Отношения Родса и Ротшильда были настолько тесными, что первый даже поручил лорду Ротшильду выполнение своего завещания. Родс распорядился, чтобы его состояние было потрачено на финансирование империалистического эквивалента Иезуитского ордена: такова цель стипендии Родса. Деньги предназначались для создания “общества избранных, действующих во благо империи”. Родс писал: “Возьмите устав Иезуитского ордена… и замените римско-католическую религию английской империей”. Ротшильд, в свою очередь, уверял Родса: “Наше первое и главное желание в отношении южноафриканских дел состоит в том, что вы должны остаться во главе этой колонии и получить возможность вести ту великую имперскую политику, которая была мечтой вашей жизни”.

Собственная страна и собственный империалистический орден были только элементами крупномасштабной “имперской политики” Родса. На своей огромной, размером со стол, карте Африки (ее и сейчас можно увидеть в Кимберли) Родс провел карандашом линию от Кейптауна до Каира. Здесь должна была пройти железная дорога: от мыса Доброй надежды на север через Бечуаналенд, от Бечуаналенда до Родезии, от Родезии до Ньясаленда, затем мимо Великих озер в Хартум и, наконец, вверх по Нилу до Египта. Родс полагал, что весь материк окажется под властью Британии. Его довод был простым: “Мы — раса, первая в мире, и чем большую территорию мы приобретаем, тем лучше для рода человеческого”. Амбиции Родса буквально не имели границ. Он мог говорить с серьезностью об “окончательном восстановлении Соединенных Штатов Америки в качестве неотъемлемой части Британской империи”.

В некоторой степени войны вроде той, которую Родс вел с матабеле, были частными, спланированными в закрытых клубах, таких как Кимберли, этом чванливом оплоте капиталистического праздника жизни (среди его основателей был сам Родс). Присоединение Матабелеленда к империи не стоило британскому налогоплательщику ровно ничего: с “дикарями” воевали наемники, нанятые Родсом, а платили им за “работу” акционеры “Де Бирс” и Британской южноафриканской компании. Если бы оказалось, что в Матабелеленде нет никакого золота, в убытке остались бы только они. Фактически процесс колонизации был приватизирован. Так уже бывало на заре существования империи, когда монополистические торговые компании несли британский флаг от Канады до Калькутты. Родс сознательно учился у истории. Британское владычество в Индии началось с Ост-Индской компании. Теперь история повторялась в Африке. В одном из писем к Ротшильду Родс даже назвал “Де Бирс” “второй Ост-Индской компанией”.

Родс не был одинок в своих устремлениях. Джордж Д. Т. Голди из семьи контрабандистов с острова Мэн, в юности бывший беспутным “солдатом удачи”, тоже мечтал в детстве “окрасить карту в красный цвет”. Его великим проектом стал захват территории от Нигера до Нила — целиком. В 1875 году Голди отправился в Западную Африку, чтобы попытаться спасти маленький торговый дом, принадлежащий семье своей невестки. К 1879 году он добился слияния этой фирмы с несколькими другими, производящими пальмовое масло, и учредил Объединенную африканскую компанию (позднее — Национальную африканскую компанию). Голди быстро убедился, что “тщетно пытаться заниматься коммерцией там, где нельзя добиться порядка и соблюдения закона”. В 1883 году он предложил, чтобы Национальная африканская компания взяла под свою “опеку” все земли в нижнем и среднем течении Нигера на основе королевской хартии. Три года спустя он получил, что хотел: возрожденная Королевская Нигерская компания получила хартию. И снова это была модель XVII века: колонизация по контракту, с риском, который несут акционеры компании, а не налогоплательщики. Голди очень гордился собой, видя “что с акционерами, благодаря деньгам которых была создана компания, обошлись по справедливости”:

Правительство было довольно исходом. Голди заявил в 1892 году, что Британия “восприняла политику расширения силами коммерческих предприятий… Отсутствие одобрения парламента не позволяло задействовать ресурсы империи” для удовлетворения его амбиций.

