Пока генерал Лоренсез в Орисабе готовился к победоносному маршу на Пуэблу и разрабатывал церемониал парадного смотра овеянных славой французских батальонов в древней столице ацтеков Мехико, Хуарес и его правительство спешно создавали армию Востока, которая должна была преградить французам доступ в столицу. Ее командующим был назначен генерал Игнасио Сарогоса; Игнасио Мехия, Мигель Негрете, Антонио Альварес, Франсиско Ламадрид, Фелипе Берриосабаль, Порфирио Диас возглавили бригады и полки. Все они были опытными, отважными военными, прошедшими школу трехлетней гражданской войны под руководством Хуареса. В их армии было всего лишь 5 тысяч солдат. Солдаты были плохо обучены, вооружены разнокалиберными ружьями периода наполеоновских войн, да и этих ружей на всех бойцов не хватало. Зато боевой дух этой маленькой армии был высоким, генералы и солдаты не испытывали страха перед французскими завоевателями; они были убеждены, что смогут нанести врагу поражение. Может быть, не сразу, не в первом сражении, но в конечном итоге. Разве не французский полководец говорил, что выигрывает войну тот, кто выигрывает последнюю битву?
У Хуареса имелось еще около 15 тысяч солдат, но они принадлежали к народному ополчению, вели бои с шайками Маркеса, были рассеяны по штатам. И тем не менее правительство было уверено, что сможет противостоять даже более многочисленной французской армии, чем армия Лоренсеза; ведь войну против чужеземцев будут вести не только войска, но и весь 8-миллионный мексиканский народ. Хуарес был прав, когда 13 апреля в приказе губернаторам писал: «В войне против иностранных захватчиков все мексиканцы являются солдатами». Заморские же интервенты могли рассчитывать только на самих себя и на незначительную кучку предателей и отщепенцев, презираемых народом.
В дни, последовавшие за 9 апреля, Хуарес обращается к нации с манифестом, в котором выражает уверенность, что мексиканцы пойдут на любые жертвы, претерпят все несчастья и беды, но не допустят, чтобы их страной правили чужеземцы. Он приказывает губернаторам крепить оборону. Он подробно информирует конгресс и страну о последних событиях.
Хуарес выступает со свойственной ему сдержанностью. Его речи и манифесты лишены ложного пафоса, показной храбрости, многословия, дешевых ораторских приемов, свойственных многим буржуазным да и радикальным парламентариям. Хуарес скуп на слова. Но то, что он говорит, производит впечатление. «Маленький индеец» правдив, не приукрашивает всей сложности и опасности положения; он верит в свой народ, он не сомневается, что в конечном итоге дело Мексики восторжествует и враг будет повержен в прах.
Самый, пожалуй, интересный и значительный документ, изданный правительством Хуареса в эти тревожные дни, был помечен 12 апреля. Это был декрет, провозглашавший патриотическую войну против французских захватчиков. Он устанавливал осадное положение во всех местностях, находящихся под французской оккупацией. Мексиканцы, проживающие в этих местностях и сотрудничающие с оккупантами, объявлялись предателями, их собственность подлежала конфискации. Все мексиканцы с двадцати до шестидесяти лет призывались в армию. Уклоняющиеся от призыва объявлялись предателями. Губернаторам штатов поручалась организация партизанских отрядов. Партизанским отрядам предписывалось действовать в радиусе 40 километров от войск неприятеля. Партизаны, находящиеся на большем расстоянии от неприятеля, объявлялись вне закона. Губернаторы штатов получили право устанавливать в случае надобности новые налоги для военных нужд. Декрет брал под защиту и покровительство мексиканских властей французских подданных, не оказывающих поддержки интервентам, и присуждал к высшей мере наказания — расстрелу всех тех, кто поставляет продовольствие, оружие, сообщает сведения или в любой другой форме оказывает помощь интервентам.
Обнародование этого декрета Хуаресом свидетельствовало, что Мексика принимала вызов Франции и провозглашала свою решимость победить или погибнуть в борьбе за независимость.
