Сделав эти распоряжения, Дюмурье направляет на высоты, прикрывающие левую сторону Гранпре, где тревожит его Клерфэ, шесть батальонов и шесть эскадронов с шестью пушками — на случай атаки австрийцев. С наступлением ночи он перевозит свой артиллерийский парк по двум мостам через Эну и направляет его на высоты Отри. Ничто не обнаруживает намерения французской армии отступить.
Принц Гогенлоэ просит вечером свидания с Дюмурье, чтобы обсудить состояние французской армии; Дюмурье соглашается, но вместо себя отправляет на эту конференцию генерала Дюваля, преклонный возраст которого, седые волосы, высокий рост и величественная осанка производят внушительное впечатление на австрийского генерала. Дюваль выказывает уверенность человека, находящегося в полной безопасности. Он объявляет принцу, что на следующий день прибудет Бернонвиль с 18 тысячами человек, а Келлерман идет с 30 тысячами. Разочаровавшись в своих попытках переговоров при виде позиции, которую занял Дюваль, австрийский генерал удаляется, убежденный, что Дюмурье выждет сражение в своем лагере.
В полночь Дюмурье выезжает верхом из замка Гранпре в свой лагерь. Он запрещает стучать в барабаны и трубить в трубы. Он велит передавать от человека к человеку, вполголоса, приказание убирать палатки и становиться под ружье. Темнота и смятение замедляют формирование колонн. Но до первого луча рассвета армия уже выступила; войска проходят двумя колоннами и строятся в боевом порядке на высотах Отри. Прикрытый теперь Эной, Дюмурье смотрит, следует ли за ним неприятель. Но таинственность, которой облечено движение армии, расстроила планы герцога Брауншвейгского и Клерфэ. Армия ломает за собой оба моста и располагается лагерем в Доммартене, в четырех милях от Гранпре.
Два раза в течение ночи Дюмурье поднимала внезапная паника в войсках: генерал садился на лошадь, летел на шум, показывался войскам, увещевал их, успокаивал, восстанавливал порядок. На следующий день он разогнал, силами генерала Дюваля, тучу прусских гусар. Эти гусары в течение ночи разбили корпус генерала Шазо, который считал себя атакованным всей неприятельской армией. Беглецы до самого Реймса распространили слух о полном поражении французской армии. Генерал велел своей кавалерии изловить виновников паники, снял с них форменную одежду, велел выбрить им волосы и брови и выслал из лагеря, объявив недостойными сражаться за отечество. Покарав трусость посредством презрения и напомнив тем уроки, которые давал Цезарь своим легионам, Дюмурье опять выступил в путь и 17 сентября достиг лагеря в Сен-Менегу.
Лагерь в Сен-Менегу, который благодаря таланту Дюмурье сделался подводным камнем для коалиции, казалось, самой природой был предназначен служить цитаделью для горсти солдат-патриотов против бесчисленной и победоносной армии. Защищенная спереди глубокой долиной, по бокам эта возвышенность протяженностью около квадратной мили охраняется: справа — руслом Эны, слева — прудами и болотами, недоступными для артиллерии. Задняя сторона лагеря защищена болотистыми рукавами речки Ов; за ней — массивное ущелье, которое может служить опорным пунктом второму лагерю. Генерал предназначал этот второй лагерь для Келлермана. Дрова, вода, фураж, мука, соленое мясо, вино, военные припасы, привезенные в изобилии, — все это сообщало спокойствие генералу и веселость солдатам. Дюмурье изучил эту позицию в часы досуга в лагере Гранпре и обосновался здесь, руководствуясь метким глазомером человека, который стремится к успеху без колебания.
Когда все эти распоряжения были сделаны, Дюмурье, тревожась по поводу молвы о своем мнимом поражении, распространенной беглецами из Гранпре до самого Парижа, решил написать Собранию: «Я был вынужден оставить лагерь Гранпре. Отступление совершилось, когда по армии распространился панический страх. Десять тысяч человек бежали перед полутора тысячью прусских гусаров. Но все исправлено. Я за все отвечаю».
Пока Дюмурье таким образом завладевал последним местом для боя, какое еще оставалось у Франции, судьба еще раз обманула опытного генерала. По получении известия об отступлении из Гранпре Келлерман посчитал Дюмурье разбитым и боялся, при приближении к краю Аргонна, попасть в центр прусских войск. А потому отступил до Витри. Курьеры Дюмурье непрерывно призывали его обратно, но, повинуясь, он колебался. С другой стороны, друг и поверенный Дюмурье, Бернонвиль, наступавший от Ретеля со вспомогательной армией, встретил беглецов из корпуса Шазо. Упав духом от их рассказов о полном поражении, Бернонвиль отправился с несколькими всадниками на холм, с которого было видно Аргонский лес и оголенные холмы, простирающиеся от Гранпре до Сен-Менегу.
