– Она мне нравится такой, какая она есть сейчас, – поспешно отозвалась Молли. – В ней почти все осталось в точности так, как было, когда мама жила с моим двоюродным дедушкой. Я бы ни за что на свете не согласилась поменять в ней хоть самую малость. Я люблю ей такой, какая она есть.
– Ну, такая опасность тебе не грозит, поскольку деньги все равно закончились. Кстати, Молли, кто должен будет купить тебе платье подружки невесты?
– Не знаю, – ответила Молли. – Полагаю, что и впрямь буду выступать в роли подружки невесты, но вот насчет платья мне никто ничего не говорил.
– В таком случае я спрошу твоего отца.
– Пожалуйста, не нужно этого делать. Он уже и так наверняка потратил целую кучу денег. Кроме того, я предпочла бы и вовсе не появляться на свадьбе, если бы мне позволили.
– Глупости, дитя мое. О таком событии будет говорить весь город. Ты обязательно должна присутствовать на нем, причем хорошо одетой, хотя бы ради своего отца.
Но мистер Гибсон, как выяснилось, позаботился о платье для Молли, хотя ей самой и не сказал об этом ни слова. Он попросил свою будущую супругу сделать все необходимое, и вскоре из главного города графства прикатила модная портниха с платьем для примерки, которое оказалось настолько простым и элегантным, что сразу же очаровало Молли. Когда оно было уже готово и доставлено домой, Молли устроила приватный показ для обеих мисс Браунинг. Девушка была поражена до глубины души, когда, взглянув на себя в зеркало, заметила перемены, произошедшие в ее внешности. «Пожалуй, меня можно назвать хорошенькой, – сказала она себе, – в этом платье, я имею в виду. Бетти сказала бы: “Одежда красит человека”».
Когда она сошла вниз в своем новом наряде и, слегка зардевшись, представила себя на общее обозрение, ее встретили с неприкрытым восхищением.
– Право слово, я бы не узнала тебя, если бы встретила на улице, – сказала мисс Браунинг, а Молли подумала: «Вот что делает с человеком красивая одежда».
– Она – настоящая красавица, не правда ли, сестрица? – с восторгом произнесла мисс Феба. – Если ты всегда будешь одеваться подобающим образом, то красотой затмишь свою дорогую мамочку, которую мы всегда полагали очень презентабельной.
– Но ты ничуть на нее не похожа. Ты пошла в своего отца, а белый всегда оттеняет смуглый цвет кожи.
– Но разве она не красавица? – стояла на своем мисс Феба.
– И что с того? Такой ее сделало Провидение, а ее заслуги в этом нет. Кроме того, следует отдать должное и портнихе. Какой замечательный индийский муслин! Он наверняка обошелся весьма недешево!
За день до свадьбы мистер Гибсон и Молли отправились в Эшкомб в единственном желтом дилижансе, который имелся в наличии в Холлингфорде. Они должны были стать гостями мистера Престона или, точнее, милорда в Манор-хаус. Особняк вполне соответствовал своему названию, и Молли влюбилась в него с первого взгляда. Выстроенный из камня, с многочисленными фронтонами и сводчатыми окнами, он весь зарос девичьим виноградом и поздними розами. Молли не была знакома с мистером Престоном, который вышел на ступени, чтобы встретить ее отца. С нею же он обращался, как с молодой леди, что она приняла без возражений, хотя и впервые столкнулась с таким поведением – льстивым и кокетливым, – к которому мужчины определенного склада почитают своей обязанностью прибегать, если имеют дело с любой женщиной, коей не исполнилось еще двадцати пяти. Мистер Престон был привлекателен и осознавал это. У него были светлые каштановые волосы и бакенбарды; серые бегающие глаза, опушенные темными ресницами; стройная, мускулистая фигура, за которой он следил, занимаясь спортивными упражнениями, успехи и превосходство в которых прославили его и открыли доступ в высшее общество, куда в противном случае вход ему был бы заказан. Он превосходно играл в крикет и так метко стрелял, что любой дом, желавший похвастать своей охотничьей добычей 12-го[37] или 1-го числа, всегда с радостью распахивал перед ним свои двери. В ненастные дни он обучал молодых дам игре на бильярде, но, если требовалось, всегда готов был и сам взять в руки кий для серьезной партии. Он знал наизусть добрую половину приватных театральных постановок и был незаменим в организации импровизированных шарад и прочих настольных игр. В тот момент у него имелись веские собственные резоны, чтобы затеять легкий флирт с Молли. Он настолько преуспел в этой забаве с вдовой, когда она впервые приехала в Эшкомб, что решил, будто контраст между ним и ее супругом средних лет, куда менее презентабельным, холеным и симпатичным, окажется настолько разительным, что самолюбие ее будет уязвлено. Кроме того, он воспылал нешуточной страстью к кое-кому еще, тому, кто, увы, будет отсутствовать, и ему необходимо было скрыть эту страсть. Все это вместе подвигло его всецело посвятить себя Молли – «крошке Гибсон», как он называл ее про себя, – даже если бы она оказалась решительно непривлекательной, на протяжении следующих шестнадцати часов.
