Осажденные сражались неутомимо, изобретательно, мужественно. С поражающей французов быстротой мексиканцы за ночь отстраивали укрепления, разрушенные днем вражеской артиллерией. Французский полковник Баррайль, участник осады Пуэблы, отмечал в своем дневнике: «Мексиканцы защищаются с упорством, которое мы в них далеко не подозревали». А другой француз, капитан Луазильон, писал своей невесте в Париж: «Защита Пуэблы организована и руководится блестяще. Мы не можем воздвигнуть ни одного укрепления без того, чтобы мексиканцы нам его не разрушили в тот же день. Что скажет император, узнав об этом? Ведь он в последней почте самым решительным образом заверил нас, что мы не встретим серьезного сопротивления ни в Пуэбле, ни в Мехико. Мы здесь ведем постыдную войну, сколько вреда причинит она Франции!»
Месяц спустя осада города все еще продолжалась. Форея охватило смятение. То он заявлял, что пожертвует собой и всей армией, но овладеет Пуэблой; то предлагал Гонсалесу Ортеге за предательство баснословную сумму денег и титул президента Мексики (Гонсалес Ортега с негодованием отверг эти посулы); то намеревался снять осаду Пуэблы и пойти на Мехико. Последнюю идею поддерживал де Салиньи. Интриган и на этот раз во всех неудачах винил только военных, утверждая, что если бы они следовали его советам, то и одной роты зуавов хватило бы для разгрома мексиканцев. Со своей стороны, Форей и его офицеры считали де Салиньи виновником своих несчастий, ибо его ложная информация о мнимой слабости правительства Хуареса втянула доверчивого Луи Бонапарта в эту несчастную авантюру.
— Черт возьми, чем вы здесь все эти годы занимались? — с возмущением кричал на своего политического советника под грохот канонады генерал Форей. — Разве вы не знали, что мексиканцы будут так же мужественно обороняться, как то делали испанцы в Сарагосе?
Сравнение напрашивалось само собой: ведь в начале века, когда войска дяди нынешнего императора французов пытались захватить Испанию, население испанского города Сарагосы оказало им героическое сопротивление. И теперь у стен другой — мексиканской — Сарагосы вот уже второй раз истекает кровью французская армия.
И все же героическая защита Пуэблы не могла продолжаться долго. Прошел месяц, и осажденный город стал испытывать нехватку продовольствия и боеприпасов. Все попытки Резервной армии Комонфорта, которой оказывал максимальную помощь Хуарес, пробиться с обозами продовольствия к Пуэбле, кончались неудачами. В начале мая в городе уже съели всех кошек и собак, защитники и жители Пуэблы гибли больше от голода и истощения, чем от разрушительного огня неприятеля. Снаряды и патроны тоже были на исходе. Но наступило 5 мая, славная годовщина поражения французов, и знамя Мексики продолжало реять над охваченным пожарами мужественным городом.
Еще двенадцать дней длилось сражение за Пуэблу. Все эти дни мексиканцы сражались с такой решительностью, что, когда 16 мая к генералу Форею явился адъютант Гонсалеса Ортеги с предложением начать переговоры о капитуляции, французский главнокомандующий не поверил своим ушам. Он ожидал, что сопротивление мексиканцев будет еще продолжаться несколько недель.
Форей потребовал, чтобы мексиканские офицеры дали письменное обязательство впредь не участвовать в вооруженной борьбе против французов. Генерал Гонсалес Ортега и все его командиры категорически отвергли оскорбительное требование. Защитники города взорвали укрепления и пороховые склады, заклепали пушки. В плену оказалось 20 генералов, 303 офицеров, 1179 младших офицеров и И тысяч сержантов и солдат.
19 мая французская армия во главе со своим главнокомандующим вошла в разрушенный город. Улицы его были пустынны. Город сдался, но не покорился. «Мы в Пуэбле, — писал французский врач Аронсони. — В городе больше нечего было есть, и только голод заставил волка выйти из лесу… Мы, вероятно, постепенно взяли бы большую часть фортов, но никогда не заняли бы город, если только не разрушили бы его полностью бомбардировкой».
