В неприкрытое ставнями окно подул прохладный вечерний ветер. Колыхнулись повешенные на стене одежды, и в комнате сразу резко запахло весенним лесом. Валерий зябко заворочался под грубым плащом, полежал еще немного, и устало встал с ложа. Нашел стоящие на полу калиги, и не спеша надел. Сквозь проем окна было видно темнеющее небо уходящего дня, и мелкую летающую живность, мельтешащую в воздухе. Он умылся, накинул на плечи плащ и вышел на улицу. Солнце уже село, но тьма еще не окончательно накрыла город. Было прохладно, а свежий ветер гнал пахучие запахи молодого весеннего леса. Проходившие вдоль казарм легионеры, кутались, как и он в плащи — сагумы. Где‑то гнусаво пропела букцина, возвещая начало стражи. Буховцев плотнее запахнул сагум и пошел вдоль прямой как стрела улицы. Пошел просто так, прогуляться. После попойки начавшейся вчера ближе к вечеру и затянувшейся до утра, слегка давило в висках. По пути изредка попадались легионеры и, узнав нового трибуна, вскидывали в приветствии руки. Городок Ализо, а по сути, просто обустроенный лагерь, был невелик. Стройные ряды казарм, преторий и курия в центре, площадь перед ними. Все это дополняли обширные склады. Часть территории была отведена под небольшой городок для гражданских, который продолжался за невысокими деревянными стенами. Почти все строения были из аккуратно обработанного бруса. Из камня были выложены лишь ворота и небольшой храм Марса на площади. После ухода основного войска в летние лагеря, гарнизон города — крепости составлял приблизительно три тысячи человек. В основном сборная солянка из ветеранов — вексилариев, раненых — больных и прибывших пополнений, которые тоже скоро должны отбыть к месту службы. К этому нужно прибавить несколько тысяч гражданских, уже неплохо прижившихся здесь, судя по распаханным полям и раскиданным вокруг Ализо небольшим селениям.

Валерий дошел до стены, посмотрел на наблюдателей на башнях и пошел обратно. Около площади его окликнули.

— Трибун, как дела? Ты здоров? — услышал он негромкий голос.

Буховцев обернулся. Около приземистого здания курии стоял мужик пятидесяти лет. Одет он был, как и Валерий, в тунику и сагум, а свежий ветер трепал его короткие волосы.

— Здоров префект, хотя, после вчерашнего, это было не просто.

— Глядя на тебя вчера, я бы так не сказал. Ты единственный ушел на своих ногах — префект Луций Цедиций хмыкнул — интересно, где ты так научился пить вино — в варварских лесах, или в Риме?

Валерий вспомнил вчерашнюю пьянку, и у него снова закололо в висках, а желудок потянуло вверх. Вчера старший по званию командир в Ализо, префект лагеря Цедиций собирал на попойку центурионов и трибунов. Так сказать, за знакомство. Были все прибывшие центурионы, некоторые местные, три оказавшихся в городе трибуна, и Буховцев. Званый ужин, начавшийся вчера вечером здравицами, закончился сегодня утром массовой отключкой пирующих на столах и под ними. Хотя Валерий не представлял, как можно нажраться до такого состояния местными слабоградусными винами. Однако долгий сон и головную боль он себе обеспечил. Префект понял его замешательство по–своему.

— Ладно, трибун, хорошая пьянка — это не плохо. Пей, пока есть возможность, там, в лесах будет не до этого, да и вина не найти — ухмыльнулся Цедиций и сразу сменил тему разговора — пошли трибун, нам нужно поговорить.

Они дошли до большого одноэтажного деревянного дома с портиком и двускатной черепичной крышей. Здесь было жилье префекта лагеря, а заодно и штаб местного гарнизона. В комнате после попойки было уже прибрано, а сквозь небольшие открытые окна дул свежий ветерок. Цедиций бросил на кресло плащ, подошел к столу и плеснул в чаши вина.

— Выпьешь? — он подал чашу Буховцеву.

Валерий вздохнул, ополовинил содержимое и поставил чашу на стол. К его удивлению, противного вкуса вина он даже не заметил, и ему почти сразу полегчало. Цедиций опустошил свою, сел за стол, и Буховцев последовал за ним.

— Сегодня пришло письмо от наместника, меня переводят в лагеря на Визургий, так что послезавтра я с когортой отбываю. В Ализо до моего возвращения остается примипил Геренций. Ты, трибун, едешь со мной — префект посмотрел на Валерия. Тот кивнул.