Хозяин пригласил их в гостиную, обшитую деревянными панелями, где в камине потрескивал и жарко пылал огонь, а малиновые занавеси надежно отгораживали комнату от угасающего дня и холода за окнами. Стол был накрыт к обеду; наличествовали белоснежная скатерть, ярко начищенное серебро, сверкающие бокалы, вино и осенний десерт на буфете. Тем не менее мистер Престон рассыпался перед Молли в извинениях за свой холостяцкий быт и тесную комнату, поскольку большая столовая уже была ангажирована его экономкой для приготовлений к завтрашнему торжественному ленчу. Затем он позвонил в колокольчик, вызывая служанку, которая должна была препроводить Молли в ее спальню. Комната оказалась уютной и комфортабельной: в камине жарко пылал огонь, на туалетном столике горели свечи, белоснежную кровать окружал темный шерстяной полог, и повсюду были расставлены огромные китайские вазы.
– Это комната миледи Гарриет, когда ее милость приезжает в Манор-хаус вместе с милордом, – пояснила горничная, вздымая тысячи сверкающих искр хорошо поставленным ударом по тлеющему полену. – Помочь вам раздеться, мисс? Я всегда помогаю ее милости.
Молли, сознавая, что кроме того, что сейчас надето на ней, у нее имеется лишь платье белого муслина на свадьбу, отпустила славную женщину, испытывая огромное облегчение, оттого что наконец-то осталась одна.
Значит, это называется «обедом»? Да ведь уже почти восемь часов вечера, и об эту пору приготовления ко сну казались куда естественнее, нежели переодевание к приему пищи. Впрочем, вся процедура свелась у нее к тому, что она попыталась прикрепить алую дамасскую розу к лифу своего жесткого серого платья, выбрав ее из букета осенних цветов, стоявших на туалетном столике. Затем она попробовала воткнуть еще одну розу в свои черные волосы, как раз над самым ухом; получилось весьма недурно, но слишком уж кокетливо, решила Молли и вернула цветок обратно в букет. Казалось, панели темного дуба, которыми были обшиты стены дома, светятся в теплом мерцании, исходящем от камина; огонь был зажжен во многих комнатах, в холле и даже на лестничной площадке. Мистер Престон, должно быть, услышал ее шаги, поскольку встретил ее в холле и провел в небольшую гостиную, где с одной стороны виднелась закрытая двустворчатая раздвижная дверь, ведущая в большую гостиную, как объяснил он ей. Комната, в которую она вошла, немножко напомнила ей Хэмли – желтая атласная обивка, бывшая в моде лет семьдесят или даже сто тому назад, тщательно ухоженная и безукоризненно чистая; большие шкафы красного дерева с резными вставками-инкрустациями и китайские кувшины, источающие пряные ароматы; огромный камин, в котором жарко пылал огонь. Перед ним в утреннем платье стоял отец, серьезный и задумчивый; в этом расположении духа он пребывал весь день.
– Леди Гарриет использует эту комнату, когда приезжает сюда погостить с отцом на денек-другой, – пояснил мистер Престон.
Молли поспешила на помощь отцу, избавляя его от необходимости поддерживать разговор.