Французам победа далась дорогой ценой. По официальным данным, они потеряли 1300 человек убитыми и ранеными, в действительности же их потери превышали 4 тысячи человек. Потеря престижа была еще более чувствительной. Генерал Гонсалес Ортега и его храбрые бойцы, отражавшие в течение двух месяцев атаки французов, продемонстрировали перед всем миром решимость мексиканского народа отстаивать свою независимость. Моральная победа осталась за защитниками Пуэблы. Их героизм вызывал уважение даже противника. Генерал Форей вопреки настояниям де Салиньи сослать взятых в плен офицеров в Кайену и требованиям Альмонте расстрелять их, отдал приказ выслать пленников во Францию. «Я никогда не допущу, — заявил Форей, — чтобы к пленным, завоевавшим наше уважение, относились бы как к преступникам».
В Париже со вздохом облегчения узнали о взятии Пуэблы. Луи Бонапарт отпраздновал сомнительную победу его войск в Мексике торжественными парадами, артиллерийскими салютами, фейерверками. Казенный восторг не мог скрыть от мирового общественного мнения, какой ценой далась победа императору французов. «Взятие Пуэблы, — не без иронии писал петербургский журнал «Русское слово», — одно из самых блистательных военных действий империи, подвиг, впрочем, тем более драгоценный, чем дороже он обошелся французам… Каждую церковь должно было взять приступом; каждая отдельная куча домов превращена была в крепость, которую жители — и мужчины, и женщины, и девушки, и мальчики защищали сами, вместе с солдатами. Пришлось пушечными ядрами пробивать стены домов и сапом прокладывать подземные ходы… Надо было штыком прокладывать себе дорогу в эти жилища. Год назад генерал де Лоренсез воображал, что будет здесь встречен с восторгом и что из этих самых окон, откуда теперь раздавались ружейные выстрелы, дети будут бросать ему букеты. Он надеялся увидеть здесь улицы, покрытые цветами, и восхитительную улыбку прелестных мексиканок. Как иногда люди ошибаются!»
Впрочем, сами французы, участники штурма Пуэблы, были невысокого мнения о достигнутой ими победе: «Император, — сообщал в Париж своим родным капитан Луазильон, — начал плохо, поддерживая обанкротившуюся и отвергнутую населением партию, и самое убедительное тому доказательство — поведение народа: в Пуэбле, городе-страдальце, французская армия была встречена населением так же холодно, как и в других местах; в Веракрусе, оккупированном нашими войсками уже два года, торговцы закрыли свои лавки в знак траура, а женщины оделись в черное, когда узнали о падении Пуэблы. И еще хуже, Гонсалес Ортега и три других мексиканских генерала бежали из Орисабы. Арестованы три француза, оказавшие им помощь в побеге…»
Капитан Луазильон был не точен: из 20 пленных генералов бежало не 4, а 7, в их числе Порфирио Диас и Берриосабаль; из 303 высших офицеров бежало 193; из 1179 младших офицеров — 772. Бежала и значительная часть пленных солдат. Оставшиеся в плену генералы были высланы во Францию, откуда вскоре скрылись и разными путями вернулись на родину, где, как и остальные бывшие пленники французов, продолжали сражаться с захватчиками. Таким образом, взятие Пуэблы в конечном счете оказалось пирровой победой для французов.
Форей простоял в Пуэбле десять дней, прежде чем собрался с духом и решил продолжать наступление на Мехико, где надеялся разгромить остатки мексиканской армии и закончить свой поход.
Перед Хуаресом стоял выбор: или дать бой французам у стен столицы, или, следуя примеру Кутузова в 1812 году, покинуть ее, перебраться в более отдаленную и недосягаемую для французов местность и оттуда развернуть всенародное партизанское движение против захватчиков, которое в конце концов должно было бы подточить их силы и принести победу мексиканцам.
Вначале Хуарес склонялся к тому, чтобы дать бой французам в столице, превратив ее во вторую Пуэблу. Об этом он заявил нации в манифесте от 20 мая 1863 года. Но выяснив, что в его распоряжении только 12 тысяч плохо вооруженных солдат, в то время как у Форея их имелось вдвое больше, Хуарес решил покинуть столицу и перевести свое правительство в город Сан-Луис-Потоси, расположенный в 360 километрах на северо-западе от Мехико.
