Флот угнали японцы.
Флот у частников.
Морякам во Владивостоке нечего делать.
Но в 27-м году (работал у частника, ходил на краболовах)
по путевке комсомола
в Херсонский мореходный техникум.
(С подготовительного курса. Шесть человек в кубрике. Хлеб по карточкам. Дружные ребята. Как лучшего ученика через два года рекомендовали в кругосветное плаванье на учебном судне.)
Не пришлось доучиться. Женился. Умерла мать. Сестры. Жена в положении. Надо зарабатывать деньги.
Рейсовый пароход Сахалин — Камчатка.
Полярная экспедиция на лесовозе «Урицкий».
(Караван с ледорезки «Литке» прорвался в Чаунскую губу. «Урицкий» застрял во льду. Машины вышли из строя. Печки из бочек. Плохое снаряжение, консервы. Цинга. Две телеграммы от наркома — покинуть корабль. Но 32 комсомольца и старый капитан «Урицкого» выжили. Ежедневные физические упражнения, охота, упорная учеба (почти вся команда училась заочно), воля к жизни. Пришли нарты с Певека. По 50 граммов свежего мяса на человека. Весной «Литке» вытащил из ледяного плена.)
«Давно мы дома не были».
И снова плаванье. Снова Север. Великий Северный путь. Грузо-пассажирское судно «Анадырь». За три месяца от Владивостока до Мурманска. Да еще в Бельгию и Ленинград.
Курсы штурманов дальнего плаванья. И четвертым помощником обратно во Владивосток с ледорезом «Литке» и Шмидтом во главе экспедиции.
И снова курсы штурманов.
А потом
получал суда в Японии,
стоял на ремонте в Шанхае,
старпомом ходил на Камчатку.
Война застала в Сан-Франциско.
Портленд, Ванкувер, Алеутские острова, Берингово море. Первым Курильским проливом во Владивосток на старом лесовозе.
Капитаном лесовоза (6 узлов в час, компас, веревка на корме и зенитный пулемет) в Сан-Франциско, Австралию, на Новую Землю. (Японцы останавливали, инспектировали надменно и придирчиво. После 43-го года переменили тон. Стали желать «Счастливого пути!»)
«Счастливый путь». Сколько товарищей осталось на дне этого пути?
«Давно мы дома не были».
Шесть узлов, компас, веревка и зенитный пулемет. Шли без огней. Начеку. Боялись немцев, японцев.
Война кончилась.
Новые корабли. Новые рейсы.
Бензин в Анадырь, металл в Китай, зерно в Антверпен, машины в Польшу, уголь в Ленинград.
В обход Тайваня (два раза красные прожекторы чанкайшистских эсминцев слепили глаза), Индийским океаном (шторм, мертвая зыбь, груз начал «гулять» в твиндеках — девять часов бросали в твиндеки лес, мешки, доски, — остановили), Северным морем, Кильским каналом. Балтика — «рекомендованным путем» от буя к бую (опасность нарваться на мину).
И снова Суэцкий канал, Аден, Сингапур, Гонконг, — ура, штормовая погода, пронеси господи мимо Тайваня, — Владивосток.
Вызов в Москву. На поезде. Два месяца проверяли, где родился, почему родился. Самолетом в Бельгию. Принимать «писателя» (грузовик — «Успенский»).
Частный пансион. Хозяин маленький, кругленький. Он и инженер, он и пивную содержит, и столовую, и мясную лавку. По вечерам гостей просит в кинга играть. Спокойно живет хозяин.
(Американцы пытались сорвать закупку. Приборов не дали. Не испугались. Довели «писателя» до Риги. А там его и снарядили, и снабдили, и команду подобрали.)
«Давно мы дома не были».
Сколько?
Сын окончил мореходку и сам плавает.
Дочь преподает английский, вышла замуж. (Так и не успел увидеть зятя. Летчиком был зять. Разбился.) Второй сын студент. Женился. Приедешь домой — «внучки, жучки».
Но сколько?
Сколько был дома в общей сложности?
Сколько времени за тридцать лет плаванья капитан спал спокойно, не ожидая сигнала штормовой тревоги?
Года полтора, в общей сложности.
За полтора года (в общей сложности) пребывания дома.
Ни разу не был на даче.
Вышел на улицу — тянет в порт.
