонив голову.

– Вполне, – согласился Корт. – А теперь скажите мне, – кивнул он в сторону Эллен, которая только что перестала спорить с Джорджем и уходила от него решительными шагами, – кто это?

– Эллен Эммет, жена Джорджа Эммета, Директора Отдела Охраны Природы.

– Сколько она стоит?

– Не помню, чтобы в последнее время она называла цену.

– Ну а раньше-то какая была цена?

– И раньше не было.

– Все на Земле имеет цену.

– В таком случае, полагаю, вам следует самому выяснить.

– Обязательно, – сказал он.

Земные женщины всегда испытывали странную тягу к веганцам. Однажды какой-то вегашка сказал мне, что с ними он себя чувствует зоофилом, то бишь любителем животных. Что само по себе интересно, поскольку одна славная девица на курорте Кот Дор, хихикая, рассказывала мне, что с веганцами она себя чувствует zoophilist. Видимо, те воздушные сопла то ли щекочут, то ли еще что, и в обоих будят животного.

– Кстати, – сказали мы, – вы еще не перестали бить свою жену?

– Которую? – поинтересовался Миштиго.

Изображение потухло, и я снова оказался в своем кресле.

– …И что, – спрашивал Джордж Эммет, – ты об этом думаешь?

Я уставился на него. Еще секунду назад его здесь не было. Возникнув внезапно, он уселся на широкий подлокотник моего кресла.

– Повтори, пожалуйста. Я дремал.

– Ты спишь, а мы победили летуче-паучью мышь. Что ты об этом думаешь?

– Что она рифмуется, – заметил я. – Так расскажи, как это мы победили летуче-паучью мышь?

Но он уже смеялся. Он из тех субъектов, у кого смех – вещь непредсказуемая. Джордж может целыми днями слоняться вокруг с кислой миной, а затем заржать по пустяковому поводу. Когда он смеется, то вроде как задыхается, словно ребенок, и этому впечатлению явно способствуют жиденькие его волосики и дряблость розоватого тела. Поэтому я ждал, пока он успокоится. К тому времени Эллен уже вылила на Лоурела все свои оскорбления, а Диана повернулась к книжным полкам, чтобы почитать названия книг. Наконец, переведя дух, он доверительно бормотнул:

– Я вывел новую породу слишей.

– Вот это да! Потрясающе!

После чего я осторожно спросил:

– А что это такое – слиши?

– Слиш – это бакабианский паразит, вроде большого клеща. Мои – длиной около трех восьмых дюйма, – сказал он гордо, – они внедряются глубоко в плоть и производят сильно ядовитые продукты отхода.

– Смертоносные?

– Мои – да.

– Не одолжишь ли мне одного? – спросил я.

– Зачем?

– Я хочу сунуть его кому-нибудь за шиворот. А если подумать, то хорошо бы сразу пару дюжин. У меня слишком много друзей.