– Не смотри так…
– Почему?
– Потому, что иначе, я сейчас начну раздеваться…
– Именно этого я и хочу…
– Тогда нас арестуют.
– Все равно. Я тебя…
– Потом, ну…
– Но я хочу – сейчас.
– Я знаю, знаю, знаю… – Она плачет.
– Что же ты плачешь, вот еще… Я ведь не тиран какой-нибудь, в конце-то концов. Так и быть, пошли домой, там и разденешься. Все равно промокли насквозь, а?
– А чай? Я хотела еще…
– Дома попьем. Все – дома.
– Но…
– Пошли, пошли, пошли…
…Дождь кончился. Они выходят из кафе, идут по мокрым улицам, взявшись за руки.
Город уже проснулся, начинают просыпаться люди. Первые прохожие смотрят на них с недоумением, ведь чужое счастье, дикорастущее, необузданное, непонятное – всегда внушает опасения. И в самом деле, странная парочка, глаза, конечно, счастливые, но уж больно несолидное выражение лица, особенно, у него – а ведь такой представительный мужчина. Про нее и так все понятно с первого взгляда, про таких в детстве говорят – втюрилась. Ну ладно, она – женщина, а вот он – вообще ни в какие ворота… Идет быстро. Почти бегом, тащит ее за собой, грея на ходу ее ладошки губами, смеется легко, запрокидывая голову, как она, точно, как она – совсем не думая про окружающую жизнь и мир вокруг. Неужели – любовь?
Они идут быстро-быстро и все-таки – медленно. Они идут к расставанию, за которым – встреча.
– Смотри, сколько улиц и все – наши.
– Ага… Я так люблю этот город. Жаль, что его нет на карте.
– Эти карты… Мало ли кто их рисует. Главное, что его знаем – мы. Мы знаем его – наизусть…
– Да, да. Какое хорошее слово – наизусть. Из уст – в уста. Я так люблю – в уста…
– Я знаю. Я знаю про тебя – все. Вот, скажи, почему я всегда тебе рад? Почему ты всегда со мной согласна?
– Наверное, потому, что нам друг с другом – упоительно…
– Да, но есть еще одна причина.
– Какая?
– Только никому не говори, ладно? Просто все улицы этого города ведут в одно и то же место. Откуда бы ты не вышел и куда бы ни направлялся, всегда придешь туда – к согласию.
– Надо же. А я и не догадывалась.
– И не надо. Прими это просто, как подарок и все.
Он останавливается и оборачивается к ней. В его глазах – радость. Им – хорошо. И она приникает к нему, хотя – куда уж ближе.
– Ну, вот мы и пришли. Ты не устала?
Перед ними маленький домик. На окнах – ставни, все увито плющом. Лишь кое-где еще видны сами стены, покрытые посеревшей штукатуркой.
– Прямо, как в сказке… – она улыбается и тычется носом ему в шею.
Он начинает хлопать себя по карманам, пытается найти ключ.
– Ну, что? Опять – потерял?
– Похоже… Прости, а?
– Не проси. Никогда не проси у меня прощения. Потому, что нет такого, что я бы не смогла тебе простить, понимаешь?
– Понимаю. Все-все понимаю. Но что – теперь?
– Теперь? А разве ты забыл? Счастье…
Они тут же забывают про ключ, которого, впрочем, никогда и не было, да и дом этот они видят первый раз в жизни… Они забывают про все и просто стоят, прижавшись друг к другу – горячо и долго. Так долго – почти всю жизнь.
Пожалуй, слово «почти» – лишнее.
Вычеркиваю.
Зимняя сказка
– Скажи, а сколько у тебя было женщин? Вот, всего, понимаешь, вообще?
– Ну-у-у… Я же их не считал, бухгалтерию не вел. Не могу вот так – сразу…
– Ну, тогда, хоть примерно… Примерно сказать можешь?
– Хм, а зачем тебе вдруг понадобилось… Примерно… Ну, тридцать-тридцать пять… Скорее, тридцать пять – если навскидку. Да, пожалуй… А что?
– Да, просто так. Интересно. Выходит, тогда я – тридцать шестая…
– А какое это имеет значение? Главное, что ты – последняя.
– А вот это никогда неизвестно…
– Тебе – неизвестно, а мне – как раз, известно. И это не обсуждается.
– Почему же? У нас, между прочим, свобода слова.
