Не затеряться в общей массе и сделать так, чтобы именно тебя он сам искал глазами, выходя из театра или со съемок, – сложно. Очень сложно. Практически невозможно. Особенно если нет ни сил, ни возможности смотреть на ситуацию отстраненно. Разве у человека, чья комната завешана календарями, плакатами, вырезками с его изображением, у кого в магнитофоне стоит кассета с его голосом, а телевизор автоматически включается во время начала передач с его участием, есть другой путь, кроме как просто стоять и «пялится»? По-моему нет.

Мы сами загоняем себя в угол, убеждая в особенности кумира, в том, что он не такой как все, недосягаемый. Когда привычные нам его загримированные, отфотшопенные, прошедшие миллион редакторов и корректоров глянцевые лица со стен наших комнат вдруг стекаются в живого человека, измученного многодневными гастролями, спектаклями и съемками, – белый свет меркнет. Поклонницы не видят перед собой обычного человека, а видят восковую фигуру звезды – вечно успешную, вечно красивую, вечно веселую… А что же кумир? Ему тоже не хочется быть резиновой куклой, которая потихоньку сдувается. Нет, он же и есть такой – красивый, успешный, никогда не устающий… И здесь внутри любой звезды включается некий запасной генератор, который заставляет ее взять себя в руки, приклеить на лицо дежурную улыбку, собрать цветы, раздать автографы, сфотографироваться со всеми, гордо дойти до машины, сесть в нее, поднять тонированное стекло и… Дальше каждый действует по своей схеме.

Вынырнув из своих мыслей, я оглядела зал. Поклонниц в зале было море, и я точно знала – они следят за мной, оценивают мое платье, макияж, туфли на каблуке… Оценивают и злятся, потому что ничуть не хуже меня знают – их звезда любит красивых, высоких, эффектных – таких, как я сейчас. Они знали это, но почему-то подходили к нему в потертых джинсах и старых разношенных кофтах, с немытыми волосами, собранными в хвостики. Они пытались убедить окружающих, и главное – себя в том, что Барт Томпсон интересен им исключительно как актер, и совсем не интересен как мужчина. Они приходят смотреть не на него, а наслаждаться его творчеством.

Наверное, единственным, кого все эти такие одинаково обычные девушки убедили в том, что их волнует исключительно творчество, был сам Барт, сейчас державший руку на моей коленке и отстраненно, устало следящий за происходящим на экране! И в этом была их главная ошибка. Любому мужику хочется, чтоб им восторгались больше, чем его игрой на сцене. Ему хотелось быть Богом, который завладевает душами и сердцами, который сводит с ума… Но его поклонницы всем своим видом демонстрировали, что Барт – всего лишь орудие в руках великой музы. Орудие, которым она создает замечательные спектакли и фильмы, на которые хочется идти снова и снова. А ему не хотелось быть орудием, пусть даже созидающим, он был звездой и знал, что вовсе не фееричный сценарий его спектакля, не замечательная игра актеров заставляет зрителей, а главное – зрительниц, снова и снова приходить в зал. Он знал это, но он очень хотел, чтобы ему в лицо сказали, что он потрясающий, что его любят. Сказали открытым текстом…

Фильм кончился, и все проходы между рядами театра моментально заполнились девушками. Барт оставил меня сидеть и пошел на сцену, пока его поклонницы ручейками стекались со всех уголков зала, собираясь в кучу перед сценой. Он подошел к краю, присел на корточки и начал собирать дары в виде букетов и подарков, направо и налево раздавая поцелуи: отдала букет, получила поцелуй – отходи!

Двадцать минут – и конвейер приема подарков закончил свою работу. Мы снова сели в машину Барта.

– Вот, детка, это тебе – сказал он, отдавая мне штук пять огромных букетов.

– Ого, спасибо!

– Что, не часто девочкам по вызову дарят букеты? – хмыкнул он. – Завтра твое хорошенькое личико помелькает в местных газетах. Считай, что я сделал тебе рекламу, – добавил Томпсон, удобнее устраиваясь на сиденье.

– Слушай, так почему ты снял меня?

