– Иззи, успокойся, – смеясь, уговаривал ее он. – Мы же с тобой не женаты. Ты же знаешь, что нравишься мне больше всех остальных.

– Только что я убедилась в обратном! – бросила ему Иззи.

Вечеринка была испорчена. Генри пришлось отвезти Иззи домой. На следующий день, спохватившись, он поспешил загладить свою вину. Но ни цветы, ни письма с просьбой его простить не действовали. Иззи порвала с ним отношения.

С годами их дружба постепенно восстановилась. Генри не испытывал недостатка в подружках, и когда уходила одна, на ее месте тут же появлялась другая. Иззи тоже влюбилась, причем сильно, но тот роман окончился ничем, и Генри заботливо, по-братски, утешал ее. Через несколько недель он пригласил ее погулять и признался, что по-прежнему испытывает к ней сильные чувства. Затем Генри спросил, согласна ли Иззи восстановить с ним отношения. Ей тогда было очень одиноко. Душевные раны еще не зарубцевались, и она, толком не подумав, согласилась. Но возобновление отношений не принесло ей радости. Невзирая на его мягкие, вкрадчивые манеры, Генри для нее был слишком обыкновенным. Главное, к чему он стремился, – это заработать побольше денег и возглавить банк, принадлежавший его деду. Ему недоставало утонченности. Симпатичный, обаятельный, умеющий развлечь. Однако для серьезных отношений он совершенно не годился. Не желая давать ему ложных надежд, Иззи вторично прекратила их отношения, сказав, что он слишком хорош для нее. Генри неохотно ее отпустил. У него за это время было еще два романа. Периодически они с Иззи встречались на семейных торжествах, и Генри, всякий раз находясь в приличном подпитии, признавался, что продолжает ждать только ее.

– Значит, ты появишься, – продолжил телефонный разговор Генри. – Правда, сейчас по Лондону трудновато проехать. Я бы мог попробовать…

– Генри, не надо ничего пробовать. Я приеду на велосипеде.

– На твоем велике?

Велосипед Иззи был семейной шуткой. Она любила своего «железного коня» и часто ездила на нем на работу, великолепно лавируя среди машин, число которых в Лондоне неуклонно возрастало.

– Это куда приятнее, чем задыхаться в подземке или торчать в пробках, – обычно говорила Иззи.

Отец рассказывал, что ее мать тоже любила велосипед и «разъезжала по всему Оксфорду, а ее юбка то и дело застревала между спицами». Садясь на велосипед, Иззи никогда не надевала юбок. Она наряжалась в модные брючки до щиколоток и неслась по запруженным машинами улицам, а ветер трепал ее великолепные волосы.

– Значит, ты придешь в своих потрясающих брючках, – сказал Генри. – Буду ужасно рад тебя видеть. Но ты уверена, что нормально доберешься? Ехать-то далековато.

– Ты о чем, Генри? Какое далековато? Я домчусь за двадцать минут. Поеду по Бейкер-стрит, сверну на Парк-лейн и прямо через парк. Одно удовольствие.

– Тогда ладно. Постарайся появиться в самом начале восьмого.

– Скажи… Кларисса тоже приедет?

Кларисса Карр-Джонсон была нынешней подругой Генри: хохотушка с большой грудью и тонкой талией, великолепно умеющая флиртовать. Полная противоположность Иззи.

– Надеюсь. Но ее папа тоже устраивает сегодня торжество. Если не забыла, он у нее крупная городская шишка. Так что не знаю, удастся ли ей улизнуть из дому.

На это Иззи отреагировала восклицанием и повесила трубку. С одной стороны, ей требовалось присутствие Клариссы. Но с другой – будет совсем неплохо, если пассия Генри не приедет.

Селия улыбнулась лорду Ардену. Наконец-то они вернулись в его лондонский дом на Белгрейв-сквер, уставшие после долгого, насыщенного событиями дня, но очень счастливые.

– Как это было замечательно!

– На редкость замечательно. Дорогой лорд Арден, я получила громадное удовольствие.

– И я тоже, моя дорогая леди Арден. – Он наклонился и поцеловал ей руку.

Селия попыталась подавить раздражение.

– А ты помнишь предыдущую коронацию? – спросила она, стаскивая длинные белые перчатки.

