Литмир - Электронная Библиотека
A
A
* * *

То, что знаем мы, знал и Хвостик. По крайней мере и он был уверен, что выселение обеих дам немедленно повлечет за собой донос консьержки с обвинением его в сводничестве, причем эта земляная груша сумеет все изобразить так, будто донос явился следствием ее возмущения бесчинством в Хвостиковой квартире, однажды, несомненно, ею установленным. Вдобавок в то время полиция больше верила консьержкам, чем кому бы то ни было.

Итак, то, что знали мы, знал и Хвостик. Он находился как раз посередке, словно вбитый клин, и отделял одно ложе мерзостного сладострастия от другого, вроде как глубокая горестная морщина, которая делит лицо пополам. Знак деления, но, увы, не стрелка на весах, такой стрелкой была только Веверка.

Плачевной вся эта история стала несколько лет спустя, когда его положение в фирме Дебрёсси было уже непоколебимым (более того, фирма теперь, можно сказать, зависела от него) и Хвостик мог бы уже спокойно обойтись без той дотации, которой являлась квартирная плата Фини и Феверль. Отношения с госпожой Веверка сохранялись дружественные. После того как он перешел на другую службу, Мило ему все уши прожужжал о переезде на новую квартиру. Но у Хвостика слух постепенно притупился. Он жил как в тисках, был опьянен работой, сидел в конторе чуть ли не до поздней ночи и, приходя домой, валился в постель. Теперь уж он действительно не замечал, что происходило слева и справа от него. В воскресенье утром он, как всегда, отправлялся в церковь. А послеобеденные часы делил между занятиями двумя языками. В первый год службы в фирме «Клейтон и Пауэрс» он, случалось, с головой уходил в технологию и по мере возможности присматривался к работам на заводе — резкий контраст с его образом действий у Дебрёсси, где 365 изображений святых оставляли его полностью равнодушным. Так вот и получилось, что канцелярия завода сельскохозяйственных машин под руководством Хвостика уже не делала ошибок (что обычно бывает довольно часто и поначалу бывало и здесь), ибо он просто-напросто знал наизусть и зрительно представлял себе операции, комбинации, аппараты и все, что к ним относилось.

Он вовсе не нуждался в уговорах Мило, чтобы уразуметь все то бесспорное, что обличало его домашние обстоятельства. С другой стороны, для Хвостика характерно было, что он так много лет не стремился эти обстоятельства изменить, а под конец примирился с ними и реагировал на них разве что сердитым взглядом искоса.

* * *

Утром в половине шестого товарный поезд медленно въехал на мост, тонкая черточка которого возвышалась над так называемым Дунайским каналом (некогда главной водной магистралью), сейчас утолстившаяся благодаря поезду, по горизонтали окаймленному белыми ватными клубами выброшенного локомотивом пара. На определенном месте, перед тем как остановиться, паровоз гудел. Сейчас, летом, Хвостик ежедневно слышал этот гудок. Окна в его квартире стояли открытыми. В этот час он давно уже бодрствовал. В первый год работы у «Клейтона и Пауэрса» это было его единственное свободное время. Мистер Клейтон считал ненужным начинать рабочий день спозаранку. Его вполне устраивало, если служащие приходили в половине девятого. Только уборщицам полагалось быть на месте к семи часам, чтобы хорошенько убрать и проветрить помещения. Летом Хвостик рано покидал свой нелюбимый дом и отправлялся на прогулку. Обычно сразу же после шести, едва только Веверка отпирала ворота. Она дружелюбно приветствовала его:

— Так рано, господин Хвостик?

И это едва ли не каждое утро.

Итак, в пять тридцать поезд шел через мост и дальше по виадуку к Пратерштерн.

На лужайках было пустынно. Многие, так же как Хвостик, любили совершать прогулки еще до начала рабочего дня. Только на манер более благородный: на ездовых дорожках, слева и справа от Главной аллеи, пряно пахнущее дубовое корье брызгало из-под копыт красноватыми крошками.

Улицы тоже были еще пустынны. Хвостик ходил ведь не только в Пратер. Тогдашним набережным далеко было до того совершенства, коего они достигли за последние два десятилетия. Но появились уже улицы — именно в ту пору, застроенные новыми домами. Они еще и сегодня, поскольку фасады никаким изменениям не подверглись, отпугивают нас своими украшениями.