– Я же сказал, что мне проще договориться с тобой – с профессионалом, чем потом ловить по всему кинотеатру какую-то пищащую от восторга девицу и утром пинками выгонять ее из дома. К тому же, с ней мне придется заняться сексом – а с тобой вот я могу этого не делать. А я, если честно, так устал, что ничего не хочу… – вздохнул Барт.

После кинотеатра мы заехали в ресторан, где мой клиент угостил меня вкуснейшим ужином. И, наверное, впервые в жизни, я задумалась о том, что было бы, выбери я для себя какую-то другую судьбу. Могла бы я стать женой богатого и успешного человека? Или хотя бы влюбиться в такого? Ведь я сегодня никого не люблю – это губительно для моей профессии…

Наверное, стоит еще раз напомнить читателю о том, что в своем дневнике я не описываю все мои сексуальные похождения – подумайте о том, сколько мужчин и сколько секса может быть у проститутки за три года работы? Много! Очень много! И описывать каждого клиента просто нет смысла – по большому счету, все они похожи друг на друга: они покупают тебя, ложатся на кровать и ждут, пока ты будешь ублажать их. И ты ублажаешь, получаешь за это деньги и уходишь – все очень просто и банально! Но попадаются среди них и такие, которым стоит уделить особое внимание – они учат тебя чему-то новому, показывают то, чего ты не знала до этого. Таким оказался Джейсон – с ним мы провели целую неделю и он показал мне, что такое БДСМ.

Джейсон был обладателем очень древней, удивительной профессии – он был кузнецом. Ковал ограды, мебель с замысловатыми, витиеватыми ножками, делал оружие на заказ… Но, как оказалось, Джейсон делал и еще кое что – он увлекался БДСМ и сам делал игрушки для этого, например легкие но очень прочные кандалы из титана, которые довелось примерить мне, пока я жила в его доме.

Рик привез меня к нему домой поздним вечером в субботу и долго решал с ним какие-то вопросы, пока я разглядывала дом Джейсона.

Удивительно, но в отличие от моей родины здесь отношение к проституткам было совершенно иным – тебя не заставляли делать минет мужику прямо в машине за паршивые копейки. Здесь тебя привозят в шикарный дом (может быть, это только мне повезло так, что большинство моих клиентов оказались обеспеченными людьми), не морят голодом и достойно платят за твое тело и твою «любовь».

Джейсон был миллионером – его шикарный дом с огромной лестницей и десятками комнат поразил мое воображение. Я фактически оказалась на пороге дома своей мечты – я грезила о таком с 11 лет, помню, что увидела на рекламной вывеске агентства по недвижимости примерно такой же красивый и потрясающий дом, и поняла, что хочу жить именно в таком особняке! Правда, все же этот дом отличался от картинки… Здесь чувствовалась жизнь, в каждом коврике и цветочном горшке, правда присутствия женщины, которой был бы очень дорог этот дом. Здесь не чувствовалось! А вот пахло в доме заказчика по-особенному – домашней выпечкой, которую готовила моя мама по выходным. Почувствовав родной запах, я успокоилась и решилась внимательно осмотреться. По-видимому, я находилась в коридоре, в концах коридора были винтовые кованые лестницы, которые вели наверх. Прямо передо мной было большое зеркало, которому, кажется, было больше 100 лет. Оттуда на меня смотрела девушка в короткой юбке и босоножках на высоком каблуке с большими от изумления глазами. От раздумий меня отвлекла музыка. Она завораживала, ее хотелось слушать и слушать. И к этим чарующим звукам примешивался запах выпечки. Намереваясь найти источник этого чудесного аромата, я двинулась вглубь дома. Первое, что меня поразило в столовой, – это накрытый стол на двух персон. На красивых фарфоровых блюдцах лежали печенья, заварные пирожные, пряники.

– Хотите выпить чашечку чаю? – спросил приятный мелодичный голос, выводя меня из раздумий.

Я обернулась – женщина в переднике, лет сорока смотрела на меня очень мягко.

– Да, пожалуй, ответила я… – и, получив от домработницы чашечку чаю, спросила: – А ваш заказчик, он какой?