(Знакомые «старички», тары-бары растабары («бойцы вспоминают минувшие дни»), отпуск к черту, спецрейс в Индонезию.)
Кавалер ордена Ленина
и двух орденов Красного Знамени,
пройдя 39 морей
(только южноамериканские «оставил» для сына),
испытав арктический холод
и жару тропиков, не брав ни разу бюллетеня
(не был ни на одном курорте),
прожив всю жизнь
при служебных обязанностях,
капитан
больше всего боится
п е н с и и
или
р а б о т ы в к а к о й-н и б у д ь в а ж н о й к о м и с с и и н а б е р е г у.
Продолжение записок Краминова
Берега Приморья окутались туманом. Мы подошли к входу в бухту Америка в 11 вечера.
Маяк на мысе Поворотном выл прерывисто, как раненая корова.
Мы шли на самом малом. Капитан прилип к зеленоватому экрану локатора, где белыми линиями вырисовывались берега и рисовыми зернышками стоящие на якоре суда.
Впередсмотрящие впивались в серую мглу. Медленно проплывали неясные огни застывших на рейде кораблей. «Алдан» ревел.
На первых трех кораблях при нашем приближении били в колокол. А на четвертом — наверно, в корыто (уж очень странный звук).
Радист надрывался:
— «Люлька», «Люлька», я «Алдан»! Спит, чертяка!
Наконец удалось связаться. В три часа ночи от причала отойдет «Брянск», и мы станем на его место.
Бросаем якорь. Капитан дает указания вахтенному:
— Как увидишь лапоть (имеется в виду «Брянск») — старпома за задницу! (В смысле разбудить.)
* * *
Есть дорога, головоломки, горе и неудачи. Есть тяжелые воспоминания, испытания, размышления о жизни, и прочее, и прочее.
Но вот встаешь ранним утром и бодрый и сильный, и кажется, что все легко и все ясно, и все трудное позади, и — здравствуй, будущее!
Таким я проснулся в это утро. Находка была окутана туманом, но туманом легким, свежим. Такой туман через час рассеется, и солнце зажжет миллионами бликов море и окна кают пароходов.
Я оделся, вышел на палубу и столкнулся со штурманом Григорьевым. Мы взглянули друг другу в глаза и поняли, что в это утро мы оба чувствуем себя молодыми и поэтому счастливыми. Мы как заговорщики перемигнулись. Я понял, что он получил отпуск. И я схватил свой чемоданчик и спустился за штурманом по трапу.
Мне бы надо было попрощаться с капитаном, с радушным первым помощником, взять письмо от старпома. Капитан может обидеться. С ним надо было бы тепло попрощаться.
Но вот та сила, что влекла штурмана, подхватила и меня.
Мы быстро вышли из порта и зашагали по чистеньким, просыпающимся улицам Находки, где уже распустились листья деревьев и на бульварах были высажены яркие цветы. И мы подшучивали над нашим «побегом», и высчитывали время приезда во Владивосток, и все ускоряли, ускоряли шаг, хотя я-то твердо знал, что мне нет писем и что меня никто не ждет.
ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА
Между прочим, прибыв в Приморское управление, Краминов решительно отмел все подозрения, которые пали на капитана в связи с событиями в Авачинской бухте.
ГЛАВА II
Я ходил по деревянным тротуарам старого города и заглядывал в окна домов. Я видел стандартные цветы в горшочках, простые столы, железные кровати, шкафы образца прошлого века и детей, что стояли на подоконнике и глазели на улицу.
Я хотел остановить загорелого здорового парня, который, как любят говорить писатели, показывал два ряда белых зубов (в переводе это означало, что парень улыбался), и спросить его: «Скажи, браток, а как здесь люди живут?»
И если парень не примет меня за пьяного и не пошлет куда-нибудь подальше, — интересно, что бы он ответил.
Первый ответ:
«Да так, как и всюду. День и ночь — сутки прочь. Ходят люди на работу в конторы, в магазины, учреждения. Пишут бумаги и выпускают стенную газету. По вечерам молодежь идет на танцы. Старики в кино или сидят на завалинке. По воскресеньям гуляем по Пролетарской семьями. Вечером пьем чай или водку (как на любителя). Вот катаемся на велосипеде, а скоро и лодки можно будет брать. Громкоговоритель на улице передает Москву. Так и живем».
