Вышла книжечка его стихов, очень изящно изданная[280]. Пока — 1 экземпляр.

Ну вот, кажется, обо мне — все.

Не думайте, что я уж очень огорчаюсь «Софьей». В эту удачу я никогда не верила. И то хорошо, что — в редакциях — ее прочли десятки людей.

А с «Лабораторией» у меня все в порядке, в январе 2-ое издание идет в набор.

Между прочим, Мильчин, мой редактор, мечтает о том, чтобы Вы написали для сборника «Редактор и книга» статью о губительности редактирования, изымающего «грубости», об уничтожении ритма и т. д. Если Вы склонны — он напишет Вам сам.

Дорогая Лидочка.

Рад был Вашему письму, порадовались — и позавидовали — Вашей бодрости, энергии.

Как хорошо, что «Софья Петровна» пробила наконец дорогу к читателю! Книга-то ведь все-таки выйдет? Может быть, немножко и подержат ее, помурыжат, но все-таки она будет, мы ее увидим, будем держать в руках!

О Московских делах и событиях я почти ничего не знаю. О том, что было и говорилось на совещании 17-го, узнал из пятых рук[281]. И не все, вероятно, услышанное достоверно.

Работается туго. Все время отвлекаюсь от главного — ради хлеба насущного и скорого. Пишу диафильмы, рецензии и тому подобное.

Относительно Мильчина — не надо сейчас. Если выберу время и захочется написать — сообщу ему, если разрешите, через Вас.

Дорогой Алексей Иванович!

Вы спрашиваете про «Софью». Ее давно уже отвергли «Новый Мир», «Знамя», «Москва» и недавно — «Сибирские Огни», уже после того, как рукопись была сдана ими для № 2, 1963… Предлог? Мой отказ дополнить повесть изображением наших успехов — т. е. челюскинцами, выплавкой чугуна и пр.

В «Сов. Писателе» пока все благополучно. Договор заключен, деньги — 60 % — получены; сегодня у меня даже попросили 2-й экземпляр для художника… Когда кончится эта идиллия — не знаю.

Всегда готова!

Дорогая Лидочка!

Опять давно не писал Вам.

На днях приехала сюда А. А. Ахматова. И я и все, кто видел ее, тягостно поражены — тем, что сделали с нею как-то вдруг (для нас вдруг) старость и болезни.

Будогоская говорит, что не спала ночь после этого.

Кстати, я обещал Лидии Анатольевне узнать у Вас о судьбе ее рукописи в «Детском мире»: с нею должны были заключить договор и — ничего, молчат. А она, как Вы знаете, нажимать, узнавать, подталкивать — умеет меньше, чем кто-либо.

Лидочка, напишите! Как здоровьице Ваше? Как «С. П.» в «С. П.»?[282] Как Герцен? И обо всех близких друзьях напишите!

Дорогой Алексей Иванович.

Насчет Анны Андреевны. Вы тягостно поражены ее видом — а мне как раз казалось, что она в последнее время бодрее и физически и душевно. Однако я не судья, потому что я в Москве ее часто вижу, в неделю раза два. Она вела здесь «бедуинский образ жизни» — кочевала по друзьям — и при всей сложности этого кочевья, все-таки, мне кажется, ей это легче, чем Ленинградская оседлая, но неустроенная жизнь.

Слушаете ли Вы ее стихи? Теперешние — и — тридцатых годов?

Поклонитесь ей. Она ведь очень плохо переносит поезд, переезд. Может быть, потому, она в первые дни была плохая, а теперь на воздухе немного отошла.

Большой отрадой был для меня в Переделкине целый месяц Паустовский. Человек обворожительный, словно с волшебной дудочкой в кармане. Но тоже болен: астма постоянная и не так давно был инфаркт.

Еще одна отрада — Фрида. Но с нею видимся не часто, потому что она сверхзанята. Статьи, книги, внучка Наташенька, больная мама, депутатство, тысячи хлопот. И во всем этом я любуюсь ею — так она всегда сильна и добра. Но здоровье и ей изменяет.

У меня на душе невесело, потому что Герцена мне не поднять. Семь месяцев не пишу, а читаю Белинского.

К «Софье» сделана обложка. Я ее держала в руках. Но в набор книга еще не пошла и когда пойдет и пойдет ли вообще — кто знает? А хотелось бы дожить.

Выяснять сейчас по этому поводу что-нибудь бессмысленно, потому что ведь она в плане 64 г. Вот я и молчу. И они молчат. Может быть, лучше, чтобы именно сейчас они ее не перечитывали.

На днях я должна получить верстку 2 издания «Лаборатории».

Очень хотела бы послать Вам № 4 сборника «Редактор и книга» — но увы! Он вышел в Ленинграде и сюда еще не пришел. А там есть кое-что интересное.

Дорогая Лидочка!

У Анны Андреевны я был один раз. Ведь Вы знаете мою дурацкую застенчивость. Но я хотел, чтобы Машка услышала знакомые ей стихи из уст Ахматовой. А. А. прочла ей «Смуглый отрок»…

А новое я попросить постеснялся, тем более что у А. А. сидели незнакомые мне люди. А вечером мы уехали. А когда вернулись, А. А. уже не было.

Лидочка, напишите о рукописи Будогоской. По-видимому, издательские дела ее неважнецкие, но судьба ее рукописи, как Вы понимаете, ее волнует — и лучше знать что-нибудь самое скверное, чем ничего не знать.

Дорогой Алексей Иванович. Я не писала Вам о Лидии Анатольевне (в чем прошу меня простить) потому, что дела ее неопределенны и разобраться в них — трудно. В издательстве «Детский Мир» был главным редактором Ю. П. Тимофеев, человек интеллигентный, знающий, любящий книги Будогоской и верящий мне. С ним у меня была договоренность. Полгода или больше тому назад его сняли. Никого из новых работников я не знаю, а они и обо мне и о Л. А. имеют представление весьма смутное.

Они ни против чего не возражают, но ничего, собственно, и не хотят. (А Ю. П. хотел, чтоб книга эта была.) Ну, вот. А тут еще нападки в печати на книгу Хармса, которую я составила… Вот почему все сложно… Но книга Л. А. в плане стоит; и мне обещала завотделом прозы, что она «днями» (!) сообщит мне, когда будет с Л. А. заключен договор… Вот и все. На днях напишу еще. Привет Л. А.

Дорогая Лидочка!

Спасибо Вам за хороший сборник, за великолепную статью и вообще за то большое дело, которое Вами поднято, за то движение, которое Вы начали и возглавили.

Правда, последних точек над i ни Вы, ни Ваши последователи не ставите, да их и нельзя сейчас поставить. Я имею в виду вопрос о том, при каких условиях возможно то, за что Вы ратуете.

Хорошую статью написал Ю. Тимофеев. Это — тот, о котором Вы мне писали?

Можно ли рассчитывать, что в результате Вашей деятельности коренным образом изменится обстановка в издательствах? Нет, это было бы, конечно, наивно — ждать таких сказочных перемен! Но — если почешутся, задумаются, постыдятся делать самое наигнуснейшее из того, что делали, — и то хорошо, и за это Вам низко поклонятся все пишущие.

Дорогой Алексей Иванович, мне только что удалили три зуба — поэтому написать что-нибудь толковое я не в состоянии — но и не откликнуться на Ваше письмо о сборнике[284] я тоже не могу. Я его буду носить как орден — не на груди, так в сумке! — всем буду показывать и хвастаться взахлеб!