7/ 19 апреля 1889. Великая Пятница.

Хорошо бы состояться вышеозначенному Собору в 1899 году, чтобы в 20–е столетие перейти с зачатками «соединения». Инициатива непременно должна принадлежать Православной Церкви; ибо католичество, вероятно, на первый раз совсем будет устраняться от этого дела по гордости и закоснелости; из протестантов более всех расположены к единению епископалы, но они не начнут хотя бы по чувству неуверенности в своей пользе. Изволь трезвонить и собирать собрание для зрелища, како сам же будешь конфузиться! Хоть бы по этой человеческой слабости Англиканскую Церковь нужно деликатно устранить от обязанности полагать начало. Итак, нам нужно начинать. Но, Боже, на подъем–то мы тяжелы! Как это, да как, да что будет, да… — да… и да…! И конца нет призракам препятствий! Господи, дай русскому духу силу побороть эти химеры.

9/21 апреля 1889. Воскресенье.

Пасха.

Не доразвились еще мы, извилин в мозгу не наросло что ли достаточно, чтобы русская душа проявила свои широкие качества. Да и где же было? В сук мы росли доселе: материальную силу должны были копить, чтобы справиться с монголами, поляками, немцами, турками; а на борьбу с нашими суровыми климатическими условиями также нужна сила тела; ну и богаты мы этою силою; боятся нас, точно медведей, — нужно отдать нам справедливость; зато душою — куда бедны мы! Вот разом получаются: наш Синодальный журнал «Церковные Ведомости» и академический «Церковные вести» и протестантский, из Лондона, «Christian World», — какой–то плюгавой секты — «конгрегациалов», орган, — но что за разница? Что за бедность, убожество наших высоких органов в сравнении с этим дрянным на Западе изданием! Там действительно целую неделю можно брать в руки номер и ворочать с пользою (сколько ума, сколько блесток!), — здесь в час просмотришь до объявлений, и тут — что за блядство! Ну хоть бы это смешное празднование воспитанниками в Санкт— Петербургской Духовной Академии своих годовщин! Шестьдесят лучших духовных умов Петербурга, с Янышевым во главе, собрались, и — что сказали? Что сделали? Они скажут: «Много», — а с точки зрения — на шаг дальше — смешно, и больше ничего, — грустно еще разве. Точно взрослые дети собрались пробоваться бессодержательной или самовосхвалительной болтовней. —

Противно, — в сопоставлении с Западом, хоть бы и плюгавых. — А тут еще Владимир Соловьев корит: «Вы–де духовные раболепы, мракобесы»… Куда тут! Все рады–радешеньки, если явится хоть малый талантик, и широко отворяют ему двери во все стороны, — да где им больших талантов? Один Филарет и был! И что ж — не уважался он разве? Цари советовались с ним во всех чрезвычайных делах и поручали ему наиважнейшие государственные тайны! А тут «угнетения!» Зачем клеветать–то — злонамеренно или невольно — но все же клеветать?

1889 год. Нового стиля мая 2. Четверг.

На Фоминой Неделе.

Много–много думано, много мучений. Вспомнил Тоносава и мысли о «соединении всех». Вспомнил все эти дни тяжелых дум. Итак: или здесь — в Японии — введение Православия чрез принятье оного Императором, — чрез это и весь народ легко примет Истинную Веру; тогда всю жизнь отдать исключительно Японии — было законное, — Богом, быть может, назначенное. Или же: если Япония примет (в лице Императора) другую какую форму религии, — поставить здесь Епископом для православного стада Павла Ниицума и удалиться домой, чтобы служить идее «соединения всех». О, как меня мучит сия идея! Молимся ежедневно о сем, не пора ли и делать что–либо для сего? Конечно, молитва тоже дело: она призывает благодать — собирает силы души для дела — но не пора ли уже начаться и сему делу? Смотри другую записную книжку, где наброски плана, способствующего развитию сих мыслей. — Итак, одно из двух: или Японии — по смерть служить, если она будет православною, или Святейшему Синоду служить в деле «соединения всех».

9/21 июня 1889. Пятница.

Сегодня утром освящены кресты на купол и шпиц колокольни Собора, и сегодня поставили; трудно было очень протащить медную ленту, идущую с низа креста, где она прикреплена медными гвоздями, — наружу, внизу шара, к медной веревке, составляющей кондуктор громоотвода. Кресты вышли несколько узки для такого большого храма, но крепки и хороши.

