— Мартин возвращается домой вовремя? — спросила я.

Пейдж вздохнула:

— А ты как думаешь?

Джексон, высокий белокурый мальчик заглянул на кухню.

— Мы, ты где была?

Пейдж вышла из оцепенения, словно ее включили в розетку.

— Дорогой, как прошел день? Поздоровайся с миссис Ллойд.

У Джексона было полно новостей.

— Угадай, мамочка! — но он не мог ждать, пока Пейдж выскажет свои варианты. — Я занял второе место в тесте по правописанию!

Даже я помнила свой долг:

— Замечательно, Джексон.

Пейдж мягко взяла его за подбородок.

— Только второе, дорогой? — ее голос звучал так нежно, но был так неумолим. — Что пошло не так?

Я приехала от Пейдж, припарковалась и вошла в свой дом. По всей стране родители спешили домой, чтобы обнять свое потомство. Родители, нагруженные портфелями и пакетами из магазинов, пинком открывали дверь и кричали: «Я дома!». Затем на родителей обрушивался шквал детского восторга и сумбурного тепла, и они забывали о своих амбициях в детских объятиях.

Согласно расписанию на кухне близнецы были в «Милли Роу»[8] на чаепитии. Я проверила почту, где нашла томик стихов поэтессы-феминистки Эллен Блэк, у которой я недавно была. Она называлась «Происхождение нового вида». Красный носок Лукаса лежал на лестнице. Я подняла его и рассеянно разгладила. Он был такой маленький с дырочкой на пальце. Надо было подумать об ужине и закупках продуктов. Потом о Рождественском ужине для близнецов. Я составила список: сосиски, пицца, чипсы, мармелад в форме кошек, пиратских шляп и прочее. Я знала, что в следующие несколько дней мне предстояло подбирать растоптанные кусочки колбасы и чипсов с пола и ковров.

Открылась входная дверь, и мальчики при виде меня замахали руками, как ветряные мельницы.

— Вот наша мама! — голос Лукаса звенел чистой радостью.

Его рубашка выбилась из брюк и была испачкана шоколадной глазурью. Щека Феликса была разрисована зеленой краской «Сплодж».[9] Ева шла за ними.

Феликс дернул меня за руку:

— Правда, ты настоящая наша мама?

— Конечно.

Он серьезно на меня посмотрел.

— А Лукас говорит, что Ева наша настоящая мама.

— Лукас? — я бросила взгляд на Еву, которая покачала головой. Глаза Лукаса бегали. — Милли говорит, что ее няня и есть ее настоящая мама.

Милли была их новой подружкой. Единственный ребенок разведенных родителей, она всю жизнь курсировала между двумя домами. Она испытывала чувство недоумения и злости, словно одинокая жертва кораблекрушения в море. Мальчикам нужно было чувство уверенности, поэтому я быстро нашла выход:

— Почему нам не пригласить Милли к чаю, пусть она посмотрит, какой бывает настоящая мама.

Натан приехал домой бледный и дрожащий, и я уложила его в постель. Позже я принесла ему поднос с яичницей, копченым лососем и клюквенным соком.

— Ты себя не жалеешь.

Я поправила ему подушки, похлопала по одеялу и проверила порядок в спальне.

— У нас бушует эпидемия гриппа. — он приложил палец к запястью и проверил пульс. — Несется галопом.

Я улыбнулась в ответ:

— Это конец.

Я сидела на кровати и рассматривала его. Правда, Натан был бледен, но его волосы были густыми, ухоженными, с красивой проседью. Слава богу, он не был массивным, ширококостным или волосатым. Он не оброс жирком, и вены на руках не выступали. Слава богу, он также не храпел во сне. Его внешность и манеры были деликатными.

— Ты обследовался у врача?

Он съел яйцо.

— Пожалуй, надо.

— Я настаиваю.

— Остынь, — сказал он без всякой злобы, — я бы предпочел отдых в Корнуолле. Как тебе это, Минти? — искра мелькнула в его глазах. — Это было бы весело. Ребятам бы понравилось. Мы там все почувствовали бы себя хорошо, как в старые добрые времена.

На улице хлопнула дверца машины, дождь барабанил в стекло, но в спальне было тепло и спокойно.

Я игнорировала Корнуолл.

— Поговорим о мальчиках… О Рождественском спектакле.

