– Бедняжка! Я видела, как ты вошла в столовую и ужасно стеснялась при этом; я хотела, чтобы ты подошла ко мне, но не могла подать тебе знак, поскольку в этот момент ко мне обратился лорд Куксхейвен, рассказывая о своих путешествиях. А, вот замечательная книга – «Портреты выдающихся деятелей Великобритании». Давай я сяду рядом и расскажу тебе, кто они такие. Можете более не беспокоиться, леди Куксхейвен, я сама позабочусь о ней, положитесь на меня!

Услышав эти слова, Молли почувствовала, как щеки у нее вспыхнули жарким пламенем. Ах, если бы только они оставили ее в покое и не утруждались, выказывая ей свою доброту, и «не беспокоились» бы о ней! Слова миссис Киркпатрик приглушили благодарность, которую она начала испытывать к леди Куксхейвен за то, что та искала для нее что-либо, способное развлечь ее. Но, разумеется, это было сплошным беспокойством, и ей ни в коем случае не следовало оставаться здесь.

Вскоре, однако, миссис Киркпатрик позвали аккомпанировать леди Агнессе, которая вознамерилась спеть, и Молли смогла наконец насладиться обретенной свободой. Она тайком огляделась и решила, что роскошью и великолепием этот особняк ничем не уступает королевскому дворцу. Большие зеркала, бархатные шторы, картины в позолоченных рамах и множество свечей в подсвечниках и канделябрах украшали просторный салон, и повсюду небольшими группами стояли леди и джентльмены в потрясающе шикарных нарядах. Молли вдруг отчего-то вспомнила детей, которых сопровождала в столовую, к каковым, похоже, относилась и она сама, – но куда же они подевались? Очевидно, отправились спать еще часом ранее, повинуясь незаметному знаку своей матери. Молли спросила себя, а не может ли уйти и она – если только сумеет найти обратную дорогу в блаженное уединение спальни миссис Киркпатрик. Но от дверей ее отделяло изрядное расстояние, да и до миссис Киркпатрик, на заботу которой она рассчитывала более, чем на чью-либо еще, тоже было далековато. То же самое можно было сказать и о леди Куксхейвен, и внушающей благоговейный трепет леди Камнор, и ее забавном и добродушном супруге. Поэтому Молли осталась на месте, переворачивая страницы с гравюрами, которые ее ничуть не привлекали. Посреди этой ослепительной роскоши на сердце у нее становилось все тяжелее и тяжелее. Вскоре в комнату вошел лакей и, оглядевшись по сторонам, направился к миссис Киркпатрик, которая сидела за фортепиано, в самом центре группы гостей, вознамерившихся потрафить своим музыкальным вкусам. Она готова была аккомпанировать каждому, кто хотел продемонстрировать свои вокальные данные, и с улыбкой охотно удовлетворяла любые просьбы. Она встала и направилась к Молли, затаившейся в уголке.

– Милочка, за тобой приехал твой папа и привел с собой пони, на котором ты и поедешь домой. Увы, я лишусь компаньонки на сегодняшнюю ночь, но ничего не поделаешь, поскольку ты, полагаю, должна будешь покинуть нас.

Уехать! Молли вскочила на ноги, дрожа от радости, и едва не закричала от восторга. Но последующие слова миссис Киркпатрик привели девочку в чувство и охладили ее пыл.

– Ты должна пожелать леди Камнор покойной ночи, дорогая моя, и поблагодарить ее милость за проявленную доброту. Она стоит вон там, подле статуи, и разговаривает с мистером Кортни.

Да! Она была именно там, в сорока футах, которые показались девочке сотней миль! Ей предстояло пересечь огромное пустое пространство, а потом еще держать речь!

– Я действительно должна подойти к ней? – спросила Молли самым жалобным и умоляющим тоном, на какой только была способна.

– Непременно. И поспеши, ведь в этом нет ничего особенно страшного, не правда ли? – отозвалась миссис Киркпатрик чуточку резче, чем раньше, ибо понимала, что ее ждут у фортепиано, и хотела как можно скорее покончить с очередной досадной проблемой.

Молли постояла еще минуту, после чего, подняв глаза на свою собеседницу, негромко попросила:

– Вы не могли бы подойти вместе со мной?