– Где это – у вас?
– Ну… У нас, здесь… У Христа за пазухой…
– Ага. Тогда понятно… Я тебе так скажу. У вас – ну, там, за пазухой – может и свобода слова, а здесь – только, когда я тебе это самое слово дам. Так что…
– Перестань, так нечестно! Я очень даже серьезно настроена.
– А уж я – серьезней некуда. Ты даже представить не можешь. Ты ведь чувствуешь, насколько я серьезен, правда? Ну, скажи, скажи…
Я хватаю ее в охапку и тискаю, и треплю, и целую, как щенка, как игрушку, как вещь. А ей – я знаю наверняка – господи, как же я ее знаю, лучше, чем самого себя, ей хочется – до ужаса, до боли, до боли, до боли на – разрыв, ей хочется разомлеть в моих руках, набухнуть и расцвести, и брызнуть, а потом – маленькой девочкой – забраться ко мне за пазуху и уже не вылезать, и под рукой быть – всегда, если вдруг мне…
И все это у меня – в первый раз в жизни. Хотя, конечно, тридцать шестая, да…
…И тогда, чтобы не сойти с ума – натурально! – не от обычного человеческого, а какого-то физического, магнитного притяжения с последующими неизбежными плотными прикосновениями, да еще, с абсолютным совпадением разорванных когда-то краев, мы даже – поженились.
Я думал – быт поможет, утихомирит голод.
И внешне мы, на самом деле, успокоились, обычная семейная пара. Но вот ночами, часто, я просыпался, смотрел на нее спящую и…
И еще – эта ее тонкая шея…
Мне нельзя ее потерять. Ну – никак, не смогу, не выживу…
Потом я снова засыпал. Обнимал ее и засыпал, завидуя сам себе…
Дети – ее и мои, впрочем, как и все окружающие, поглядывали на нас с усмешкой и несколько снисходительно – мол, совсем старикам крышу снесло, никакого удержу на них… А нам-то ведь на двоих – еще и ста лет не исполнилось, да и это – только самое начало…
А года через полтора они познакомились с Саней – моим сводным братом по отцу. На пять лет меня младше. Почему это заняло столько времени, ответить не могу. Ни мы его не избегали, ни он нас, а – просто… У него своя жизнь, у меня – своя, вот и все. А тут, вдруг, решили вместе съездить отдохнуть, ну и – отдохнули. Только мы приехали первыми и к приезду Сани даже успели загореть. А он явился прямо на пляж со своей очередной пассией, ну и провели мы две недели вместе, вчетвером. Не скажу, что было плохо, но не любитель я восторженных дам в хутини в больших дозах. Хотя, хутини были вполне к месту, ничего не могу сказать… Девочка моя сначала Саньку немного… сторонилась, зато к Алле – даме его, расположилась сразу и глядела на нее с обожанием – мерила ее шляпы и слушала рассуждения о тенденциях высокой моды…
Потом – мы вернулись и началась обычная жизнь – неповторимая и хрупкая. До ужаса.
Привычки, недомогания, пригоревший омлет, работа и наши тела ночью – совсем рядом. Я вжимаюсь в нее всем существом, вздохнуть не даю…
– Ты моя маленькая… Моя единственная…
– Да, да, да… Спи…
По вечерам она стала довольно часто заходить к Алле. Поначалу звала и меня, но я отказывался, мне вполне хватало бани с Саней раз в месяц – на большее я не претендовал.
Настала и быстро кончилась осень – со слякотью и всхлипами, наступила – зима.
…Этот разговор… Я помню его – как сейчас – до мелочей, до вздоха…
– Я хочу… Мне надо с тобой поговорить…
– Да… О чем?
– Сядь, пожалуйста…
– Так я… сижу…
– Да, разумеется. Прости, я… Значит, вот что… Я хотела сказать тебе…
– Что с тобой, а? Устала? Ты какая-то…
– Да, нет, ничего… Дело не в этом. Я… не знаю, как сказать. Как начать… Господи, ну…
И тут я понял. Все и сразу. До меня дошло, наконец – дошло.
– Понимаешь, мы с Сашей, с Саней…
– Стоп! Остановись. Ничего не надо говорить. Ты ведь еще ничего не сказала, понимаешь? Пока еще – ничего. И значит – ничего не случилось, да? И ничего не случится! – я хватаю ее за плечи и с силой прижимаю к себе.