— Что такое?

— Миссис Дженкинс пообещала, что Лукас будет волхвом. — Натан вопросительно поднял бровь. — Боюсь, Феликс будет только овцой.

— Что? — Натан выпрямился. — И ты ничего не сделала?

— Ничего делать не надо. — я предотвратила крушение подноса и поставила его на тумбочку. — Не надо устраивать драму. Я уверена, в следующем году Феликс будет волхвом. Может быть, даже Иосифом.

— Минти, иди сюда. — я повиновалась, и он сжал мою руку с таким ожесточением, что я вскрикнула. — Неужели ты ничего не понимаешь в наших сыновьях? Разве ты не помнишь, каково быть ребенком? Разве ты не понимаешь, как расстроится Феликс? Разве он должен в этом возрасте видеть, как его мир разлетается на куски? Бог знает, через какие испытания и ошибки должны еще мы пройти, но это не коснется наших близнецов! Пока у меня есть силы, чтобы защитить их.

Я смотрела на фигуру в постели. Теплая мирная атмосфера была нарушена.

— Ты делаешь мне больно, Натан. — он выпустил мою руку. — Не кажется ли тебе, что Феликс должен узнать, что мир несправедлив?

— В пять лет, Минти? Где твое милосердие?

— Ему почти шесть, — услышала я свой голос.

Феликс был младше на десять минут. Это было пустяком, почти ничем. Но эти десять минут давали Лукасу больше преимуществ в борьбе за первенство.

— Итак, что ты собираешься сделать, Натан? Скажешь Лукасу, что он не будет волхвом?

— Если я когда-нибудь увижу эту женщину, я сверну ей шею.

— За что, интересно? Она делает свою работу.

Последовало долгое молчание и Натан тихо сказал:

— Ну, дети могут рассчитывать на своих матерей.

Это было жестоко.

— Я смотрю на эти вещи иначе, Натан. — я взяла поднос и собиралась выйти из комнаты. — Кстати, о помощи и поддержке: ты пойдешь на спектакль?

Натан потер мочку уха, он казался теперь таким усталым, что немного напугал меня. Ему было всего пятьдесят пять.

— Пятница — тяжелый день. Планируется большая встреча, но я поговорю с Роджером.

У меня упало сердце.

— В самом деле, Натан, я не уверена, что это хорошая идея. Не стоит обращаться к Роджеру, поверь мне. Просто не надо!

— Что это значит? — резко спросил он.

— Ничего, просто интуиция.

— Хм, сказал он, — ваша интуиция просто пустой звук. — он беспокойно заерзал, и аккуратная кровать превратилась в ворох смятых простыней. — Ты думаешь, я выхожу в расход?

— Я этого не говорила.

— Но ты так думаешь.

Я подумала, а как Роуз отнеслась бы к этому? Мысль о крушении карьеры Натана обдала меня холодом. Я знала, что не смогу бороться с неопределенностью его жизни. Вместо этого я сказала:

— Выпьешь кофе или чаю?

— Больше не могу пить кофе по вечерам. — он отодвинул поднос в сторону. — Вернись, Минти.

Что-то в нем от прежнего Натана заставляло меня таять, я опустилась на колени рядом с кроватью и положила голову ему на грудь. Он гладил меня по волосам. В нашей истории не было времени для постепенного сближения и ухаживаний. Не было неторопливых ужинов с вином. Не было поездок в зоопарк. Я просто послала ему сообщение: «Я хочу тебя». Натан появился в моей квартире и перешел прямо к делу: «Я хочу спать с тобой». Он дрожал, и я была поражена той разницей между человеком, которого я видела на работе в офисе, и тем, кто стоял сейчас передо мной. Это тронуло меня и наполнило желанием.

Спать с Натаном было легко. Все остальное — вот что было трудно.

— Как нам удается настолько не понимать друг друга? — спросил он.

Его пальцы переместились на мое лицо, поглаживая щеку и шею. Враждебность и разногласия отступили. Вместо этого были тепло и мир. Я пожелала этим драгоценным минутам приходить как можно чаще, успокаивая и объединяя нас в течение многих часов, дней и лет.

Рождественский спектакль прошел и был забыт, приближалось Рождество, я изнемогала среди списков. Был список подарков, еще один для продуктов и меню, еще один для встреч и развлечений.