– Нет! Только не я! – отрезала было миссис Киркпатрик, но потом, видя, что лишь согласие поможет ей поскорее управиться с этим делом, взяла Молли за руку и, проходя мимо гостей у фортепиано, одарила их обворожительной улыбкой и проговорила в своей благовоспитанной манере: – Наша маленькая гостья очень застенчива и скромна, и она хочет, чтобы я сопроводила ее к леди Камнор, дабы она могла пожелать ей спокойной ночи. За нею приехал отец, и она покидает нас.

Молли не помнила, как так получилось, но после этих слов она выдернула свою ладошку из руки миссис Киркпатрик и, опередив спутницу на шаг или два, подошла к леди Камнор, величественно ужасной в платье пурпурного бархата. Присев перед нею в реверансе, как учили девочек в школе, она сказала:

– Миледи, приехал мой папа, и я уезжаю с ним. Позвольте пожелать вам доброй ночи, миледи, и поблагодарить вас за вашу доброту. Поблагодарить вашу милость, я имею в виду, – поправилась она, вспомнив наставления мисс Браунинг в том, что касалось этикета в обращении с графами и графинями, равно как и их отпрысками, каковые она получила утром по дороге в Тауэрз.

Каким-то образом ей удалось выскользнуть из салона; впоследствии, вспоминая об этом, она уверилась, что так и не попрощалась ни с леди Куксхейвен, ни с миссис Киркпатрик, ни «со всеми остальными», как та непочтительно называла гостей.

Мистер Гибсон сидел в комнате экономки, когда Молли вбежала в нее, к вящему неудовольствию величественной миссис Браун. Обхватив отца за шею обеими руками, девочка воскликнула:

– Ой, папа, папа, папочка! Я так рада, что ты приехал! – А потом разрыдалась, судорожно гладя его по лицу, будто не веря, что это и вправду он.

– Что за глупости, Молли! Неужели ты действительно думала, что я брошу свою маленькую девочку и ей придется жить в поместье Тауэрз до конца дней своих? Ты ведешь себя так, словно сама поверила в это. А теперь поспеши. И не забудь надеть свою шляпку. Миссис Браун, могу я одолжить у вас шаль, или плед, или что-либо еще в этом роде, что она могла бы набросить на себя?

Он не стал говорить о том, что еще не прошло и часа с тех пор, как он вернулся домой после долгого обхода, оставшись без обеда и изрядно проголодавшись. Но, узнав о том, что Молли не вернулась из Тауэрз, он сел на свою уставшую лошадь и поехал к обеим мисс Браунинг, коих и застал терзающимися угрызениями совести и полными раскаяния. Впрочем, он не стал выслушивать их слезливые извинения. Примчавшись галопом домой, он сменил коня, велел оседлать пони для Молли и, не обращая внимания на увещевания Бетти, которая выскочила следом, умоляя его захватить юбку для верховой езды для девочки, направился прямиком в конюшню и ускакал, «ругаясь на чем свет стоит», как выразился конюх Дик.

Миссис Браун успела выставить на стол бутылку вина и тарелочку с печеньем, прежде чем Молли вернулась из долгой экспедиции в комнату миссис Киркпатрик, «до которой отсюда чуть не четверть мили», как сообщила экономка горящему нетерпением отцу, пока тот ожидал появления дочери в утреннем наряде, изрядно, впрочем, подрастерявшем прежний лоск. Мистер Гибсон считался любимцем всех домочадцев в поместье Тауэрз, как обычно и бывает с семейными врачами; во время тревог и отчаяния он нес им надежду, и миссис Браун, страдавшая подагрой, получала особое наслаждение от возможности побаловать его, когда он позволял ей подобные вольности. Она даже вышла с ними на конный двор, чтобы плотнее укутать Молли шалью, когда девочка уже уселась в седло своего косматого пони, высказав благоразумное предположение:

– Смею надеяться, что дома ей будет лучше, мистер Гибсон, – сказала она, когда они уже выезжали со двора.

Оказавшись в парке, Молли пришпорила своего конька, пустив его рысью, так что в конце концов мистер Гибсон был вынужден окликнуть ее:

– Молли! Здесь повсюду кроличьи норки, и мчаться с такой быстротой небезопасно. Остановись.

Она натянула поводья, и он, поравнявшись с нею, поехал рядом.

– Мы въезжаем под деревья, там уже темно, и ехать быстро попросту нельзя.