– Разумеется. Тогда все тоже было замечательно. Подумать только: та милая девочка – теперь наша королева.

– А та милая молодая женщина отныне является королевой-матерью. Как-то быстро все это произошло, ты не находишь?

– Очень быстро. Потому мы с тобой, Селия, поступили совершенно правильно, не став откладывать нашу женитьбу. Жизнь быстротечна.

– Да, ты прав, – задумчиво произнесла Селия.

Интересно, о чем сейчас говорят ее близкие? Чем заняты? Как этот день подействовал на Кита… и на Себастьяна?

«Не смей думать о Себастьяне, – приказала она себе. – Не смей».

– Еще шампанского?

– Да, с удовольствием. А потом…

Зазвонил телефон. Лорд Арден взял трубку:

– Здравствуй, дорогая! Рад тебя слышать… Согласен, совершенно неописуемо… Да, конечно. – Он передал трубку Селии. – Адель звонит.

– Мамочка, привет. Хотела обменяться с тобой… с вами мнениями о торжестве. Я до сих пор так взволнована, что буквально не хожу, а летаю. Я вот почему звоню. Вдруг вы видели то, что ускользнуло от моего внимания? Это бы дополнило мой репортаж… Что? Вы не возражаете? Это вообще будет замечательно. Спасибо, мамочка. Скоро появлюсь. Пешком дойду. Я не так далеко от вас, в районе Мэлл. Вы, наверное, еще не успели переодеться. Я так хочу сфотографировать вас в парадном одеянии.

Селия положила трубку и улыбнулась. Приятно будет поговорить о событиях этого знаменательного дня хотя бы с одним членом ее семейства.

Дженна заявила, что останется ночевать в доме Уорвиков. Барти согласилась и одна вернулась в гостиницу. Желая соблюсти нейтралитет, она намеренно не стала останавливаться ни у кого. Ей нравился старомодный отель «Бэзил-стрит», а Дженне больше нравилось то, что поблизости находятся «Хэрродс» и «Вуллэндс». Страсть к покупкам развивалась в ней с пугающей быстротой. Дженна превращалась в настоящую накопительницу – весьма странная особенность для восьмилетнего ребенка. Она собирала все: плюшевых мишек, игрушечных лошадок и прочую сельскохозяйственную живность, а также игрушечную мебель и фигурки людей. Все это требовалось ей для обустройства потрясающего кукольного дома. Когда-то этот дом Роберт Литтон собственноручно построил для своей дочери Мод – тетки Дженны. Дом представлял собой почти точную копию нью-йоркского дома Литтонов на Саттон-плейс. Но этим приобретательская страсть Дженны не ограничивалась. У нее было великое множество шляп (она любила шляпы), туфель, свитеров и столь обожаемых американцами футболок. Дженна владела обширной коллекцией футболок всех мыслимых цветов и цветовых сочетаний. Некоторые из них были ей велики и ждали, когда она вырастет, из других она уже выросла, но не желала с ними расставаться. Неудивительно, что одевалась Дженна весьма своеобразно. Если ей приходилось надевать платья, она выбирала простой фасон, яркий цвет и дополняла платье чулками, обычно черными.

– Я больше не буду надевать эти гадкие белые носки! – заявила она матери, когда была значительно меньше.

Барти с раннего возраста дочери избрала тактику: не перечить желаниям Дженны там, где они не угрожали ее безопасности и общественному спокойствию. Не хочет надевать носки – не надо. Дженна любила длинные волосы, однако всегда зачесывала их так, чтобы они не закрывали лица. Ожерелья из мелкого жемчуга и коралловые бусы, столь любимые ее сверстницами, оставляли ее равнодушной. Зато ей очень нравились наручные часы. Узнавать время Дженна научилась, когда ей было чуть больше четырех лет. С тех пор ее не видели без часов на руке. Пока она довольствовалась простенькими детскими часиками, но уже начинала заглядываться на взрослые модели, обращая внимание на самые оригинальные. Барти чувствовала, что скоро Дженна начнет собирать и часы. Первые «взрослые» часы она купила дочери сама, увидев их в комиссионном ювелирном магазине: простые квадратные часы в серебряном корпусе и на черном ремешке. Пока что Барти прятала их у себя в машине, собираясь подарить на Рождество.