В декабрьском номере популярного в России XIX века журнала «Душеполезное чтение» была опубликована статья «уроженца Минска» Г. Кулжинского «Бетлейки». В ней автор отмечает, что батлейка – это «ящик, оклеенный шпалерами или дешевыми бумажными изображениями святых, купленными у так называемых “венгров” – словаков-коробейников, заносящих в этот край мизерные произведения немецкой работы. Нижняя внутренняя доска ящика обита белою заячьей шкуркою, вероятно, для большего убеждения зрителей, что теперь, мол, на дворе снег. В этой нижней доске есть сквозной прорез, выходящий в тыл ящика, по обе стороны. Посреди задней стены ящика сделано нечто вроде балдахина, под которым висит люлька. В этой люльке лежит фигурка младенца, изображающая новорожденного Спасителя. За этим балдахином по правую сторону стоит кукла, разукрашенная модными нарядами, с диадемой на голове. Она изображает Богоматерь. По правую же сторону от этой фигуры находится другая, изображающая еврея. Это Иосиф. С обеих сторон спины ящика через прорезы рукою бойкого парня приводятся в движение действующие лица – куклы, которые сменяют друг друга. Режиссер, не только двигающий кукол, но и говорящий за них, начинает свое драматическое представление с того, что выводит с одной стороны ящика куклу, изображающую какую-то Параску, с другой – куклу, изображающую кавалера. Эта пара кланяется почтеннейшей публике, поздравляет с праздником Рождества Христова, с Новым годом… Вдруг является на сцену с праздничным поздравлением ангел, до того расфранченный, что не имей он крыльев, никто не признал бы его за ангела. К удивлению публики, он начинает плясать и убегает. Действующих пар является на сцену и сходит со сцены немало. Кавалеры – по преимуществу уланы, гусары и еще какой-нибудь военный люд. Выходит на сцену и гражданский человечек, и “краковьяк с краковьячкою», купец с купчихою, испанец с испанкою, белорус с женою, доктор в форменном сюртуке, мертвец и смерть, русский мужик с медведем, жена этого мужика, еврей и еврейка, цыган и цыганка и, наконец, бернардинец. Еврей, натанцевавшись досыта со своею супружницею, становится в уголок, совершает молитву, а жена уходит со сцены. В это время появляется воин, заводит спор с евреем и убивает его. Является еврейка и бранит воина за смерть мужа. Воин закалывает и ее. Является на сцену Смерть в образе ящерицы. Она бегает по сцене и уносит заколотых супругов. Являются какие-то военные всадники, заводят между собою ссору и один убивает другого. Является мертвец из духовенства и тащит их в ад. Белорус ищет доктора, бранит местных врачей. Является врач и дает советы. Потом является жена белоруса и пляшет с мужем. Является русский мужик, который водит дрессированного медведя. В заключение является трясущийся от холода бернардинец с жестяной коробкой и собирает подаяния от публики. Действие заканчивается»[26].
Нужно отметить, что Кулжинский отнюдь не был поклонником народного белорусского кукольного театра и считал, что «батлейки <…> профанируют святость Рождества Христова и поддерживают в народе религиозное невежество». Его пугало и то, что за батлеечниками и их представлениями «проследить <…> трудно»[27].
Действительно, бесцензурное импровизационное представление батлейки не могло не раздражать власть имущих. Однако либеральная часть общества была целиком на стороне белорусских кукольников. Выдающийся ученый В.Н. Перетц, возмущенный статьей Кулжинского, писал: «Мы знаем лишь одно запрещение, постигшее шопку, и то относящееся только к духовным лицам, – запрещение епископа Познанского; на бетлейку же обвинения во вредном влиянии на народ сыпались неоднократно, как со стороны лиц духовных, боровшихся с унией, так и со стороны обличителей-добровольцев. Мы приведем лишь два случая этого рода. Так, в 1863 году автор статьи «Очерки белорусского Полесья» высказал мнение, что «вертеп и звезда сочинены латинянами, любящими религиозную аффектацию». Это послужило поводом к дальнейшим нападкам, и несколько позже некто г. Кульжицкий[28] напал на ясельки или бетлейки и на показывателей их; он усердно указывает на то, что в этого рода зрелищах «нет ничего назидательного, ничего эстетичного или художественного, кроме одного только худого», и они «равно нравогубительны, как и скоморошество». Отозвавшись с порицанием о драматических трудах Георгия Конисского и св. Дмитрия Ростовского, г. Кульжицкий, в довершение своей филиппики, прямо утверждает: «Едва ли можно сомневаться, что запрещение их было бы победою в области нашей цивилизации вообще, не говоря уже о том, что в деле обрусения этого края этот запрет не остался бы без добрых последствий». При таком отношении к единственному виду народного «театра неудивительно видеть постепенный его упадок» [29].
