С семи часов вечера была назначена проповедь для язычников; начата с половины девятого; продолжалась до половины одиннадцатого; слушателей было человек сорок; слушали тихо и внимательно, к концу третьего часа разошлись. Слушателей было бы гораздо больше, да оповещения некогда было сделать.
Вечером пришли два христианина из селения за 4 ри — учителя тамошней школы, родом из Нагаока.
15/27 апреля 1893. Четверг.
Касивазаки. Нагаока.
Утром, с семи часов, была обедница, потом лития за упокой Петра Озаки, поучение. После — совещание о церковных делах, я предложил: «Нет здесь от Церкви катихизатора и нельзя надеяться, чтобы он на Соборе был назначен сюда, ибо мало катихизаторов; но здесь живет бывший опытный катихизатор Стефан Кондо; не могу я предложить ему вновь служить катихизатором, ибо он недавно отказался, по недостаточности катихизаторского содержания для его большого семейства; не могу предложить, как вчера советовал Иоанн Минова, быть ему наполовину катихизатором наполовину врачом, ибо при двух сих службах первенство должно быть, естественно, катихизаторское, как имеющей предметом Бога, но Кондо могут во время самой проповеди потребовать к больному, и он не может идти. А предлагаю Стефану Кондо служить Церкви насколько он может при своих обязанностях врача, и буду давать ему не в плату за труд, а в возмещение расходов, которые сопряжены с приемом братий и прочими хлопотами по Церкви в месяц 3 ен, кроме того, его дочь будет освобождена от платы 2 ен в месяц, которые она вносит ныне, обучаясь в Миссийской женской школе. Как братия смотрит на сие? Ладно ли? Больше, по крайней мере, в настоящее время я ничего не могу сделать. Прошу и Стефана Кондо согласиться на это. Почти все христиане Церкви Касивазаки им обращенные; он не может не принимать сердечного участия в положении сей Церкви; он это и делает ныне, не имея официального положения катихизатора, но тем не менее и проповедуя, и заведуя богослужебными собраниями, и оказывая все другие заботы о Церкви. Его жену я прошу помогать ему, ибо она тоже опытная и усердная христианка», — Христиане, видимо, были очень рады сему; Стефан Кондо с женой также охотно согласились. На этом было и порешено пока дело катихизаторства и заведывания Церковью, здесь Стефану Кондо я выдал по 3 ены на пятый и шестой месяцы и сказал, чтобы с пятого он не посылал взноса за свою дочь Сару. Жену его немало порадовал, сказавши, что из того прекрасного куска белой шелковой материи, который она сама соткала и прислала когда–то мне в подарок, пред Пасхой, сшиты были два архиерейских подризника, в одном из которых я и служил в Пасху; полученный ею в обмен за сей подарок от меня кусочек русской парчи служит лучшим украшением здешнего бедного молитвенного дома, ибо она сшила из него облачение на главный столик.
В десять часов отправились посетить дома христиан, всех восемь, но две семьи живут в одном доме. Георгий Мацумура, бывший семинарист, положительно, богач, один из первых в городе; его дядя — член Парламента, тоже богатый человек; но Георгий, вышедши из Семинарии по болезни, не вернулся домой, а остался в Токио под предлогом изучения законоведения, в сущности, чтобы кутить. Теперь он остепенился, чему мать рада; женился по–язычески; убеждал я его вести себя, как подобает христианину, заботиться о Церкви, жертвовать на нее, рассказывал в пример, как жертвуют русские христиане на отдаленных братьев–японцев; но что–то мало надежды, чтобы вышел из него прок. Иоанн Минова, сын которого, Григорий, был в Семинарии и вышел по головной боли, родом земледел, из деревни тут же около Касивазаки, но произошел тоже когда–то в Токио «хоорицу гаку», после чего получил право кутить, что и исполнял, несмотря на то, что отец престарелый — должен был орудовать на него сохой, мать сухорукая, а сына пора женить; в последнее время, впрочем, остепенился, отчего люди стали уважать его, и он приобрел практику адвоката — должно быть, однако, дешевого, ибо бедняком высматривает. Впрочем, о Церкви хлопочет — все просит того, то другого для своей Церкви — спасибо и за это. Вдове Петра Озаки предложил поместить ее дочь, семнадцатилетнюю Варвару, в Миссийскую женскую школу с тем, чтобы отдать ее в распоряжение Церкви; обещался выдать ее за катихизатора; если согласится, ладно будет: Варвара уже и теперь мастерица петь в Церкви, и умная девица. Впрочем, вдова Озаки совсем не такая бедная, как я подумал с самого начала — оттого, что она живет в чужом доме; у нее есть свой очень хороший дом.