— У наместника не хватает префектов?

— На Визургии стоят два лагеря, поэтому Эггия и Цейония должно быть достаточно, но ты прав, трибун, не хватает.

— Прости префект, но когда я был в Риме, мне сказали, что префект лагеря есть в каждом легионе? — не понял Буховцев.

Луций Цедиций хмыкнул.

— Когда я начинал службу в войске благородного Друза, никаких префектов не было. Примипил — это было все, до чего мог дослужиться простой легионер. Божественный Август, отец отечества, дал возможность своим воинам подняться еще выше. Но даже сейчас префекты есть не во всех легионах, особенно если легион не ставит отдельный лагерь — Цедиций замолчал, видимо ожидая, когда Валерий засыплет его вопросами, но Валерий молчал, и он продолжил — однако, префекты нужны не только для того, чтобы строился лагерь, а войско вовремя набивало желудки и ходило в караулы. У нас не так много центурионов, которые ходили в походы пять или более лет, а среди трибунов таких совсем мало. Над ними должен стоять опытный командир, который бывал во многих битвах.

Было забавно наблюдать, как прямолинейный Луций пытается говорить намеками, и Буховцев решил подойти к теме разговора поближе.

— В Риме мне сказали, что латиклавием в девятнадцатом легионе Тит Постумий, но я ничего не смог о нем узнать. Префект может, расскажешь мне о латиклавии, ведь он сейчас командир.

Цедиций посмотрел на Валерия озадаченно и даже можно сказать подозрительно, что было вполне понятно. Вряд ли ему хотелось откровенничать с малознакомым человеком. Префект задумчиво почесал щетину на подбородке и решился.

— Давай выпьем еще трибун. Говорить о таких вещах трезвым, язык к глотке прилипнет.

Они выпили еще по чаше вина, на это раз полной и Луций Цедиций продолжил.

— Я знаю Тита Постумия. Как не знать. В эту зиму девятнадцатый легион стоял здесь, в Ализо. Мне писали, что тебе двадцать четыре полных года, так что Тит тебя не старше. Прошлой осенью Семпроний отбыл в Италию, и вовремя отбыл. Здесь не Сирия, и еще одну зиму в холоде он бы не пережил. Вместо него остался Постумий, но он командует легионом, только потому, что префектом там Луций Эггий, иначе бы его куда‑нибудь убрали, чтобы не довел дело до беды.

— Что, так плохо? — Буховцев был искренне удивлен.

— Не так плохо, раз командует — поправил его префект — легионом фактически командует Эггий, а у Постумия есть помощники из ангустиклавиев. Я знаю некоторых, опыт командования и сражений у них есть, хотя конечно до Эггия им далеко. Раньше трибун, очень давно, во времена наших дедов, в легионах не было легатов, а командовали трибуны. Из шести трибунов два получали империй на месяц, а потом они менялись.

Валерий кивнул, подтверждая, что знает об этом, а Цедиций продолжил.

— В девятнадцатом и еще в одном легионе, который сейчас в Паннонии, у латиклавия на месяц есть коллега — трибун из патрициев, чтобы при случае мог занять его место. Здесь это твоя должность — префект закончил, и смотрел на Буховцева очень внимательно.

— Не хватает легатов — подвел Валерий итог — а как же ангустиклавии?

На квадратном лице Цедиция промелькнули разом удивление и интерес, но тут же спрятались за обычным угрюмым выражением.

— Верно, легатов назначают из трибунов — латиклавиев. Из тех, кто хорошо показал себя в этой должности. Только выбирать командира из одного трибуна, а не из шести как было раньше, это совсем другое дело, особенно если он до этого не служил в войске. Прости трибун, не хочу обидеть тебя и патрициев тоже, я гражданин старого рода, и понимаю, что значат патриции для Рима, но с тех пор как должности стали добывать не воинскими доблестями, а назначениями, у нас оказалось мало командиров, но полно эдилов в плаще и калигах, желающих просто исполнять должность. Резня в Паннонии это хорошо показала. Поэтому нам нужны хорошие командиры в должности латиклавиев и легатов, а ангустиклавии потерпят. Можешь мне поверить, когда в Паннонии все успокоится, от желающих занять эти должности не будет отбоя. Они свое еще возьмут.