Третий канат лопнул, как пружина. Мост так сильно дернулся, что чуть не сбросил всех в пропасть. Остатки переправы висели на единственном тросе и нещадно мотались.

Лейтенант взвел курок и сказал по-испански:

— Сейчас вы умрете.

Послышался приглушенный звук удара, но его пистолет молчал. На лице teniente появилось удивленное выражение. У него из затылка торчала длинная стрела. Солдат охватила паника, и в этот момент из леса донесся леденящий душу клич и из чащи на открытое пространство, неистово крича и осыпая гондурасцев стрелами, выскочили воины тара. Застигнутые с фланга врасплох, солдаты побросали автоматы и кинулись наутек, но немедленно превратились в некое человеческое подобие подушек для иголок и, прежде чем упасть, дико шатались, как пьяные дикобразы.

Секундой позже Том с братьями ступили на землю, и в этот момент не выдержал последний канат и разорвался в облаке искр. Концы моста словно нехотя выгнулись к стенкам каньона и с грохотом ударились о камни, рассыпая горящие остатки настила.

Все было кончено. Моста не стало.

Том посмотрел вперед и заметил Сэлли. Она поднялась из зарослей и бежала им навстречу. Бродбенты, поддерживая отца, повернули к ней. Их окружили воины тара. Через секунду Том уже обнимал Сэлли. А уютно устроившийся у него в кармане Волосатик протестующе пищал, недовольный, что его так сильно тискают.

Том обернулся. Все еще горящие концы моста висели над ущельем. Полдюжины солдат оказались в ловушке на той стороне. Они стояли на краю обрыва и смотрели на то, что совсем недавно служило переправой. Из глубины поднялся туман, и пораженные страхом люди постепенно растворились в белой дымке.

В хижине было тепло и слегка пахло дымом и целебными травами. Том вошел внутрь, а за ним — Вернон, Филипп и Сэлли. Максвелл Бродбент лежал в гамаке с закрытыми глазами. Снаружи мирно квакали лягушки. В углу под неусыпным присмотром Бораби молодой целитель тара растирал какие-то растения.

Том положил ладонь на лоб отца. Температура явно поднималась. Почувствовав прикосновение, Максвелл Бродбент поднял веки. Его щеки впали, глаза от жара и пляшущего пламени костра лихорадочно блестели. Старик попытался улыбнуться:

— Как только я почувствую себя лучше, Бораби покажет мне индейский способ ловить рыбу с помощью копья.

Бораби серьезно кивнул.

Бродбент переводил взгляд с одного на другого.

— Что скажешь, Том?

Том попытался выдавить из себя какие-то слова, но не сумел произнести ни звука.

Юный лекарь поднялся из угла и протянул Максвеллу глиняную кружку с темно-бурой жидкостью.

— Опять? — сморщился старик. — Это отвратительнее рыбьего жира, которым в детстве каждое утро пичкала меня мать.

— Пей, отец, — проговорил Бораби. — Тебе хорошо.

— Что это такое?

— Лекарство.

— Понимаю, что лекарство. Но какое? Не могу же я глотать что попало, не понимая, что это такое!

Максвелл Бродбент оказался пациентом не из легких.

— Это una de gavilan, uncaria tomentosa, — объяснила Сэлли. — Сушеный корень, обладающий свойствами антибиотика.

— Надеюсь, не повредит, — буркнул старик и проглотил содержимое кружки. — Я вижу, у нас здесь целый консилиум: Том, Сэлли, Бораби и этот юный лекарь. Можно подумать, у меня что-то серьезное.

Том покосился на Сэлли.

— Серьезными вещами займемся потом, когда я поправлюсь.

Том опустил глаза.

Максвелл заметил его смущение — от него никогда ничто не укрывалось.

— Ну, Том, ты здесь единственный настоящий доктор. Каковы прогнозы?

Том попытался улыбнуться. Отец пристально посмотрел на него и со вздохом откинулся на спину.

— Кого мы пытаемся обмануть? — Последовала долгая пауза.

— Том, у меня рак. Ничего хуже ты мне сообщить не можешь.

— Пуля проникла в брюшную полость, — начал Том. — Возникло заражение. От этого у тебя температура.

— Так как насчет прогнозов?