Вообще, в Церкви Касивазаки все христиане до единого — местные уроженцы и домовладельцы, и бедных между ними нет; в этом отношении Церковь здесь начата весьма хорошо, надежно. Дай Бог ей идти вперед!
В половине двенадцатого часа мы кончили обход христианских домов, пообедали в гостинице и ровно в двенадцать выехали дальше, в Церковь Нагаока. 9 ри от Касивазаки. Несколько раз от христиан пред прощанием слышалось: «Снега на дороге, вероятно, нет»; я не мог понять этих слов и не обратил на них внимания. Но по мере удаления от Касивазаки и углубления внутрь страны стали чаще и чаще попадаться залежи снега по сторонам дороги, а на конце и на самой дороге, да такие, что с трудом можно было пробираться между глыбами среди отвесных стен. Местность весьма населенная; селения беспрестанно сменяются одни другими, иные длиннейшие. Пред Нагаока — огромная река, быстро катящая свои мутные от таяния снегов волны. Нагаока — положительно загроможден снегом: среди улиц лежат горы снега высотою с дома; тут же кое–где прогалины, где хозяева позаботились удалить снег, и там совсем летний вид; но таких прогалин весьма мало. Снег как будто сказал людям: «Я вас, добрые люди, полюбил и хочу полежать у вас и летом»; а люди ответили ему: «Что ж, лежи себе, милый человек, нам ничего». В иных местах нет никакой возможности пробраться на тележке — снег не пускает; можно пройти только под навесами, которые так же, как в Таката, тянутся непрерывающейся линиею у домов — по всем улицам, как единственное средство сообщения между собою людей в те месяцы, когда они блокированы снегом. Самое досадное то, что города Нагаока и видеть было нельзя — кроме снега, ничего не видно; узкие линии галерей по обеим сторонам улицы не дают никакого вида и понятия о городе.
Катихизатор Моисей Мори с двумя христианами, предупрежденные телеграммой от христиан из Касивазаки, встретили за городом и проводили в гостиницу, откуда, оправившись, мы пришли в шестом часу в церковный дом. Христиане были в полом сборе: 3 мужчины, 2 женщины, 1 ребенок — вся здешняя Церковь.
Отслужили вечерню, которую, сверх чаяния, пропели очень бойко и умело все христиане хором, хотя иногда не совсем стройно. Сказано краткое поучение. Взята метрика и по ней оказалось: крещено здесь 14; из них ныне 5 в других местах, 1 развратился и перестал быть христианином — прогнал жену с детьми, а взял себе из непотребного дома женщину; 8 ныне в Церкви, но из них двое сегодня не могли прийти, потому что не могут свободно отлучаться из дома.
По субботам и воскресеньям собираются для общественной молитвы, приходят почти все. Новых слушателей есть «один–два», как выражается катихизатор Моисей Мори, но «надежны ли они к крещению — этого нельзя сказать», как он же рапортует. Из наученых им здесь есть всего один, прочие обращены прежними катихизаторами. Пятеро христиан, с которыми я беседовал, показались мне благочестивыми и усердными, но горе то, что Моисей Мори, будучи сам по себе тоже благочестивым — катихизатор плохой: ни дара слова, ни уменья обращаться с людьми, хотя ему уже за тридцать лет — значит, иным он и не может быть. Хотел он когда–то поступить в монахи, потом сватал Марию Изава (смутившую потом Павла Ниицума); ныне я вижу его в европейском платье, но все тем же малословесным и малодеятельным; не знаю, будет ли из него когда прок для Церкви; здесь он положительно негоден, и его нужно будет переменить; город здесь очень большой; если держать здесь катихизатора, то нужно более деятельного, тогда и христиане здешние, наверное, явятся усердными помощниками в распространении проповеди. Христиане просят непременно дать сюда катихизатора и после Собора, не намекнув ни словом, что того же, мол, Моисея Мори. Побеседовав достаточно с ними, вернулись мы в гостиницу, едва пробравшись в сопровождении фонаря среди снегов.