Это происходило утром 17-го числа, как раз в то время, когда армия Дюмурье тянулась от Доммартена к Сен-Менегу. При виде колонны войск, следующей по долине, но мундиры и знамена которой нельзя было различить из-за тумана, Бернонвиль не усомнился, что это прусская армия, идущая преследовать французов. Он переменил дорогу, удвоил шаг и направился к Шалону, чтобы соединиться со своим генералом. Узнав в Шалоне через адъютанта о своей ошибке, Бернонвиль дал двенадцать часов отдыха своим утомленным войскам и 19 сентября наконец прибыл на место с девятью тысячами закаленных солдат. Дюмурье подумал, что удача непременно к нему возвратится, когда увидал этих храбрых солдат, которых называл своими детьми и которые его называли отцом. Он верхом отправился навстречу Бернонвиллю. Еще издалека, как только колонна его завидела, офицеры, унтер-офицеры, солдаты, забывая усталость, размахивая шляпами, вздетыми на концы сабель и штыков, приветствовали своего вождя нескончаемыми восклицаниями. Дюмурье сделал им смотр: он знал всех офицеров по имени, а всех солдат в лицо.
Генерал не успел еще слезть с лошади, как два доверенных офицера из его штаба, Вестерман и Тувено, явились с извещением, что прусская армия перешла вершину Аргонна и развернулась по другую сторону ручья, то есть прямо перед ним. В ту же минуту адъютант Дюмурье, молодой Макдональд, посланный за день перед тем на дорогу в Витри, привез счастливую новость о приближении столь давно ожидаемого Келлермана. Таким образом, судьба революции и судьба Дюмурье, помогая одна другой, привели в назначенный час, в назначенное место, с двух концов Франции и из глубины Германии, как те силы, которые должны были напасть на страну, так и те, которые должны были защищать ее. Циркуль и игла не могли бы регулировать минуту соединения армий точнее, чем это сделали предусмотрительный гений и неутомимое терпение Дюмурье. Генерал немедленно собрал свои отряды и приготовился к сражению, сосредоточив все свои рассеянные силы.
Правый фланг и тыл французской армии были прикрыты Аргонном, защищаемым оврагами и лесами. Центр, уставленный батареями и естественным препятствиями, казался неодолимым. Армия стояла фронтом к Шампани. Позади проходила свободная дорога на Шалон и Лотарингию. Находясь в этой позиции, столь искусно продуманной, Дюмурье бросал вызов планам союзников и ставил в тупик одряхлевший талант герцога Брауншвейгского.
«Пруссаки захотят или сражаться, — говорил Дюмурье, — или идти на Париж. Если они захотят сражаться, то найдут французскую армию в лагере, обнесенном окопами. Чтобы напасть на центр, они должны перейти Ов, Турб и Бионну под огнем моих редутов и подставить свой фланг Келлерману, который раздавит их атакующие колонны своими батальонами. Если пруссаки вздумают пренебречь французской армией и отрезать ее от Парижа, направившись на Шалон, то армия переменит фронт и последует за ними, увеличиваясь в числе по ходу движения. Каждый шаг даст мне новые силы, и я настигну пруссаков под Парижем. Наступательная армия, поставленная между столицей с шестисоттысячным населением и национальной армией, может считаться уничтоженной. Да, Франция будет спасена в сердце страны, вместо того чтобы быть спасенной на границах, но все равно она будет спасена».
Так рассуждал Дюмурье, когда первые пушечные выстрелы пруссаков, раздавшиеся у высот Вальми, возвестили, что герцог Брауншвейгский понял опасность наступления, имея позади себя французскую армию, и напал на Келлермана, рассчитывая отрезать ему отступление по Большой Шалонской дороге. Густой осенний туман расстилался по равнине, среди глубоких оврагов, разделявших армии; над этим океаном тумана оставались видными взору только верхушки холмов. Только неожиданное столкновение кавалерии двух авангардов открыло французам движения пруссаков. После быстрой схватки и нескольких пушечных выстрелов французский авангард отступил на Вальми и уведомил Келлермана о приближении неприятеля. Герцог Брауншвейгский достиг Большой Шалонской дороги, перешел ее и развернул всю армию по ту и по другую сторону этой дороги. В семь часов туман внезапно рассеялся и показал обоим генералам их взаимное положение.