Сегодня еще подняли большой московский колокол на колокольню (124 пуда). Поднимали в три ворота, в каждом работало по шесть человек. Вчера же подняли три колокола в 48 пудов, 19 пудов и 8 пудов. — Купол внутри также готов, выкрашен и окна вставлены — теперь разбирают леса. Слава Богу, работы по Собору близятся к концу.

4/16 августа 1889. Пятница.

Недавно только что кончился Собор здесь. На нем и после него до сих пор сколько я страдал, Боже упаси! Церковь приводит в отчаяние. Кажется по временам, что ничего нет, кроме пены, — дунуть — и все исчезло. В самом деле — священники плохи: о. Савабе — полуживой, о. Сасагава — полумертвец — и нравственно, и физически, о. Оно — до того плох душой, что зависть и ненависть питает к о. Ниицума; оо. Такая и Кано — ленивы и вялы до последней крайности; о. Тит — глуп и изменчив, как ветер, о. Мори, Циба и прочие молодые — ничтожества, о. Сато — точно нет его, еще хуже того; даже о. Ниицума — думал я — со временем сделать Епископом, может быть, — но мал для сего; сам по себе хорош он, — для влияния на других, управления, движения — недостаточен, ведь вот почти вся проповедь в Токио предоставлена ему — все почти катихизаторы подчинены ему, — а поднялось ли? Есть ли улучшенье? Напротив, все поносят всеобщий упадок Церкви в Токио, все катихизаторы против него же — Ниицума; значит, нет силы в нем — произвести влияние на других, отпечатлеть на их душах, что ему нужно, привлечь к себе, сделать своими сторонниками; все против него, и никто за него, — знаменательное явление, — и это несколько лет подряд, как я ни защищаю его и не стараюсь поднять в глазах других, ибо лично он, действительно, безукоризнен; но стоять над другими, управлять он, значит, не так способен, как я думал. Итак, кто же надежда Церкви? Никто! Ни единого человека! Ибо катихизаторы — поголовно — еще плоше, чем священники, сущее ничтожество, — все вместе и каждый порознь; как часто я ни пересматриваю списки их, стараясь открыть между ними что–либо утешительное, — тщетна надежда. Старые до того плохи, что никого нельзя в священнослужители поставить, а есть отвратительно гадкие: Спиридон Оосима — враль и хвастун, Яков Нива, собирающийся, по слухам, продать себя католикам; кончившие курс Семинарии — все бездарность и нравственные ничтожества — из рук вон; вообще, почти все, по моему мнению, такие, что лишним грошом их можно переманить в любую инославную секту, даже в язычники, — работники–поденщики, — из–за куска хлеба шли в школу и ныне служат; оттого служат лениво, небрежно, как сущие наемники. Можно представить себе после этого, каковы христиане! Опыты являют это: в Вакаяма — полцеркви ушло в католичество, в Токусима — в протестантство, — разумеется, из–за невежества в вере и недеятельности катихизаторов и священников; а здесь Церковь Канда — на Соборе депутатом выставила Исайю Фукусима — бывшего врага Церкви, когда же я заметил безобразие сего, все христиане Канда оскорбились, и вот доселе враждуют, — быть может, тоже уйдут в инославие или язычество, — эти, впрочем, уже не от недостатка учения, ибо здесь я сам еженедельно два раза говорю проповеди, — а потому, что вообще таковы здешние христиане. — Итак, как не прийти в уныние, Церковь считается существующею, а в Церкви хоть шаром покати, пусто; кое–какие […] — что они значат? Толпы протестантских и католических миссионеров и их людей вытопчут, как буйные кони вытаптывают на поле ростки зелени. А их ведь тучи целые! Сотни иностранных миссионеров по всем городам и углам Японии — везде иностранцы и везде с обаянием цивилизации, утилитарности, верховодства; сами же наши священники и катихизаторы как начнут расписывать успехи протестантов и католиков так, точно смертный приговор себе читают, — только без печали, ибо им, по их вялости, все равно, будет ли православие задавлено, или нет… Нет, истинно нет ни одного светлого пункта, на котором бы глаз и сердце отдохнули. Какое же это мучение!