Настроение жителей столицы было в эти дни приподнятым, боевым. Многие вступали в ополчение. На стенах домов появились плакаты с надписью: «Граждане, к оружию!» В конгрессе ораторы призывали мексиканцев брать пример с русских, разгромивших полчища Наполеона I в 1812 году и героически защищавших Севастополь в Крымскую войну. «Пусть нашествие французов на Мексику закончится так, как и их нашествие на Россию — позорным отступлением! Пусть Пуэбла станет для них вторым Севастополем! Пусть 1862 год станет для них вторым 1812 годом!» — говорили выступавшие.
Между тем в Париже сведения о развале тройственного союза и об эвакуации Англией и Испанией своих войск из Мексики вызвали удовлетворение. Наполеон III был убежден, что Лоренсез завладеет Мексикой и без помощи союзников. Его министр Билло заявил в парламенте, что «клятвопреступник Хуарес падет от дуновения Франции». Правительственные газеты предвещали быстрое окончание мексиканской кампании, в результате которой Франция не только завладеет баснословными богатствами страны ацтеков, но и подчинит своему влиянию всю бывшую Испанскую Америку. В парижских театрах с шумным успехом шла пьеса «Взятие Мексики», в ней трехцветный флаг уже развевался над президентским дворцом мексиканской столицы, жители которой, разумеется на сцене, приветствовали оккупантов как избавителей от тирании тропического Робеспьера — Хуареса. Наполеону III явно не терпелось выдать желаемое за действительность.
В этих условиях дипломатическому агенту Хуареса в Париже де ла Фуэнте не оставалось ничего иного, как сложить свои чемоданы и покинуть Францию. Перед отъездом он направил министру иностранных дел Тувенелю ноту, в которой предупреждал: «Мексику можно завоевать, но покорить нельзя, да и завоевать ее нельзя без того, чтобы она не дала доказательств своего героизма и тех добродетелей, в отсутствии которых ее упрекает противник. Мексика категорически отвергнет монархию. Создать ее будет стоить огромных усилий, а удержать — еще больших. Такое предприятие принесет нам огромный вред и вызовет неисчислимые бедствия, но такие же несчастья оно принесет и тем, кто его затеял. Мексика, безусловно, страна слабая по сравнению с теми, кто вторгся на ее землю, но она сильна сознанием того, что ее права подверглись надругательству; она сильна своим патриотизмом, который умножит ее решимость к сопротивлению; она сильна глубокой убежденностью в том, что, вступая в эту опасную борьбу, сможет уберечь прекрасный континент Колумба от угрожающего ему катаклизма. Поэтому торжественно заявляю, господин министр, от имени моего правительства, что ответственность за все бедствия, вызванные этой ничем не оправданной агрессией и причиненные прямо или косвенно действиями французских войск или их агентов, ляжет исключительно на ваше правительство. Что касается всего остального, то Мексике бояться нечего, если провидение охраняет права народа, защищающего свое достоинство».
Луи Бонапарт, прочтя эту ноту, презрительно усмехнулся. Патриотизм, достоинство, права народа… Все это он считал пустой болтовней туземных либералов. Император был убежден, что в политике решают не эти романтические абстракции, а право сильного, которое в данном случае на его стороне. Как в природе, так и в обществе — сильный пожирает слабого. Так было, есть и будет всегда. Это закон всех цивилизаций. Судьба Мексики находится в руках французских зуавов, они же справятся с индейцем Хуаресом и его радикалами не хуже, чем справились с тонкинскими и пекинскими мандаринами или гарибальдийскими фантазерами в Италии.
А как реагировали на разрыв тройственного союза в Лондоне и Мадриде? Пальмерстон был доволен, что ему удалось втянуть в мексиканскую авантюру своего союзника — конкурента Луи Бонапарта, а самому без ущерба выбраться из нее. Если эта авантюра удастся императору, Англия получит свои долги с Максимилиана или с любого иного, кого на мексиканский трон посадят французы. Если же победит Хуарес, то с ним всегда можно будет договориться. И в том и в другом случае Англия окажется в выигрыше.