Том проглотил застрявший в горле ком. Сэлли и братья не сводили с него глаз. Он понимал, что отец ждет от него голой, неприкрашенной правды.

— Они неблагоприятные.

— Продолжай.

Том никак не мог выговорить роковых слов.

— Неужели настолько плохо? — Сын кивнул.

— А как же антибиотики, которыми потчует меня молодой человек? И все чудодейственные средства из спасенной тобой фармакопеи?

— Такое, как у тебя, заражение, то есть сепсис, не остановят никакие антибиотики. Тебя может спасти только операция, хотя и для оперативного вмешательства скорее всего уже поздно. Лекарства не помогут.

Наступило молчание. Бродбент поднял глаза.

— Проклятие! — проговорил он в потолок.

— Ты принял эту пулю за нас. Спас наши жизни, — сказал Филипп.

— Лучшее, что я сделал.

Том дотронулся до отцовской руки. Она была худая, как палка, и горела огнем.

— Мне очень жаль.

— Так сколько мне осталось?

— Два-три дня.

— Неужели так мало?

Том кивнул. Максвелл снова вздохнул и устало откинулся в гамаке.

— Рак отпустил мне несколько месяцев. Как хорошо было бы провести эти месяцы или хотя бы недели с сыновьями.

Подошел Бораби и положил ладонь ему на грудь.

— Мне жаль, отец.

Бродбент накрыл его руку своей.

— Мне тоже жаль. — Он взглянул на сыновей. — Я даже не могу посмотреть на «Мадонну» Липпи. Там, в гробнице, я все время думал: стоит мне на нее взглянуть — и все кончится хорошо.

Ночь они провели рядом с умирающим отцом. Он постоянно метался, но антибиотики по крайней мере временно держали инфекцию в узде. Когда наступил рассвет, старик по-прежнему находился в сознании.

— Дайте мне воды, — хрипло попросил он.

Том взял кувшин, вышел из хижины и направился к ближайшему источнику. Деревня тара просыпалась. Женщины развели костры, и на свет появились изящные, покрытые никелем и медью французские кастрюли и сковороды. В небо взвились струйки дыма. По грязной площади бродили куры, тощие собаки искали остатки еды. Из хижины появился мальчуган в майке с изображением Гарри Поттера и повернулся к дереву пописать. Даже в такое затерянное племя проник большой мир, подумал Том. А когда Белый город откроет свои сокровища и тайны большому миру?

Он набрал воды и повернул обратно. В это время из хижины показалась сгорбленная старуха — вдова Каха — и ткнула в его сторону кривым пальцем.

— Wakha!

Том в тревоге остановился.

— Wakha!

Он осторожно сделал шаг в ее сторону, ожидая, что она выдернет у него с головы последние волосы. Но вместо этого старуха взяла его за руку и повела в дом.

— Wakha!

Он нехотя последовал за ней в наполненную дымом хижину. Там, прислоненная к центральному столбу, стояла «Мадонна с виноградом» Фра Филиппо. Том, не веря собственным глазам, уставился на бесценный шедевр Возрождения и, отказываясь верить в реальность происходящего, шагнул вперед. Контраст между картиной и внутренним убранством убогой лачуги показался ему поразительным. Даже в сумраке индейского жилья она излучала внутренний свет: златокудрая Мадонна, почти девочка, держала на руках младенца, и тот розовыми пальчиками подносил к губам виноградины. А над их головами парил голубь с золотым листом.

Пораженный, Том повернулся к старухе. Ее морщинистое лицо расплылось в улыбке, вместо зубов во рту блестели розовые десны. Она подошла к картине, взяла и сунула ему в руки.

— Wakha!

И жестом показала забрать ее с собой в хижину отца. А сама пошла сзади, подталкивая в спину.

— Teh! Teh!

Том, прижимая картину к груди, вышел на сырую поляну. Должно быть, Ках забрал «Мадонну» себе. Это казалось чудом. Когда Том переступил порог хижины, Филипп вскрикнул и опрокинулся навзничь. Максвелл в испуге вытаращил глаза и сначала не проронил ни звука. А потом откинулся в гамаке и встревоженно спросил:

— Черт подери. Том, у меня, кажется, начались галлюцинации?

— Нет, она настоящая. — Том подошел ближе.