В.Н. Перетц был одним из тех ученых, кто высоко ценил батлейку как вид белорусского народного кукольного театра и понимал его позитивную роль в развитии культуры.
Перетц Владимир Николаевич (2(14).03.1870, Санкт-Петербург – 24.09.1935, Саратов) – русский и советский филолог, автор работ по источниковедению, фольклористике, истории белорусской, русской, украинской литературы и театра. Академик Петербургской академии наук (1914), АН Украины (1919), АН СССР (1925). Правнук купца и мецената Абрама Израилевича Перетца, внук декабриста Григория Абрамовича Перетца. В 1893 г. окончил Санкт-Петербургский университет. В 1903–1914 гг. профессор Киевского университета. Занимался вопросами литературоведения, взаимоотношениями литературы и фольклора, литературой славянских народов, историей европейского народного театра XVII XVIII веков. Начал печататься с 1892 г. Автор многочисленных трудов по историографии, театроведению, библиографии, текстологии. Учась в университете, увлекся историей театра кукол, написал первый в России крупный научный труд «Кукольный театр на Руси» (кн. 1 «Приложения «Ежегодника императорских театров сезона 1894–1895 гг.»»), который и сегодня является актуальным. В этой работе одним из первых серьезно проанализировал эстетические аспекты белорусской батлейки. После публикации ученый не оставил кукольной темы. Он разработал и разослал в научные журналы опросный лист, который помог ему собрать значительную информацию о русском кукольном театре. В 1913–1914 гг. перевел на русский язык и опубликовал в «Библиотеке Мира и Искусства» книгу Йорика «История марионеток».
Важно и замечание П. Шейна, который, описывая один из вариантов минской батлейки, отметил, что ею «занимаются ремесленники, особенно сапожники. Ходит их обычно человек пять или шесть, в числе которых двое либо трое мальчиков. Они возят саночки с батлейкой, подают куклы и вообще помогают старшим. Есть семьи, в которых это занятие существует несколько десятков лет; батлеечные песни передаются из рода в род и держатся в секрете от другого гурта батлеечников <…> Собравши все принадлежности своего кукольного театра, такой гурт выезжает в город и останавливается в наиболее людном месте (в Минске – на углу Петропавловской и Юрьевской улиц) или разъезжает по городу в поисках нанимателей. Плата за представление бывает по договоренности от 30 копеек до рубля»[30]. Рассказывая же о нравах батлеечников на примере Могилевской батлейки, П.Шейн замечал, что «вертепы враждуют между собою, как встретятся, так и столкнутся. Доставалось и самим вертепам…»[31].
Действительно, кукольники с батлейкой по своей основной профессии обычно были сапожниками, каменщиками, плиточниками… Их группа обычно состояла из 3–3 человек. Один из них был кукловодом, остальные – певчими. Впрочем, зафиксированы и «немые» рождественские кукольные представления. В Гродно, например, после польского восстания 1863 г. вошло в обычай хождение с «немой шопкой» (в тот период запрещались публичные представления на польском языке). Представления проходили в сопровождении небольшого оркестра (скрипка, бас, кларнет, флейта, гармоника, бубен, колокольчики), который, играя различные мелодии, с успехом заменял слова и песнопения. В представлении «немой шопки» показывалась история царя Ирода, а в интермедиях («Иродиадах») – танцевальные и цирковые номера. Завершалось представление «медвежьей потехой».