Для Голди, как и для Родса, то, что было хорошо для его компании, было хорошо и для Британской империи. И, подобно своему южноафриканскому коллеге, Голди видел в пулемете Максима главное средство развития и империи, и компании. К концу 80-х годов он покорил некоторые эмираты фулани и принялся за Биду и Илорин. Хотя в его распоряжении было чуть более пятисот человек, пулеметы позволяли ему побеждать противника в тридцать раз более многочисленного.

Подобное произошло и в Восточной Африке. Фредерик Д. Лугард[126], будучи служащим Британской восточноафриканской компании, подчинил британскому владычеству Буганду. Голди был настолько впечатлен успехами Лугарда, что пригласил его в свою Нигерскую компанию. В 1900 году, когда Северная Нигерия стала британским протекторатом, Лугарда назначили ее первым Верховным комиссаром, а двенадцать лет спустя — генерал-губернатором объединенной Нигерии. Трансформация торговой монополии в протекторат была типичной для “драки за Африку”. Политики предоставляли бизнесменам действовать и добиваться успеха, а потом сами вступали в дело, чтобы официально закрепить приобретения, учредив колониальное правительство. Хотя новые африканские компании напоминали Ост-Индскую компанию в ее изначальном виде, они управляли Африкой не так долго, как она управляла Индией. С другой стороны, даже когда британское правление приобретало характер “официального”, оно имело лишь базовый характер. Лугард в своей книге “Двойной мандат в Британской Тропической Африке” (1922) определил косвенное правление как “систематическое использование традиционных институтов”. Иначе говоря, Африкой англичане собирались управлять так, как туземными княжествами Индии: с местными марионеточными правителями и минимальным британским присутствием.

Это, однако, была только половина истории “драки за Африку”. Пока Родс шел на север из Капской колонии, а Голди — на восток от Нигера, британские политики расширяли английское влияние в долине Нила. И делали они это по большей части потому, что опасались конкурентов.

Французы стремились к доминированию в Северной Африке, захватывая окраины Османской империи с большей готовностью, чем британцы. Впервые заявку на владычество в Египте сделал Наполеон, однако его планы совершенно спутал разгром французского флота при Абукире в 1798 году Впрочем, вскоре после падения Наполеона французы возобновили активность в регионе. Уже в 1830 году они вторглась в Алжир и за семь лет подчинили большую часть страны. Они также поспешили оказать поддержку египетскому хедиву Мухаммеду Али, поборнику модернизации, который оспаривал суверенитет турецкого султана. И прежде всего французские инвесторы взяли на себя инициативу в экономическом развитии Турции и Египта. Фердинанд де Лессепс, спроектировавший и построивший Суэцкий канал, был французом, и капитал, который инвестировался в это грандиозное предприятие, начатое в ноябре 1869 года, большей частью был французским. Однако британцы продолжали настаивать, что будущее Османской империи должно быть решено пятью великими державами: не только Британией и Францией, но также Россией, Австрией и Пруссией.

Невозможно понять суть “драки за Африку”, не принимая в расчет, что ей предшествовала постоянная борьба великих держав между собой за поддержание или изменение баланса сил в Европе и на Ближнем Востоке. В 1829-1830 годах они достигли согласия относительно будущего Греции и Бельгии. После Крымской войны (1854-1856) они достигли хрупкого согласия и относительно будущего европейских владений Турции, особенно черноморских проливов. То, что происходило в Африке в 80-х годах, во многих отношениях являлось продолжением европейской дипломатии — с важным уточнением, что ни у Австрии, ни у России не было амбиций на юге Средиземноморья. Таким образом, на Берлинском конгрессе (1878) передача Франции Туниса значилась подпунктом намного более сложных соглашений, достигнутых относительно будущего Балкан.