Максимилиан изучал испанский язык, ловил бабочек (он был завзятым энтомологом), расточал всем любезности, улыбки, давал всевозможные обещания. Занимался военными делами, изучал церковный вопрос. Одним словом, развивал, что называется, бурную, многостороннюю деятельность, которая должна была доказать всем и каждому, что император Максимилиан всерьез принимает свой пост, что он одержим стремлением принести пользу своей новой родине, что он трудолюбив, обаятелен и мудр.
Максимилиан попытается привлечь на свою сторону симпатии индейцев разглагольствованиями о необходимости улучшения их печальной участи.
Он попытается придать своему режиму национальный характер, мексиканизироваться по крайней мере внешне. Он будет превозносить Идальго и Морелоса, отмечать национальные праздники (5 мая не в счет), ходить в мексиканском сомбреро, есть наперченные донельзя традиционные мексиканские блюда, рядиться в тогу демократа.
Высмеивая это стремление Максимилиана перевоплотиться в мексиканца, журнал «Русское слово» писал в начале 1865 года: «Единственная вероятность, которая представляется императору, чтобы защитить свой трон против клерикалов и против республиканцев, это татуировать себе живот, продеть в ноздри кольца, расписать в голубой и красный цвета эрцгерцогиню, опоясать ее повязкой из перьев, одним словом, сделаться больше индейцем, чем сами индейцы».
Вначале казалось, что этот молодой красавец голубых кровей и с голубыми глазами, столь редкими в Мексике, и его красавица супруга будут иметь успех, тем более что с их приездом французские войска при поддержке отрядов предателей вновь энергично взялись за очистку штатов от сторонников Хуареса. Сам же президент, блуждавший по пустынным северо-западным штатам в полуразвалившейся карете, сопровождаемый кучкой фанатиков, давно уже стал в глазах французов призраком, за которым и гоняться не стоило.
И все же этот призрак дал о себе знать Максимилиану. Не прошло и двух недель после приезда императора в столицу, как в его кабинете на столе был обнаружен неизвестно кем и как туда доставленный ответ Хуареса на его послание:
«Максимилиану Габсбургу, Монтеррей, 28 мая 1864 года.
Милостивый государь!
Я отвечаю Вам на Ваше письмо от 22-го прошлого месяца, к этому меня обязывает долг политика и воспитанного человека. Пишу в спешке и без всякой предварительной подготовки; как Вы можете предположить, ответственный и важный пост президента Республики отбирает у меня все мое время, даже часы ночного отдыха. Судьба нашей нации в опасности, и я согласно моим принципам и присяге призван защитить национальную целостность, суверенитет и независимость. Я должен работать не покладая рук, чтобы соответствовать святому доверию народа, которым он согласно своим правам меня наделил.
И все же я намерен, хотя бы вкратце, ответить на основные пункты Вашего письма.
Вы пишете, что, отказавшись от права наследства на трон в Европе, покинув родных, друзей и свое состояние и самое дорогое для человека — свою родину, Вы и Ваша супруга донья Шарлотта прибыли в эти далекие и неизвестные края только в ответ на спонтанный зов народа, уповающего на то, что Вы ему обеспечите счастливое будущее. Мне было известно, что предатели моей родины, представляющие только самих себя, предложили Вам в Мирамаре мексиканскую корону. И это Вы называете «спонтанным зовом народа»? Но о каком народе может идти речь, если Вы пользуетесь услугами таких людей, как Маркес, и окружаете себя отбросами мексиканского общества? Теперь Вы приглашаете меня явиться в Мехико, куда Вы направляетесь, с тем чтобы участвовать в конференции, на которую будут приглашены и мексиканские командиры, возглавляющие отряды Сопротивления, Вы обещаете всем необходимую охрану в пути и в качестве гарантии безопасности Ваше честное слово и личный авторитет. Но чего стоят клятва и честь наполеоновского агента, человека, опирающегося на офранцуженных мексиканцев, человека, который представляет интересы страны, вероломно нарушившей Соледадское соглашение?