Главная аллея Пратера, прямая как стрела — подзорная труба, оптический прицел, — идет между каштанов от Пратерштерн до так называемого «Увеселительного домика». В то время Хвостик еще не был знаком с Харриэт Клейтон. Красноватые крошки дубового корья брызгали из-под копыт. Дама проскакала мимо. Он едва взглянул на нее. Справа широкая полоса воды просматривалась меж старых, головокружительно высоких деревьев, обступивших луг. Здесь Хвостик мог бы придать известный аристократизм своей прогулке, если не на кавалерийский, то по крайней мере на навигационный манер. Но лодочник, видимо, еще спал. Цветные кораблики рядами стояли у безлюдных мостков. Утренний воздух был подернут легкой молочной дымкой и насыщен запахами: заболоченный рукав канала слева от аллеи распространял студеный влажный аромат, на дорожках валялось дубовое корье, и воздух все еще был напоен ночным благоуханием всевозможных растений. На обширные луга, уже озаренные дневным светом, ложилось бремя солнечных лучей и вырастало до нестерпимой жары.

Выйдя на середину проезжей части, можно было увидеть желтое пятно «Увеселительного домика».

Павильон в стиле барокко. Обитель бесчисленных болтливых попугаев. Может быть, они тоже жили еще в прошедшем веке.

Позднее в павильоне сделали кафе-ресторан, там он остался и доныне.

Водная гладь отступила от аллеи, но, правда, с правой стороны меж старых деревьев еще сохранился продолговатый мелкий пруд. Хвостик с удовольствием ступил на его полупесчаный-полузаболоченный берег. Утром комары еще не кусались. Раскидистые кроны деревьев, прохладное дыхание взблескивавшей воды, поворот дороги в густом кустарнике, еще хранившем ночной холодок, — все это сберегало голубую тень, хотя солнце стояло уже высоко, молочной дымкой притушая скапливавшуюся жару.

* * *

Из этого видно, что он был один как перст, наш горемыка. Да и какие у него были знакомые? Мило. Хвостик знал, что Мило к нему привержен, и всякий раз радовался, встречаясь с ним. Его вечные предостережения касательно Фини, Феверль и англичан, собственно, не трогали Хвостика; он и не думал избегать Андреаса. И также не проявлял ни малейшей строптивости, только реагировал на его речи как-то кисло и пассивно. Вообще-то он в известной степени сдружился кое с кем из своих коллег и даже встречался то с одним, то с другим. Так как почти всех служащих у Клейтона подбирал Милонич, то они каким-то образом даже внешне смахивали друг на друга, и это порождало взаимные симпатии, что хоть и неприметно, но постоянно приносило фирме довольно существенную пользу.

Утренние прогулки Хвостика, как уже упомянуто, не ограничивались лугами и лесными зарослями Пратера, он любил ходить и по улицам, иногда по ближним, а случалось, и по очень даже дальним. Одна длинная улица, в большей своей части уже застроенная, шла почти параллельно каналу, который образовал здесь широкий и плоский изгиб. Хвостик видел бледный утренний свет, прислонявшийся к длинному ряду побеленных домов, и отдельные окна на верхних этажах, уже освещенные утренним солнцем. Конечно, не всегда выдавалось ясное утро. Да и некоторые из окон постоянно были в тени. На них даже летом стояло или лежало что-то — для сохранности. Бутылки с молоком, например. Хвостик любил смотреть на окна во втором этаже углового дома, там довольно часто менялась декорация (а раз в году, 6 декабря, в день святого Николая, на подоконнике стояли детские башмачки, в которые покровитель всех послушных детей клал какие-нибудь подарки, эти подарки высовывались из шелковой красной гофрированной бумаги). В это время года Хвостик уже прекращал свои утренние прогулки; разве что после восьми утра делал небольшой круг перед тем, как идти на работу. Если небо было пасмурным, свет, словно пыль, ложился на ряды окон. Комнаты в этих новых домах были большие, окна широкие — не то что в Адамовом переулке, — и мутноватый свет достигал даже задней стены.

13
{"b":"223419","o":1}