Вы мне говорите, что конференция, в случае если я приму в ней участие, породит мир и с ним благополучие мексиканского народа и что империя, поручив мне видный пост, будет опираться впредь на мои таланты и на мой патриотизм. Действительно, сударь, современная история знает великих предателей, нарушивших свои клятвы и обещания, изменивших своей партии, своему прошлому и всему, что есть святого в честном человеке. Известно, что предатель совершает свои черные дела, одолеваемый преступной страстью к власти и подлым стремлением удовлетворить свои личные амбиции и даже свои пороки. Но занимающий сейчас пост президента Республики — сын народа, и он скорее погибнет — если провидением ему это предназначено, чем нарушит данную им присягу или поступит вопреки велениям своей совести.
Добавлю только одно замечание. Человек может покушаться на права других, грабить их, убивать тех, кто защищает свою родину, превращать их добродетели в преступления, свои же собственные пороки — в добродетели, но одно ему недоступно — избежать сурового приговора истории. История нас рассудит, сударь. Я Ваш п. с. (покорный слуга) Бенито Хуарес».
Хотя «покорный слуга» оказался несговорчивым, Максимилиан не унывал. Базэн заверял его, что мексиканское правительство развалилось, а сам Хуарес вот-вот покинет пограничный городок Пасо-дель-Норте и скроется в Соединенные Штаты.
Только в Оахаке, на родине Хуареса, оказывал организованное сопротивление французам генерал Порфирио Диас, у которого было около 2800 бойцов. Против него направил Базэн десять тысяч французских солдат и тысячу предателей. Им удалось окружить Диаса и вынудить к сдаче. Диас был заточен в Пуэбле, в монастыре, превращенном в тюрьму. Вскоре он бежал, перебрался в штат Герреро, где действовал неутомимый генерал Хуан Альварес, герой аютльской революции. «Я еще жив, мексиканцы, — писал Альварес в одном из своих воззваний к населению. — Пускай трепещут тираны. Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!»
Действия партизан не смущали Максимилиана, пока его охраняла армия Базэна, возведенного вскоре после прибытия императора в маршалы. Базэн даже счел возможным вернуть во Францию бригаду войск. Ее заменили шесть тысяч австрийских и 1200 бельгийских «добровольцев». У Максимилиана были тогда другие заботы: он пополнял свою истощавшую личную казну, скупал дворцы и земельные участки через своих доверенных лиц — начальника личной канцелярии бельгийского инженера Элуана и личного секретаря Шерценлехнера, в прошлом лакея. Впрочем, последний и теперь выполнял свои лакейские обязанности. При его помощи император установил интимную связь с одной креолкой, которая родила ему дочь, что его крайне обрадовало, учитывая, что от Шарлотты детей у него не было. Но что за император без престолонаследника? И вот по совету Альмонте, ставшего теперь главным церемониймейстером императорского двора, Максимилиан берет на воспитание внука Итурбиде, своего неудачливого предшественника на мексиканском троне, обещая со временем его усыновить.
— Маршал Базэн тоже решил обрести личное счастье в Мексике.
Военная карьера ему удалась, семейное счастье — нет. Воюя в Марокко, он влюбился в местную куртизанку. Базэн женился на ней и привез в Париж, представил свету. А затем разразился скандал: мадам Базэн была уличена в измене мужу и покончила с собой. В Мехико объектом страсти 54-летнего маршала стала 17-летняя сеньорита Пепита де Пенья, дочь того самого Пеньи, который подписал с американцами позорный договор Гуадалупе — Идальго. Сеньорита Пепита не устояла перед чарами своего ухажера, годившегося ей в деды, и вышла за него замуж. На свадьбе в роли посаженных выступили Максимилиан и Шарлотта. Император, чтобы привязать маршала еще крепче к себе и к Мексике, преподнес ему в качестве свадебного подарка великолепный дворец с условием: если маршал покинет страну, то дворец вновь вернется к императору.
Между тем прибывшие в Мехико, папский нунций и духовенство все более настойчиво требовали от Максимилиана возвращения церковной собственности. Максимилиан же, считая, что церковникам все равно некуда деваться (не перейдут же они в лагерь Хуареса!), решил признать основные законы реформы, в том числе конфискацию церковной собственности. Максимилиан рассчитывал этим актом привлечь на свою сторон у буржуазные слои, но он этого не добился, ибо к тому времени уже мало кто верил в прочность его режима.
